Шампанское (гет)

Шампанское. Во всем виновато шампанское, не иначе. Конечно, ребята притащили четыре ящика. Сумасшедшие. И где только раздобыли? Розмерта очень надеялась, что законным способом, но спрашивать не стала. Тогда была война. И каждый вечер, каждая такая беззаботная с виду вечеринка могли стать последними. Этот, в очках, был со своей девочкой, рыжей такой. Да, теперь уже женой. Но для Розмерты они всегда оставались девочками и мальчиками. Тем непростительнее все то, что случилось после.

Другой бледный мальчик, Ремус его звали, да, как всегда задумчиво сидел в углу. У него всегда был крайне болезненный вид, и у Розмерты сжималось сердце. А этот шалопай, Сириус, еще днем заглянул к ней один, осторожно взял под локоть, отвел в сторону и проникновенным голосом спросил: «Можно вечером мы придем со своим? У вас такого нет, это магловское. Шампанское». Последнее слово он произнес особенно проникновенно, почти прикасаясь к ее уху, щекоча теплым уверенным дыханием маленькие волоски у нее на щеках. Надо было сразу же ему отказать. Тем более, что она всегда была против проноса посторонней выпивки в свое заведение. Но тогда была война. И эти ребята, вчерашние мальчишки, сегодня становились бойцами и умирали один за другим.

Розмерта прекрасно помнила ярко-рыжих, бесшабашных Прюэтов. Они тоже шумели и колготились, собирались беспокойными толпами, опрокидывали пиво на столы. А пару недель назад их убили. Шансов не было, их оказалось двое против восьмерых. Розмерта закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы.

— Мерлиновы подштанники! — шепотом ответила она Сириусу. — Приходите. Но только после закрытия. И чтобы ни один из посетителей не догадался, — насколько возможно строго сказала она. А этот дерзкий сумасбродный нахал чуть не подпрыгнул от радости и поцеловал ее в щеку. Паразит. Она долго прижимала тыльную сторону руки к щеке в том месте, где никак не хотел растаять горячий страстный поцелуй легкомысленного мальчишки, и старалась не плакать. Не надо было сегодня вспоминать о Прюэттах. Слишком о многом не следовало теперь вспоминать. Хоть совсем память стирай себе, что ли.

Кого она больше жалела тогда? Себя или этих детей?

А вечером они пришли компанией, почти перед самым закрытием. Посетителей в тот день было непривычно много. Конечно же, такой замечательный повод — Валентинов День. Ей казалось, что тогда люди хватались за любой повод, чтобы отметить хоть что-нибудь, пока все живы. И вот, когда последний посетитель ушел, Питер, да, так звали того полненького мальчика, поспешил к дверям, запирать их изнутри, а из воздуха появились тот очкастый мальчик со своей рыженькой. Прятались, подпольщики. Сириус же начал извлекать из кармана и увеличивать ящики с шампанским. Один за другим, один за другим.

Когда Розмерта увидела первый — удивилась. Увидев второй, нахмурила брови. На третий уже сильно рассердилась, решив, что сегодня ей точно разнесут заведение. А после появления четвертого не смогла сдержать смеха. Совсем безудержные мальчишки. Все у них без берегов и края — и война, и шампанское, и любовь.

В тот вечер, пока ребята шумели и выкрикивали что-то, она долго и аккуратно расставляла вымытые стаканы. Это лучше делать вручную. Тогда они будут сверкать на следующий день как новые. Вытирала барную стойку, начищала столы.

— Ну что ты все по хозяйству да по хозяйству, — этот патлатый Сириус подошел как-то незаметно и сказал тихим шепотом, мягко касаясь ее плеча со спины.

Она повернулась, поглядела настороженно. Что-то не нравилось ей в его интонациях. Что-то неправильное было во всей сегодняшней ситуации.

— Хватит уже хлопотать, пойдем, посиди с нами, — сказал он ей.

И посмотрел так тепло. Почти призывно.

На самом деле, ну какая там у них была разница? Да, со стороны казалось, что много. Но это все потому, что Розмерта рано выскочила замуж, овдовела, оставшись с небольшим капитальцем и полным отсутствием надежд. Муж ее был не то чтобы злым, но каким-то очень уж прагматичным. «Чудес, дорогуша, не бывает, — любил говаривать он ей, потряхивая тяжелым кошельком, куда складывал всю выручку. — Давай, работа не ждет».

Мужа не стало, а осознание того, что работа никогда не ждет, — осталось. Поэтому, переехав в Хогсмид и открыв небольшое заведение, мадам Розмерта погрузилась в работу. Целыми днями мыла, готовила, наводила уют и чистоту и в трактире, и в верхних номерах, в которых частенько останавливались гости. Да, конечно, при помощи магии — без нее она бы вообще не справилась. Но в настоящей магии многое нужно делать руками. Больше всего Розмерте нравилось экспериментировать с рецептами. К примеру, она восстановила по памяти и возродила к жизни рецепт медовухи своего отца, ставшей лицом заведения. Но даже на это не всегда хватало времени. Не то что на такие легкомысленные глупости как посиделки с клиентами. Но тогда ведь была война. И каждый вечер мог стать для кого-то последним. Поэтому, нахмурившись для солидности, она ответила настойчивому парню:

— Нечего тут командовать, — и, видя, как он упрямо мотнул головой, добавила, улыбнувшись: — Сейчас закончу тут и приду.

Да, она до сих пор помнила удаляющуюся худую, угловатую мальчишескую спину: с мужской упрямой тугой силой внутри, с тяжким грузом настоящих мужских бед, легшим на плечи.

И как она стояла за сверкающей чистотой стойкой, среди идеально прозрачных бокалов, и, чтобы унять свое бестолковое сердце, просто считала до ста про себя. Если бы она могла предугадать тогда, чем все это обернется.

Три раза просчитав до ста и обратно, для верности еще взглянула мельком в зеркало — молодец-таки бабушка, научила ее волшебному заклинанию мягкой прически. Только благодаря ему жесткие и упрямые волосы, закручивающиеся в маленькие тугие колечки, всегда лежали кокетливо и аккуратно, производя впечатление следящей за собой женщины. А не взмыленной рабочей кобылы, какой она была на самом деле.

Розмерта тихонько вздохнула. Кому она собирается пускать пыль в глаза? И для чего?

За столиком детей ее уже ждал наполненный чем-то золотисто-шипучим бокал.

— Шампанское обязательно надо пробовать холодным, — наставительно сказал Сириус, и серые глаза его азартно сверкнули.

Почему она раньше никогда не замечала, какие красивые у него глаза?

— И закусывать шоколадом, — ласково прошептал он ей на ушко, подсовывая к носу небольшой кусочек сладкой плитки.

Мерлин, наверное, она просто слишком устала в тот день. От плеч вниз по рукам и в районе поясницы разлилась приятная щекочущая теплота. Она, сама не понимая толком, что делает, лихо подмигнула Сириусу и осторожно взяла у него шоколад из рук. А он — вместо того, чтобы отодвинуться, отпрянуть, возмутившись развратным поведением пожилой дамы, — наоборот, только подсел ближе и, взяв ее руку в свои крепкие, на удивление сильные ладони, принялся осторожно, бережно целовать. Каждый палец, каждый суставчик на усталой руке.

— Глупости какие, и вовсе ты не старая, — мурлыкал он тихим утробным голосом.

Так большой кот, лежа на хозяйских коленях, уговаривает того посидеть еще, выпрашивая снова и снова хозяйские ласки.

Видимо, магловский алкоголь как-то неправильно действовал на Розмерту, и она по какой-то необъяснимой причине большую часть своих мыслей начала высказывать вслух. Зловредная какая отрава.

— Шампанское — не отрава, — продолжал мурлыкать Сириус, подтверждая жуткие догадки Розмерты о том, что она теперь совсем не может держать язык за зубами.

— Шампанское — это напиток любви и чести, оно создано для прекрасных дам и сраженных ими кавалеров, — продолжал он.

— Пошляк, — только и смогла выговорить захмелевшая Розмерта.

— Ну зачем ты так? — вдруг совсем серьезным голосом спросил Сириус. — Уж и пошалить совсем нельзя? Хотя бы сегодня вечером?

— Что значит пошалить? — тихо и почему-то заговорщически спросила Розмерта.

— Ну, например, дать волю уставшей душе. Выпустить наружу океан чувств, — прошептал в ответ Сириус и подсел к ней еще ближе.

Розмерта уже почти придумала убийственный ответ, как вдруг почувствовала тепло его губ на своем плече. В крови забили горячие родники, растапливая остатки льдинок и неуверенности.

— Зачем тебе это все? Ты что, на смех меня поднять решил? — пытаясь еще сохранить серьезность, спросила она.

Но почти сразу же потонула в сером омуте его глаз.

— Нет, я только хочу взять тебя на руки. И носить так всю жизнь. Или хотя бы всю сегодняшнюю ночь, — пробормотал он и попытался подхватить ее и приподнять.

«По крайней мере честно. Всю сегодняшнюю ночь — разве это так уж мало?» — подумала она, резко отпихнула его, хохоча и обведя взглядом теперь уже абсолютно пустой зал.

Только теперь она заметила, что остальные ребята уже куда-то ушли.

— А где же твои друзья?

— Да домой они ушли давно. Еще прощались с тобой. Ты что, не заметила?

Она лишь мотнула головой. А потом добавила то, что давно хотела ему сказать, что мучило ее при каждом взгляде на них.

— Сириус, ты знаешь, что вы крайне неосмотрительны? Твои друзья должны скрываться, даже я слышала, что на них объявлена охота…

Он вдруг весь сгорбился и стал удивительно похож на маленького вороненка.

— Они скрываются. Господи, ну, вышли они на один день. Сегодня один-единственный день, сегодня же просто праздник, помнишь? Без всех этих тайн, ужасов и убийств. Разве тебе самой не хочется немного тепла? — спросил он, развернувшись и пристально посмотрев ей в глаза.

— Тепла хочется. Но знаешь, я взрослый человек и понимаю, что долгая жизнь — результат каждодневных усилий. Что сейчас как никогда очень просто погибнуть по глупости. Они что, возвращаются домой одни?

— Ремус их проводил. Питер навестит завтра. Дома они уже, дома. Джеймс патронуса присылал. Его ты тоже не заметила? — спросил Сириус, явственно начиная раздражаться.

— Нет, малыш, с тобой я обо всем забыла, — подумала она, но проклятые золотистые пузырики чертового магловского шампанского выкинули слова на поверхность.

Она хотела бы вернуть их назад, но потом заметила, как вожделенно расширились его зрачки. Потемнел его взгляд, а глаза из светло-серых стали свинцовыми, как небо перед дождем.

— Да пошло оно все к Мерлиновой бабушке, — прошептала Розмерта, потянувшись губами к этому живому, горячему, сумасшедшему парню, не признающему никаких правил и границ.

Хотя бы на один-единственный день, в честь праздника.

Она и не думала, что настолько стосковалась по ласке. Она и не знала, какими нежными и слышащими могут быть мужские руки. Она выгибалась и кусалась как кошка, стонала и смеялась каким-то диким, древним смехом. Льнула к нему, не в силах отпустить.

С первыми лучами солнца круговорот забот привычно затянул ее в свои цепкие объятия. Когда около полудня Сириус, помятый, по-детски лохматый и с криво торчащим воротником рубашки, спустился в общий зал, Розмерта смогла только улыбнуться ему. На секунду дольше, чем требовалось, задержать взгляд, загоняя глубже холодную тоску и звериную тягу к этим тонким рукам, острому самоуверенному подбородку, космам немытых волос.

— Еще увидимся, — бросил он ей, уходя.

И она поморщилась от того, как предательски сжалось сердце в ответ на эти ничего не значащие слова.

Лето выдалось трудное. Пожиратели все чаще устраивали рейды, несколько раз побывав даже в Хогсмиде. Сириус со своей буйной компанией вроде бы залегли на дно. Розмерте так было даже спокойнее. Знать, что они в укрытии.

А потом, вечером позднего октября, она сидела на ступеньках лестницы, закрыв руками лицо. На небе расцветали ликованием фейерверки. А ей хотелось забраться поглубже под одеяло, забиться в какую-нибудь дальнюю щель и не двигаться, не дышать. Во всей этой истории было что-то удивительно гадкое. Только она никак не могла понять, что. Не то ли, что взрослый волшебник пошел убивать невинного ребенка? Не то ли, что молодая пара счастливых влюбленных погибла, даже не начав толком жить? Нет, было что-то еще.

Она нашла ответ на свой вопрос, когда несколько дней спустя на стойку к ней лег свежий номер «Пророка». С первой полосы на нее смотрело искаженное гримасой дикого хохота его лицо.

Остаток дня прошел как в тумане. Губы улыбались, голова механически принимала заказы, в эти праздничные дни в ее заведении отбоя не было от публики. Руки готовили, наливали, приносили, мыли, убирали, резали, чистили и готовили опять. А в душе полузадушенной птицей бился настойчивый, упрямый вопрос: Как могло такое случиться? Как могли ей так искусно врать серые стальные глаза? Как ошибалось ее глупое заполошное сердце? Теплые руки теплы были лишь снаружи. Нежные речи лишь прикрывали черные замыслы.

Единственное, о чем она правда очень старалась не думать: планировал ли это все он уже в том феврале?..