Дуэлянтка (гет)

— Юбки очень мешают сражаться.

Теплое, уже летнее почти солнце косыми лучами красит небо в золотой, немного выцветший цвет старых гобеленов.

Стюарт говорит это нарочно громко. С вызовом.

Легкий ветерок колышет ее каштановые волосы. Обычно они лежат строгими аккуратными волнами, подчеркивая и оттеняя свежую белизну лица. Неизменно аккуратные, собранные. Теплые, налитые цветом солнца, волосок к волоску. Какое-то хитрое девичье заклинание, не иначе. Но сегодня ветер растрепал, вытащил непокорную прядку и весело играет с ней, раскачивая из стороны в сторону. Августа нетерпеливо заправляет её за ухо. Столько магии в этом движении, столько манящей древней красоты, что он на секунду даже забывает, о чем только что говорил.

Но она непреклонная, с такой лучше не спорить.

— Что? — говорит она, чуть сузив свои темно-синие сегодня глаза.

Длинные ресницы черными крыльями взлетают и падают вновь. Так же, как взмывает ввысь, а потом летит в пропасть его сердце.

— А что, я разве не прав? — он пытается не отвлекаться на эту древнюю, яростную, огненную красоту, вовремя вспоминает подходящие слова.

А сам все смотрит, смотрит, глаз отвести не может от этой девочки. Нет, уже девушки давно, стройной, точеной. Августы.

Этот спор у них идет уже давно. Недавно профессор Бинс упомянул магические дуэли. Тягучим усыпляющим голосом он зачитывал по памяти выдержки из устава, водя пальцем по одному ему видимой книге. Тем не менее эта идея породила жаркое обсуждение в коридорах. Многие утверждали, что дуэли не женское дело, и никто не смог вспомнить ни одной дуэли с участием волшебницы. Правда, через пару дней Минерва, решительная старшекурсница, с тугим пучком волос на затылке, напомнила про Элизабет Стяжень, которая разоружила соперника «Экспеллиармусом». В тысяча триста семьдесят девятом году.

— Что еще раз доказывает, что девчонки для дуэлей не годятся. Во-первых, дуэль — это сражение, а не упражнение в сохрани-противника-невредимым. А во-вторых, с тех пор, очевидно, ни одной серьезной дуэли с дамами так и не случилось, раз никто об этом не помнит, — упрямо повторил он тогда.

И ощутил холодок по спине от наполненного кипящей яростью взгляда этой Минервы. Её имя как нельзя кстати подходило к ней. Она и сама похожа была на древнюю воительницу.

«Такая, пожалуй, во время дуэли разоружением не отделается, а шарахнет чем-нибудь потяжелее», — подумал он и перевел взгляд на Августу.

Та молчала, но тонкие точеные ноздри ее хорошенького носа раздувались от гнева.

Вот и сегодняшняя перепалка стала продолжением давнего спора. Женщинам в дуэли не место. Можно найти тысячи причин, почему это так. И одна из них лежала прямо на поверхности: юбки.

— Конечно, они сковывают движения, путаются под ногами, в них попросту неудобно наконец!

Он опять смотрит на Августу, не может удержаться, чтобы не смотреть на нее. Вся ее ладная фигурка как будто выточена очень умелым резчиком из цельного куска сахара. Именно сахара, потому что даже когда смотришь на нее, во рту становится сладко, и в районе солнечного сплетения зажигается фитилек, который заставляет влезать в дурацкие споры, задирать однокурсников, взмывать к верхушкам деревьев на метле.

— Нет, ну ты сама посуди… — говорит он и разводит руками, как будто призывая собравшихся в свидетели. — Ребята, поддержите меня…

Августа тоже обводит собравшихся суровым взглядом. Ребята поддерживать не спешат.

Как же ее бесит эта его всегдашняя ухмылочка. Он улыбается всегда, когда глядит на нее. Не губами, так глазами, не глазами, так маленькими лучиками-морщинками в их уголках. И главное же — он же сам давно понимает, что сморозил глупость. Но ни за что не признается. Только не он.

— Слабо проверить на практике?

— Это вызов?

— Да, вызов, не ожидал? Или ты только про юбки трепаться можешь, а настоящая дуэль для тебя слишком опасна?

Опасно было заводить ее, опасно было вообще с ней связываться, и он это знал. Но теперь же уже поздно.

— А давай, — ныряет он с головой в прорубь, в синий омут ее глаз. — Давай. Называй свои условия.

* * *

Уже задумывающееся о закате солнце ласково гладит верхушки деревьев. Здесь, внизу, у корней, лежат синие вечерние тени. И от них по-прежнему веет зимней прохладой, хотя давно наступила весна. Маленькая полянка у самого края Запретного леса свободна. Сочувствующие и злопыхатели, зрители и сопереживатели жмутся поближе к солнечным пятнам на ярко-зеленой, молодой и нахальной траве. Дуэлянтам свободно стоять на пустой, расчерченной синими тенями поляне. Решено было встречаться после ужина. Может быть, действие и запрещенное, но время до отбоя, не пойман — не вор.

Он смотрит на нее сосредоточенно и серьезно. Как идут ей темные волосы и эта белая строгая блузка. Форменную мантию она уже скинула на землю, синий отлив мягкой ткани почти сливается с тенями, почти скрывается в траве. Сердце бьется отчего-то громко. Боится ли он проиграть? Боится ли он неизвестных проклятий, что полетят в его сторону? Вряд ли она будет пользоваться чем-то темным. Она — вся сотканная из света, из ясных, радостных солнечных лучей, она — ослепленная сейчас белой яростью. Почему он всегда спорит с ней? Почему никогда не может ни с чем согласиться? Просто уступить? Руки холодеют совсем, а в голове туман. Он перехватывает поудобнее палочку. Осторожно поворачивает ее, скользя пальцами по гладкой поверхности.

Он стоит напротив нее. Наполненное солнцем небо отражается в его смеющихся глазах. Почему он медлит? Крутит палочку в длинных тонких пальцах. Светлые пушистые ресницы сейчас как солнечные блики на его лице. Зачем он все время спорит? Провоцирует ее, подначивает. Когда она смотрит на него — в душе начинает тихонько играть какая-то музыка. Почему-то тепло становится плечам и кончикам пальцев на ногах. И, кажется, еще секунда, и она поймает какую-то мысль, которая вот-вот вынырнет из глубины сознания неповоротливой толстой рыбой. Но он бросает какое-нибудь резкое слово, ухмылку, и рыба-мысль уплывает, залегает на дно, так и не показавшись на поверхности. А ей остается лишь ярость. Белая, сводящая с ума. Почему ей хочется именно ему доказать, что он не прав? Мало ли олухов на свете? Почему ей так важно сейчас победить?

Легкий поклон противников, изящно отставленная рука.

— На счет три, — слышит она его высокий, ясный голос.

Три. Заклинания звучат почти одновременно, ее теплым воздухом как поцелуем задевает по волосам, так вот в чем дело, наверное… А он... Ее Депульсо отталкивает противника довольно далеко, он со всей силы врезается в дерево. И вот тут начинается что-то ужасное. Из ствола в ту же секунду вылетают черные острые стрелы и впиваются в несчастного, залезают ему под кожу и раздирают ее.

— Нет, нет, стой! Прекратите немедленно! — кричит она и бросается оттаскивать его от чудовищного растения.

Кровь заливает его рубашку, кровь на светлых золотистых волосах. Побелевшие губы все равно улыбаются.

— Потерпи немного, мы сейчас, сейчас, — шепчет она ему, поднимая его левитирующим заклинаниям. Ее подруга уже бежит в Больничное крыло. Как жаль, что их не учили еще посылать Патронуса. Так было бы намного быстрее.

— Августа, — сдавленно шепчет он.

— Что, что? — спрашивает она, пытаясь унять горячие слезы, поплотнее сжимая губы в тонкую полоску, чтобы не видно было, как они дрожат.

— Я люблю тебя, — шепчет он чуть слышно и едва заметно подмигивает.

Дохлые пикси! Дети соплохвоста! Нашел время. Сумасшедший, упрямый, вредный! Если бы он раньше… Только бы он остался жив. Внезапная мысль ледяной иглой прошивает ее: если бы он не думал, что сейчас умрет — ни за чтобы не признался.

Августа никогда не видела директора Диппета в такой ярости. И не подозревала, как грозно может звучать его совершенно невыразительный, как недосоленый суп, голос.

Но все это уже не важно. Абсолютно. Мама наверняка завтра пришлет громовещатель. Но это все уже такие пустяки. Этот сукин сын, потомок матери козла, этот невозможный Стюарт жив. И будет жить. Мадам Помфри сказала, что его очень вовремя доставили в Больничное крыло.

Августа не знает, что говорила бы, как смотрела бы на сокурсников сегодня. Но мудрая мадам Помфри оставила ее в госпитале.

— У тебя магическое истощение, деточка. Подумать только, ни один из вас не догадался левитировать пострадавшего по очереди! Неокрепшему волшебнику нельзя так долго применять такие энергозатратные заклинания..

Не то чтобы они не догадались. Они просто не могли угнаться за ней. Когда она летела, не разбирая дороги, левитируя его перед собой, стараясь не вглядываться в расплывающийся контур его лица, его невозможный нос с горбинкой, по-прежнему смеющиеся глаза, в которых не было ни тени осуждения или упрека. А кровь капала на землю, и Августа сжимала зубы и ускоряла шаг. Так вот отчего так кружится теперь голова. Магическое истощение.

Напрасно она считала Стюарта Лонгботтома благородным человеком. Едва выйдя из Больничного крыла, перед самой прогулкой в Хогсмид, он умудрился подкинуть ей клыкастую песчанку в дамскую сумочку. Часть товаров Зонко оказалась безнадежно испорчена мечущимся ошалевшим зверьком и орущими покупателями.

Помешало ли это ей выйти за него замуж? Нет, просто с тех пор у нее в сумочке всегда была мышеловка.