И это ещё не свадьба... (джен)

Поляна в дремучем лесу,

Избушка на курьих ножках

— Ца-рев-не Ля-гуш-ке, — высунув язык, старательно вывела Баба Яга на конверте и удовлетворенно вздохнула, положив его в немаленькую стопку других точно таких же. — Фух. Отвыкла я от чистописания. Хотя чего уж там, особо и не привыкала. Ну, все. Девичник у меня будет такой, что... да все русские сказки будут ходуном ходить!

Она потянулась, посмотрела на свои руки, нахмурилась, колданула, чтобы стереть с них чернильные пятна, распахнула окошко...

— Василий! Кикимору глянь! Сову поймай! Пятнадцать штук, три вороны и... ладно, все. Нет, ворон штук десять. Да поживей, поживей, а то суп сварю... а тебе не дам! А ну шустрей лапами, шустрей.

Она потерла руки и ухмыльнулась, сверкнув отличными зубами вовсе даже не вставной челюсти.

Ну наконец-то она выходит замуж! Да не за кого-нибудь, а за самого Кащеюшку. Он, сердешный, сейчас тоже, небось, весь в заботах, убегался. Куда деваться от традиций? У нее девичник, а у него, стало быть, мальчишник. Хоть бы одним глазочком подсмотреть, что там будет. Но не зря она соседа, Кота Ученого, мясцом баловала. Обещался все запомнить, все опосля рассказать, обо всем поведать. От бдительного ока Бабы Яги еще ничто и никто не ускользал.

Держитесь, девочки и мальчики!

— Скока-скока? — заорал Василий, здоровенный черный кот размером с хорошую овчарку — от того, что он разнежился на солнышке, явно завышенные требования дошли до него далеко не сразу. — Ты, часом, не охренела? Да у нас во всем лесу столько сов не водится!

— Охренела, обалдела, офиге... — пропела в ответ Баба Яга, глядя куда-то сквозь кота и повертелась на костяной ножке, затянутой в модную туфлю. — Точно! Надо, чтоб Кащеюшка от меня охренел...

И она приложила к голове какую-то ткань совершенно вырвиглазной расцветки.

Васенька помотал головой, отгоняя кошмарное видение, но оно упорно не отгонялось: хозяйка цвела, улыбалась, пахла OPIUM от Yves Saint Laurent — и при том явно спятила...

— Ты еще тут? — в Василия полетела еще одна модная туфелька, уже из другой пары.

— Ты совсем сдурела, что ли?

Он попытался уклониться, но если Яга куда что кидала, оно попадало в цель, где бы та ни была. Всегда.

— Кащей же дальтоник! — заорал обиженный Василий и со всех лап рванул под избушку.

Мимо просвистело еще некоторое количество обуви, бодро отбиваемое избушкиными лапами в разные стороны; кот понял, что туфлеубежище выбрал правильно, и перевел дух.

— И все равно дура, — вздохнул он, увернувшись от куриной ноги, вздумавшей почесать свою напарницу. — Ведь читал же, что с женщинами спорить... а уж с теми, кто на свадьбу собственную собирается...

Он душераздирающе зевнул и обратился ко второй куриной лапе:

— Ну и что же мне, бедолаге, делать-то теперь? Отлучит ведь от дома, от тебя, избушечка, между прочим! А без меня мыши заведутся, грызть тебя начнут!

Куриные лапы задумчиво переступили, а потом одна поднялась и показала очень неприличный жест. Да, тот самый, со средним пальцем. То есть когтем.

Но Василий и не думал обижаться...

— А это мысль! Точно! Пойду мужикам пожалуюсь!

Логово Горыныча

— Горыныч, а Горыныч... Ты тут?

— Нет никого, — глухим эхом отозвалось из пещеры.

— Совсем никого? — удивился кот. — А кто тогда говорит?

— Про чревовещание слышал? — раздалось у него над ухом.

Василий подпрыгнул и развернулся в воздухе, столкнувшись нос к носу с головой Горыныча. Кажется, Правой.

— Н-н-ну...

— Баранки гну! — завопила откуда-то сверху вторая, Левая голова. — Мы с Центральной поссорились и в пещере ее заперли, заткнули туловищем. Вот она теперь и того... через чрево... вещает, надрывается.

— Чего тебе, кошак? — глухо пробубнила Центральная.

— Так это... Яга просила пятнадцать ворон и десять... ой, наоборот, десять ворон и пятнадцать сов...

— И давно она их жрет? На диету села?

— А... — Василий поперхнулся и робко закончил: — Мне бы это... поймать поможете?

— Ну... если сразу поджаренных, то без проблем, — выдохнула Левая голова Горыныча. — По-другому, звиняй, не умеем. Кого другого проси.

— Эх, все у вас через... чрево, — махнул лапой Василий и уныло побрел дальше.

Одинокое Болото,

владения Водяного

— Водяной, а Водяной...

— О, надо же, кто явился. Что надо? — с недовольным лицом, отфыркиваясь, всплыл Водяной и оперся локтем на корягу. — Неужели поговорить зашел?

— А... я... — Василий, опасаясь, что тот снова затянет свою любимую песню насчет поговорить, пиявок и лягушек, несколько замялся. — Ага, поговорить! Спросить тебя, ты же все знаешь, кто у вас тут воду пьет...

— Да? — удивился Водяной. — Ну, присаживайся. У нас тут все пьют... Рыбу будешь? Или я все-таки спою, а? Ведь такой шлягер...

— Какая рыба... — облизнувшись, тяжело вздохнул Василий. — Надо мне.

— Так про водопой дело долгое. Как бы ты с голоду не помер... Да и мне бы не уснуть, кстати... А ну, Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай!

Вокруг Водяного всплыло восемь русалок.

— Гюльчата-ай!

Над водой появилась еще одна голова, полностью закрытая волосами.

— Гюльчатай, — вздохнул Водяной и нахмурился. — А ну покажи личико!

Голова замотала отрицательно.

— Что, снова брови выщипала? Ох я тебе и задам...

Русалка пискнула и наладилась нырнуть, но соседка ухватила ту за волосы и вернула на место.

— Я больше не бу...

— А больше у тебя там ничего и нет! — заглянул ей под волосы Водяной. — Тьфу, срамота... Иди рыбу лови, три штуки мне и одну гостю.

— Погодите! — Василий от неожиданности подскочил и чуть не затоптал собственный хвост. — Девять! Девять штук рабочей силы! Водяной, а они у тебя почту могут отнести?

— Ну... если водным путем, то почему бы и нет.

Водяной расслабился — по его знаку русалки дружно начали его массажировать, и он блаженно прикрыл глаза.

Василий задумался. Водный путь... наверное, не подойдет — доплыть не ко всякому получится. Птицы все же надежней, так что придется оставить предыдущий план — ловить на водопое. Но вскоре выяснилось, что совы пьют очень редко, как и купаются, так что для вылавливания нужного количества сидеть в засаде придется больше месяца. Но тут, что удивительно, пришла на помощь Гюльчатай.

— Ой, — пискнула она, — кажется, я знаю, кто помочь может... Дозвольте?

Водяной и кот озадаченно кивнули, русалка нырнула, а через несколько минут на ее месте показалась голова здоровенной щуки. Ой, простите, Щуки.

— Што надо? — спросила она хриплым басом, клацнув зубами, и хвост кота едва не пострадал снова, причем куда сильней.

— Излагай проблему, — распорядился Водяной.

Вася учтиво изложил.

— Нет, — вздохнула Щука. — Пока я на Емелю работаю, на других не могу. Лизинг, понимаешь?

— А что, у него так шерсти много? — удивился Вася.

— К-какой шерсти? — Водяной от изумления чуть не свалился обратно в воду.

— Ну, обыкновенной, — кот смутился и нерешительно осмотрел собственную пушистую шубку, — если лизинг нужен.

Обитатели болота дружно покатились со смеху, а Щука зловеще сверкнула золотым зубом.

— Это вовсе не тот лизинг, который ты себе под хвостом устраиваешь, когда делать нечего, — снисходительно промолвила она.

Василий с вожделением смотрел на чудесную рыбину. Нет, он бы такую не стал есть, ни за что! Он бы... Он бы попросил ее много-много таких Щук сделать, вот!

Щука его начинание одобрила, но поскольку служить ей оставалось еще три года, вся надежда была теперь на Емелю.

Царство Несмеяны,

Русская печка

— Совсем охренела бабка, — вздыхал Василий, умильно глядя на Емелю. — Лови ей всех! Я же так похудею! И никакого мяса не хватит! Я ж только ловить их всех буду тридцать лет и три года! Я так вообще умру! Помоги, а?

Емеля дрыгнул ногой во сне, но Васеньке, намаявшемуся и нервному, уже все стало трын-трава. Он распушил хвост и вцепился в босую пятку.

— А-а-а-а! — заорал Емеля, подскакивая и вращая глазами, сразу углядев Бабки Ягиного кота Василия, который гнал прочь кого-то в высокой траве.

— Между прочим, это я тебя спас, — заявил Василий, стараясь незаметно сплюнуть. — Должок с тебя.

— И что тебе надобно, меховой? — невежливо поинтересовался Емеля.

— Да так... мелочи. Пятнадцать сов и десять ворон, чтоб Яге почту отнесли.

— А что за почта?

— Да она девичник собирает, не знаешь, что ли... Ну и мальчишник, само собой, Кащей попросил. Ты что, опять все проспал?

Емеля помотал головой.

— Какой мальчишник? Где Кащей?

— Женятся оне.

— Хто?

— Кащей. На моей Яге.

— Вот это парочка! — хлопнул себя по ляжкам Емеля, приходя в хорошее настроение. — Весело будет.

— Будет, если все соберутся, — вздохнул Василий, не разделяя его радости. — Птиц мне давай. Известить-то всех как еще?

— По Щучьему велению, по моему хотению, пади двадцать сов и десять ворон прямо сюда!

Когда с неба посыпались обалдевшие птички, Василий едва не хлопнул себя по голове — надо ж было просить, чтобы они не сюда, а прямиком к Яге на двор упали! Чтобы сама разбиралась!

Однако охотиться пришлось самому, а птички, сволочи, слишком быстро очухивались. Совсем с лап сбился! Емеля, ирод, ржал, правда, мешок держал, и на том спасибо.

Васенька едва из шкуры не вывернулся, пока всех туда сволок — да еще и упустил несколько. Так прямо вместе с мешком и упал.

— Емеля, — прошептал он. — Будь пацаном, выручай. Подбрось до Избушки...

— Лады, — довольный Емеля спать уже не хотел, а развлечься, да за чужой счет, был завсегда готов. — Ступай-ка ты, печка, к бабе Яге!

Василий едва успел запрыгнуть, но, сидя на теплой и мягкой подстилке, наконец ощутил, что жизнь налаживается. Чтобы умаслить Емелю, он пообещал поспособствовать о приглашении для него на мальчишник.

Мимо болота проезжали, лихо объезжая кочки, да заодно и Водяного с собой прихватили, а то позеленел совсем от тоски.

Так и вышло, что пока счастливая Баба Яга рассылала почтовые сообщения при помощи слегка ошалевших пернатых почтальонов, Емеля с Водяным на печи отправились к Кащею на мальчишник. Васенька с ними шмыгнул — авось чем вкусненьким удастся поживиться. Шутка ли, сам Румпельштильцхен был приглашен, как и Змей Горыныч, а это значит, будут и колбаски немецкие знаменитые, и шашлык из молодого барашка. Нескольких барашков. Ну, сотенки две.

Лукоморье, где-то возле могучего дуба,

спустя несколько часов после

начала мальчишника

— Так-так-так... Пришло время размять лапы. Что тут у нас?

Кот Ученый спрыгнул с золотой цепи и осмотрелся. Ни-ко-го! Ни Русалки на ветвях, ни богатырей с дядькой Черномором. Ну еще бы, свадьба же! У Кащея и Бабы Яги! Кто бы в здравом уме мог такое представить? А поди ж ты, спелись. Раньше Кащей все принцесс да девиц молодых к себе в замок таскал, но с той поры, как Баба Яга поселилась в их лесу, сделал окончательный выбор и начал многолетнюю осаду неприступной дамы сердца. Им-то куда торопиться? Один бессмертный, вторая колдунья.

Долго они друг за другом бегали, да так, что весь лес то на ушах стоял, то дрожал как осиновый лист. Но вот крепость пала, выбросив белый флаг, а потому и белое платье, сотканное пауками в чащобе, давно было готово, и до свадьбы оставалось всего несколько дней.

Кот хитро прищурился, что-то мурлыкнул и направился прямиком к длинному столу, ломившемуся от угощений. Мальчики уже изрядно поднабрались знатной медовухи и, как и водится, вели беседы задушевные о подвигах своих ратных, девицах-красавицах и богатствах несметных.

— А вот ты знашь, — допивая кружку пшеничного пива и вытирая пенные усы рукавом, невнятно втолковывал Румпельштильцхен своему собу… собеседнику по столу, — я ж тоже этот… как его… во! Маг, как эта ваша Бабчка Яга. — Он обвел мутными глазами сидящих рядом Емелю, Соловья-Разбойника и Водяного. — Знашь, обо мне даже в В — ик! — ипедии напсано. А знашь, что? Знашь, какой я этот… вс… вкс… вскра… всклас… офигенный? Знашь, чего могу, а? Не знашь? То-то же… Вот смотри: с-сила, ловксть, телеп…тция, првращение, уссыплние, иссцление… Я… да я вще все могу. Все! — и Румпельштильцхен так махнул рукой, пытаясь показать необъятное "все", что смахнул со стола и свою кружку, и стоящую поблизости, да еще и Емелю под локоть толкнул. Тот крякнул с досады.

— Жену свою так под локотки бери! — и сердито стукнул кулаком по столу.

— А скажи-ка, Емелька, — захватил тут же инициативу беседы в свои плавники Водяной, — а что твоя Несмеяна, так и рыдает в постели?

— Так я ее пощекотал за одно место, она так захихикала, что и знать забыла, что она Несмеяна, — похвалился Емеля. — К девушкам нужон подход.

Он осушил очередную чарку, ухнул по-молодецки и икнул.

— Иди-ка ты, Емелюшка, шашлычками займись, — ласково сказал ему Кащей, разомлевший от теплой компании и медовухи.

Емеля нехотя вылез из-за стола, подошел к печи, почесал в затылке.

— По сучьему велению, — заплетающимся языком сказал он и наклонился к подпечнику, где лежали сухие березовые поленья, — ребяты, я в дрова.

Тут же упал рядом с ними и забылся богатырским сном.

— Во дела, — поиграл кадыком Кащей. — Горыныч, выручай.

— Да не вопрос, — Центральная голова Змея Горыныча сыто рыгнула, выплюнула косточки очередного барашка — ну, не дотерпел Змеюшка, свежатинкой начал угощаться — и сунула морду в горнило печи, чтобы пустить огонь.

Но, видимо, две другие головы тоже решили проделать это же самое, и поэтому второпях засунулись все одновременно. С минуту Горыныч пытался самостоятельно ликвидировать аварию, но это ему не удалось.

— Все ясно, он застрял, — сказал Водяной и радостно булькнул.

Соловей-разбойник взирал на тылы Горыныча со смесью скептицизма, недоумения и злорадства: головы забились в печь настолько плотно, что даже чревовещательский опыт Центральной не помог: из печи доносилось неразборчивое "Бу-бу-бу".

Так им и надо — раз насильно его сюда притащили! Нет у него времени на всякую ерунду! С тех пор, как по государственной программе дорогу отремонтировали, путников стало гораздо больше — только и успевай, что свисти, пугай, взимай дань да пополняй свою пещеру новыми сокровищами!

А здесь что? Ни свистни, ни заори, ни ногой топни! Придумали мальчишники эти новомодные! Ну вот зачем ему здесь торчать? Соловей вздохнул — насколько позволял ставший тесноватым за последние годы кафтан. Вот на какой, скажите, ляд, Кащею понадобилось под старость лет жениться? Да еще и на ком — на Бабе Яге! И объявлять об этом на весь свет — можно подумать, кому-то есть до этого дело! Вот ему самому, например, до Кащея и его матримониальных планов никакого дела нет — своих забот хватает!

Так нет же, стой как кукла, поднимай бокал и наблюдай, как все вокруг устроили ажиотаж непонятно из-за чего! Горыныч, наверное, его понимает, и головы в печь тоже с тоски сунул! Свистнуть, что ли? Авось от испуга вылезет! Или же ему придется там сидеть, пока не похудеет! А им что, с ним вместе?

А завтра Соловья-разбойника уже пригласили на обсуждение подарка! Ну вот что можно подарить старой ведьме и Кащею, у которого злата столько, что чахнуть и чахнуть?! Да что ж вы так чахнете, вы ж так не зачахнете! Емеля вот сказал, что это должно быть что-то красивое и полезное, что может послужить их другу до самой смерти. Вот дурак! Кащей-то — бессмертный! Так что ему, спрашивается, тащить с наилучшими пожеланиями? Бланк свидетельства о смерти супруги — с открытой датой? Или ведро молодильных яблок для них обоих? Так, чай, май на дворе, не сезон для яблок-то!

Соловей снова вздохнул — на этот раз с присвистом, от старых привычек избавиться нелегко — наблюдая, как Румпельштильцхен, схватив Горыныча за хвост, как расшалившегося крокодила, потянул его на себя. А тот, взмахнув хвостом, стряхнул его, отправив в полет через весь стол.

— Шайссе! — заверещал Румпельштильцхен почти ультразвуком и, прикрывая голову руками на манер каски, сшиб со стола на лету икру красную, икру черную и даже икру заморскую баклажанную, а еще золоченые кубки с медовухой, стопки с водкой и графины с клюквенным морсом — как в кегельбане. Черный плащ живописно развевался за его спиной.

— Низко летит, к дождю, — лениво прокомментировал Соловей, едва успевая подхватить свой кубок с медовухой.

— Фердаммт! — патриотично выругался Румпельштильцхен, доехав на животе до конца стола и приземлившись на землю каким-то чудом не на темно-колдовскую голову, а на пятую точку. — Фердаммте шайссе, — уточнил он, подумав.

— Страйк! — невозмутимо подытожил Соловей-Разбойник, салютуя неудачливому магу кубком.

— Ну я так не играю! — обиделся Кащей. — А как же шашлыки?

— У нас колбаски еще есть, — примирительно сказал Соловей и уточнил: — Были...

Василий, наглая черная морда, воспользовавшись полетом Румпельштильцхена, втихую тибрил со стола колбаски и складывал их в гнездо на дубе.

Но забылся Васенька. На чужой территории решил помародерничать.

— Мряу-у-у! — раздался воинственный клич степенного Кота Ученого, который в жизни слова нецензурного не сказал.

Полетели клочки по закоулочкам! Клубок из двух матерых котищ прокатился еще раз по столу, смахнув остатки угощений, а потом разделился на две части, потому что Водяной, надувшись, выдул фонтаном на драчунов целую бочку воды.

Кот Ученый со скоростью белки взметнулся на дуб, а Васька, расправляя в полете когти, чтобы зацепиться хоть за что-нибудь, приземлился куда-то в районе хвоста Горыныча.

Секунду висела тишина, только Емеля сладко всхрапнул.

— АГРХБРАДХВАУ-У-У! — донеслось откуда-то из недр печки, и тут же, как черти из табакерки, со звуками откупориваемых бутылок из горнила повыскакивали по очереди все три головы Горыныча.

— Ну вы, блин, даете! — сказал Кащей.

— Смеешься, свет наш Кащеюшка? — вкрадчиво прошипела Левая голова.

— А что бы ты сказал, если бы кто-нибудь задел твое... — подхватила Правая.

А Центральная поднатужилась, и со стороны тыла Змея Горыныча донеслось чревовещательно-утробное:

— Яйцо-о-о!

Кащей испуганно икнул и кинул вороватый взгляд на дуб, проверяя, на месте ли сундук. Кот Ученый успокаивающе помахал ему из гнезда связкой колбасок.

Многострадальную печку большинством голосов решено было оставить в покое. Левая и Правая головы Змея Горыныча зажали в зубах березку с нанизанными на нее целыми тушками барашков, а Центральная плавно перемещалась вдоль этого импровизированного вертела, подрумянивая мясо.

А когда дремучий лес накрыла крыльями звездная ночь, у костра грянула песня. И никто уже не разбирал, кто там горланил, о чем и на каком языке. Главное, что все недоразумения были улажены, и в Лукоморье царила атмосфера всеобщего взаимного уважения.

* * *

— Воды! — прохрипел кто-то, не вылезая из-под стола.

— Попроси у Водяного, — не поднимая головы, посоветовал Емеля.

— Шутишь? — зло пробулькал просящий.

Емеля открыл один глаз: никого. Затем догадался заглянуть под стол и от изумления о столешницу же лбом и приложился. И немудрено, ведь на него сам Водяной из-под стола и смотрел.

— Воды... — попросил он еще раз и закашлялся.

— Допился до обез... абиз... тьфу ты! Что аж высох! Дурень! — Емеля похлопал себя по щекам и протер глаза. — Ладно, должен будешь.

— Да, буду, буду, помогай уже, — Водяной, больше напоминавший пустой мешок, еле шевелился.

Емеля усмехнулся, почесал затылок и завел:

— По Щ-щучьему велению, по моему хотенью..

Бам-с!

Водяного подхватила неведанная сила и швырнула беднягу в морские пучины.

Бульк!

Постепенно к столу подползали все участники застолья, но самого нужного там не было.

— Может, Лихо Одноглазое позвать? — робко вякнул Емеля. — Глянет одним глазком, глядишь, стошнит.

— Уй, нет! — Змей Горыныч медленно, но твердо помотал всеми тремя головами по очереди. — Довелось как-то эту реанимацию пережить. Повторять — ни за что!

— Ну и чего приуныли? — к столу вышел Кащей: свежий, подтянутый, будто не он до рассвета со всеми здесь пьянствовал.

— У, злыдень бессмертный. А я щас сдохну, — проворчал Соловей-Разбойник.

Но новоявленный жених и ухом не повел, лишь ухмыльнулся и выставил на стол огромную, с ведро, бутыль самогона.

— Вот это наш человек! — оживился Емеля, и его поддержал гул голосов.

Румпельштильцхен проворно разлил самогон по чаркам, поднял свою, салютуя:

— Прост, камрады!

Гости заметно оживились, повеселились, выпив крепчайшего самогона.

— Как слеза младенца, — расчувствовался Змей Горыныч.

— О я, фантастиш! — прикрыл глаза от наслаждения Румпельштильцхен.

— Чего? — подозрительно сощурилась на него Правая голова Змея.

— Зашибись, говорю, — фыркнул Румпель, шумно вдыхая пары самогона.

— Это точно, — подхватил кто-то. — А ну наливай еще!

Гости и не заметили, как виновник торжества слинял по своим делам.

— Кто-нибудь помнит, что свадьба через три дня, а у нас нет подарка? — к столу подошел бодрый дед с длинными белесыми волосами.

— Ого, — не сдержался Емеля.

Это был Водяной, точнее, его улучшенная версия.

— Спасибо, уважил, — тот хлопнул Емелю по плечу, — с меня должок.

— У нас есть, — отрапортовал дядька Черномор, и тридцать три глотки подтвердили его правоту.

— Мы тоже озаботились этим вопросом заранее, — с достоинством прозвучало с другого конца стола, где тусовались иноземные гости. Они держались особняком, лишь Румпельштильцхен общался с местными.

— Так что ты предлагаешь? — рыкнул Змей Горыныч.

— Объединиться и отправиться на поиски, конечно, — фыркнул Водяной. — Вот только бочку прихвачу, мне без воды надолго нельзя.

— А куда? Что дарить-то будем? — все три головы Змея Горыныча изогнулись и нависли над мокро-лохматым.

— Вот чего не знаю, того не знаю, — развел тот руками.

— Есть у меня одна идея, — взял слово Соловей-Разбойник. — Слышал я об одном князе, Гондоне, кажется. Тот еще собиратель редкостей. У него белка есть волшебная. Ее бы добыть.

— Я с фами. Я фам помогать, — елейным голосом вклинился Румпельштильцхен, масляно сверкая глазами. Он автоматически перешел с чистейшего русского на акцент под номером тридцать семь — специально для местных сделок. — Я с ним такой догофор заключать, что нашей не только белька окашется, но и фсе его допро.

И тонко улыбнулся, подняв правую бровь.

* * *

— Но к этому вашему Гондону еще доехать как-то надо! — уточнил подползший на четвереньках Емеля. — А вы мне печь из строя вывели! Охламоны!

— А ты свое щучье веленье включи! — посоветовал Румпельштильцхен, причем волшебным образом снова без акцента, убедившись, что Кащей их разговора не слышит. Незачем ему про подарки знать.

— Не могу, — вздохнул Емеля. — Поссорились мы. Рыба моя теперь дня три не отзовется, дуться будет. Человеком бы уже, что ли, стала…

— На что дуться-то? — удивился Соловей.

Емеля вздохнул.

— Сам упился в дрова — это раз, неприличное слово даме сказал — два. Да еще и потребовал Водяного протрезвлять, будто ей со мной одним возни мало.

— А ты что, думаешь, что с женщиной о двух ногах договориться проще? — вставил свои пять гривен упомянутый Водяной, на что Черномор согласно закивал, одновременно возводя глаза к небу — уж дамы «морского порядка» ему были хорошо известны.

— Но к Гондону надо как-то добраться! За белочкой, — присвистнул Соловей. — Телега нужна… Или ступа?

Все головы разом повернулись к обладателю сразу нескольких голов. Те же, в свою очередь, одновременно завопили:

— Я не ездовой! Ишь, чо удумали! Я дракон, а не транспортное средство! Щас как дыхну, получите тут…

— Нет-нет, дышать на нас не надо, — испугался Емеля, а то от твоего аромата мы все тут и поляжем.

— Ты не ездовой, — успокоительно покивал Соловей, — ты наше крылатое спасение.

Змей Горыныч приосанился и отсалютовал в небо струей огня из всех трех глоток.

Через десять минут в славное царство князя Гвидона по открытому воздушному коридору в рамках наспех составленной полетной программы направлялась вся честная компания. Ноги Емели упирались в крылья, сзади его обхватывал Румпельштильцхен, между второй и третьей головами уместился Водяной. Черномор, прихваченный для солидности — как лицо официальное, служивое — расположился ближе к хвосту и периодически со своего места соскальзывал. Мог бы и упасть, если бы Горыныч бесцеремонным движением постоянно не подпихивал его обратно. Емеля и Соловей решили, что безопаснее ближе к крыльям.

И все бы ничего, да вот надвигалась буря — прогноз погоды никто проверить не догадался.

* * *

— Епсель-мопсель, — выругался через час Емеля. — Горыныч, ты там вообще хоть что-нибудь видишь?

— Ни зги, — отозвалась Центральная голова.

— Сама не зги, — огрызнулась Правая. — Ворочаем обратно! Не видать ничего.

— Завели нас всякие там… на погибель верную, — пропыхтела Левая, пытаясь разглядеть хоть что-то во мгле: буря разразилась еще не целиком, но уже по ее началу было ясно, что придется несладко. — Теперь до дому бы живым добраться.

— Могу предлошить нофейший нафикатор — послетний мотель! — вкрадчиво проговорил из-за спины Емели Румпельштильцхен, уже прикидывая, чего попросить взамен и алчно сверкая глазами.

— Сам иди нафиг, — обиделся Змей Горыныч. — А будешь ругаться, сброшу!

И он так взмахнул крыльями и накренился, закладывая резко вправо, что Румпель, вцепившись в Емелю, даже взвизгнул, упомянув явно не немецкую мать, а Черномор все-таки скатился с хвоста — хорошо еще, что Горыныч успел подхватить его на повороте когтем. Так тот и полетел домой — под брюхом.

А еще через час все опять сидели на полянке под Лукоморным дубом и глушили с горя остатки самогона. Благо в Лукоморье бури не было.

— Так что же новобрачному-то дарить будем? — уныло спросил Черномор, закидывая бороду через плечо, чтобы не мешала пить.

— До белочки не добраться, — начал перечислять Соловей, загибая пальцы.

— Будете и дальше квасить, будут вам белочки, — выглянул из-под дубовых листьев Кот Ученый.

Но Соловей только отмахнулся.

— Меч-кладенец не надобен, Кащей у нас теперь женатый… будет, не до битв ему, да и мир во всем сказочном мире царит.

Румпельштильцхен вздохнул с завистью.

— А молодильных яблок ему и не надо, и так прыгает молодым козликом. Бессмертный, мать его!

— Золотой гусь-приклеюсь-как возьмусь тоже ни к чему — Кащей у нас и так над златом чахнет, — задумчиво барабаня по столу, отозвался заместитель Черномора по воспитательной части витязей.

— А Царевну-лягушку притащим — так нас Яга в печь засунет и суп с копчеными ребрышками сварит, — с опаской заметил Емеля.

И все в кручине великой хором подняли чарки и выпили. За здоровье новобрачных.

Заморские гости, сидящие неподалеку, за другим концом стола, шепотком переговаривались, но, судя по их скорбным лицам, ни до чего путного не додумались.

— Эх вы, горе-алкоголики, — снисходительно протянул Кот Ученый, выбираясь на златую цепь и важно зашагав слева направо. — Какой у нас в Лукоморье сказочный артефакт полезный в хозяйстве имеется?

— Э? — на него уставились пар пятьдесят осоловелых от "живой воды" глаз.

Кот закатил глаза.

— Блюдечко с золотой каемочкой, балбесы!

— А на кой… ему блюдце? — икнул Соловей.

— Может, лучше чарку? Или эту… кубку? — спросил совершенно синий Водяной.

— Блюдечко с золотой каемочкой, по которому яблочко бегает — это самый полезный артефакт для семейной жизни, идиоты, — с презрением, поражаясь людской недогадливости, воскликнул Кот Ученый. — Яга у нас теперь модная стала, привлекательная… для определенных слоев сказочного населения. А ну как налево ходить будет? А Кащей тогда что?

— Что? — замерли владельцы пятидесяти пар глаз.

— С катушек съедет, вот что, — со знанием дела заявил Кот. — Снова война, разруха, Иваны-дураки и зайцы с утками. А так глянет он в блюдечко — вот она, Ягуся, в ступе летит, ромашки собирает ему на чай, он и умиротворится. Ясно?

— А если о-на того… н-не ромашки… И-или не ему, а? — спросил, заикаясь, самый молоденький витязь, тридцать третий.

— А мы анонимку подбросим, — развеселился Соловей, — в ней и откроем Яге глаза, что у муженька такая пользительная тарелка завелась. Она и не посмеет.

— А если нужда какая у нас приключится, так мы ей сразу напомним, — Водяной важно поднял корявый палец и помахал им. — Мол, должок!

Левая голова Горыныча нехорошо прищурилась, прикидывая, кого из присутствующих обозвали незнакомым, но на слух напрочь похабным словом "анонимка" и как далеко сможет означенная анонимка долететь, если ее хорошенько приложить хвостом.

— Не надо никого подбрасывать, — отмахнулся Василий, ревниво поглядывая на Кота Ученого, который предложил действительно прекрасный подарок. — Бабуленька как про то блюдечко прознает, так мигом его у Кащея отберет и сама будет новости из первых рук узнавать да на белый свет любоваться.

— Коне-е-ечно, — противно протянул Соловей, — бабам... Ну, то есть женщинам, — поправился он под пристальным взглядом Емели, почесывающего пудовый кулак, — только бы чего узнать да подслушать. А как их больше одной соберется, так хоть уши затыкай от их сплетен.

В окосевших глазах присутствующих с ликованием разгоралось жаркое пламя новой идеи.

— Девичник!!! — выдохнули они хором.

— А ну-ка, Котик, тащи сюда свое блюдечко с золотой каемочкой, — азартно скомандовал Емеля. — Сейчас мы его в деле и проверим.

Обитатели Лукоморья торопливо расселись на поляне: кто на траве, кто на столе, на Емелиной печке и даже на ветвях зеленого дуба. И наливное яблочко неспешно покатилось по блюдечку.