Простые радости несуществования (гет)

Она спешила куда-то по широкому проспекту Взлётной Полосы I — от быстрого движения колышется на ветру подол ярко-жёлтого платья, венок из пушистых жёлтых цветов едва не спадает.

Она не существовала: это понимали все прохожие.

Они видели женщину — и видели только воздух.

Они помнили платье запретного фасона — и не помнили.

Прохожие Взлётной Полосы I прекрасно умели видеть на одном месте предмет и его отсутствие, считать истинным и тезис, и его отрицание.

* * *

После того разговора с Уинстоном Джулия весь день… Внятно объяснить, что, собственно, с ней было весь день, она не могла. Она пошла на работу (там, кажется, решали, чёрно-белым или сепией должно быть изображение на новых телекранах), потом гуляла до ночи — всё как обычно. Она даже не чувствовала ничего особенного — да и ей ли не знать, что все чувства, кроме страха, слабы и случайны.

Но на следующий день по дороге на работу, уже подходя к Минизо, она вспомнила тот разговор — и впервые осознала: они говорили не скрываясь. Да, через год должен быть второй арест, суд и казнь — за мыслепреступления так бывает всегда — но это будет только через год. Сейчас она не интересна полиции мыслей. Нет — сейчас она не интересна никому.

Джулия — на пробу — вышла на проезжую часть. Крикнула: «Я ненавижу Старшего Брата». Потом ещё раз. Потом опять. И опять.

Машины огибали её — хотя ехали прямо. Прохожие ничего не слышали.

«Вы не существуете», — говорил ей недавно О’Брайен. И он был прав. Джулия улыбнулась — и пошла прочь от Минизо.

* * *

Первый из них работал в Минилюве, поэтому не удивился, когда увидел её в своей спальне. Лощёный мальчишка, разработчик аппаратов чтения мыслей — он уже давно положил глаз на Джулию. Но раньше она даже не заговаривала с ним — не любила внутренних. Теперь она тоже их не любила, просто знала: страх рушит любовь и нелюбовь, как ураган рушит картонный домик.

— Ты же подаришь мне жёлтое платье в пол? — спросила она, как будто продолжила прерванный разговор.

— Спрашиваешь, — ответил он, пока она неторопливо расстёгивала комбинезон.

* * *

Их было много — большинство мужчин, но и пара женщин тоже, все из внутренних. Джулия входила в их дома — когда слуги пытались остановить её, она напоминала: «Я не существую» — мгновенно закручивала романы, ступала вечно болевшими ногами по коврам, любовалась на покрытые резными орнаментами шкафы в неоэдвардинском стиле и семицветные витражи на окнах…

Джулия любовалась всем — запахом воздуха, тоном криков с улицы, равнодушием на лицах слуг.

Большинство внутренних проводили с ней одну-две ночи, и Джулии становилось скучно, а внутренних переставала волновать «странная гостья». Но тот лощёный мальчик просматривал все телекраны и пропускал все кадры, где мелькала Джулия, через свои машины — только чтобы понять, куда она пойдёт завтра, куда послать слугу с букетом остазийских цветов, где ждать её…

Джулия держалась за лощёного мальчика: он оплачивал ей ателье и ремонтировал квартиру (в которой, впрочем, она не бывала месяцами).

* * *

Однажды она решилась и спросила напрямик:

— Когда меня снова арестуют?

Лощёный мальчик ласково поправил её пеньюар, из которого случайно выглянула грудь.

— А кого арестовывать? Ты же не существуешь.

* * *

О’Брайен был одним из многих её любовников — неплохим, но довольно грузным и с бедной фантазией. И дом у него был — ни одной картины, холодный паркет, разве что библиотека доангсоцовских книг одна из лучших.

О том, что было в Министерстве Любви, оба никогда не вспоминали (разве что при первой встрече слишком отчётливо подступало ощущение покрывающего руку льда). Разговаривали мало, чаще занимались сексом без лишних слов — или Джулия читала, пока О’Брайен работал.

* * *

— Тебе дорог О’Брайен? — спросил лощёный мальчик, пока Джулия ела мороженое.

— Ну, он создал меня, — несколько рассеяно ответила она.

— Он хочет стать новым министром Любви, а я — ближайший помощник нынешнего министра, которого он собирается объявить мыслепреступником.

— Всё сделаю, — сделала Джулия с улыбкой.

* * *

Из левой глазницы торчала рукоятка ножа. Джулия — в очередном новом пеньюаре, на этот раз её любимого жёлтого цвета — сидела на кровати, закинув ногу на ногу. Накатила усталость — не было сил ни думать, ни двигаться.

Вошёл слуга. Он не успел даже удивиться, когда Джулия заговорила:

— Не забывайте, что я не существую.

Он мгновенно ретировался — будто в воздухе растворился. Взгляд Джулии упал на ростовое зеркало: «А ведь я хороша, и даже шрам меня не портит».