Накипело (джен)

Привет. Мое имя вам ничего не скажет.

Я просто расскажу вам о себе.

Ну-с... Погнали.

Мои родители — очень странные и порой жестокие люди.

Мама, к примеру — алкоголичка-эпилептик. Оказывается, у неë после похмелья всегда шëл приступ эпилепсии.

Как-то раз мы вместе со старшей сестрой и мамой вышли куда-то на улицу. Естественно, мама словила отходняк и начала оседать в руках сестры, прося остановиться. Мы встали посреди площади. Внезапно у мамы изо рта пошла пена. Я безумно испугался и уже было кинулся к лежащей и бьющейся в припадке матери, но сестра усадила меня на стоявшую поблизости лавочку, наказав сидеть и не подходить. Она тем временем уже вызывала скорую и пыталась придать маме сидячее положение. Помню, к ним подошëл какой-то мужчина и спросил, не нужна ли помощь, и сестра попросила бутылку воды. Я не помню, когда приехала скорая, но едва маму погрузили в машину и закрыли изнутри двери, я подбежал к сестре весь зарëванный и попытался узнать, что с мамой. Мне никогда не говорили, что она больна эпилепсией. Сестра лишь отмахнулась от меня, сказав, что с мамой всë хорошо и она просто немного устала.

Второй момент с матерью я запомнил расплывчато. Родители делали мне детскую. После того, как на рынке выбрали кровать, мы вернулись домой. Потом её привезли два рабочих, собравших мне эту кровать. После того, как моя комната была доделана, прошло около месяца — и мама вновь начала пить. Она прятала "пузыри" от отца, за что нередко получала. Однажды она спрятала полупустую бутыль водяры под камин и, чтобы я не проговорился, дала мне подушечку жвачки.

Вечером вернулся отец с работы и сразу же спросил у меня, куда мать дела "пузырь". Я пытался врать, но он знал, как надавить на мою детскую психику.

— Слушай сюда, я сейчас возьму ремень и отхлещу тебя так, что мать родная не узнает!!! Живо говори, куда мать дела водяру! — закричал он тогда и в подтверждение своих слов вошëл в комнату, где отсыпалась бухая мать, достал жесткий армейский ремень и очень опасно защëлкал им около моих ног.

Я, плача, указал рукой на решëтку в камине, и отец, взяв меня за шкирку, запер в детской. Я молил его не трогать мать, я чуть не валялся у него в ногах, моля всех известных мне богов, чтобы он не убил еë в пьяном припадке. Да, он тогда сам был выпившим.

Я слышал нечеловеческие крики матери:

— Прекрати, сука!!! Остановись!!! Не надо!!! — и грубый бас отца; после каждого слова следовали щелчок ремня по коже и новые крики матери.

Я сжимался в углу и, закрыв уши ладонями, вжимал голову в колени. Я плакал и пытался успокоиться, но новые и новые сумасшедшие издевательства родителей заставляли меня глотать свои слëзы и прятаться под столом.

Когда всë прекратилось, я не помню. Они просто затихли, и наутро я обнаружил открытую дверь и отсутствие матери и отца в квартире. Я медленно вошëл в их совместную спальню и заметил на полу вилку в крови и багровые брызги на обоях.

Помимо побоев, отец рассëк матери вилкой бровь, и из-за этого она попала в больницу. Мы навещали еë один раз. Она выглядела настолько высохшей и безжизненной, что я, не простояв в еë палате и пяти минут, выбежал в коридор в слезах. Отец не разговаривал со мной три недели, две из которых мать провела в больнице.

Спустя месяц мы вновь стали неким подобием адекватной примерной семьи.