Драконовская терапия (джен)

Много разного повидал я в своих странствиях, но одну богом забытую деревушку никогда не забуду.

Она находилась в горах, далеко от обычных торговых маршрутов, от товаров и новостей. Я и сам забрёл туда случайно, ища уединения от мирской суеты и приставучих сограждан. Да не рассчитал: приключилось со мной в пути несчастье, о природе которого я умолчу — не для ваших ушей это дело, — и уже не знал, то ли справляться своими силами, травками да ягодками, то ли обратно ворочаться, но увидел издали столбы дыма, направился к ним, да так в той деревушке и очутился.

Чудные люди там живут, право слово. Не успел я поравняться с крайним домом в деревне, как меня уже окружили и пальцами в меня тыкали. Кто-то из ребятишек, кто посмелее, сразу начал щупать меня за краешек плаща; я уже напрягся, опасаясь за кошелёк, но их интересовала только причудливая узорчатая ткань.

— Кыш, детвора! — раздался зычный крик, и дети бросились врассыпную. Девки тоже отошли, но остановились поодаль и принялись шушукаться. Мужчины остались вблизи, но расступились и пустили в круг здоровенного усатого мужика — главного.

Усач оглядел меня, разулыбался и как хрястнул меня своей широкой ладонью по загривку, что я чуть не полетел кубарем.

— Не боись! — сказал. — Они сами тебя боятся, заговорить хотят, а робеют. Давно к нам никто чужой не хаживал, вот и морозятся, что девки, — он махнул рукой в сторону стайки девиц, — что мужичьё. Воистину, разницы в них никакой, только что у одних огурчики, а у других тыковки, да ещё две и к другому месту крепятся, эх!

Парни помоложе покраснели, старшие нахмурились, но никто не сказал ни слова. Девушки прыснули со смеху да начали расходиться.

— Да ты не стой столбом, проходи, чё, мы ж не кусаемся, — усач отобрал у меня котомку и начал толкать вглубь деревни. — Что молчишь, язык проглотил? А я-то думал, это только у нас такие молчуны все.

— Ммм, — промычал я, пытаясь собрать мысли в кучу. — Я как-то не ожидал подобного приёма… Да и вообще ничего не ожидал.

— Не знал, что мы тут живём, что ли? Ну да, никто не знает, — он пожал широченными, как сажень, плечами. — Сколько к нам не приходят люди, никто никогда прежде о нас не слышал. Далече мы от дорог, по которым добрые люди ходят, ясное дело, а злые к нам и вовсе не суются.

— Хмм, — я пытался одновременно думать, идти и бороться с неприятной болью. Какой болью? Да от несчастья моего, что тогда случилось; а подробности вам знать не следует. — И давно к вам кто забредал? Я и сам-то случайно здесь оказался, а как…

— Дай подумаю, — перебил меня усач и начал перебирать пальцы. — Лето тогда было жаркое, да коровка у Ясенки разродилась двойней, как сейчас помню эти звёзды во лбах… Здоровенные вышли бычки, одного мы съели уже, только попец и остался на чёрный день. Ух, хороша солонинка! Стало быть, лет осьмнадцать прошло с тех пор.

— Много.

— Да разве ж это много? Пока один урожай соберёшь да другой засеешь, по хозяйству покрутишься-повертишься, глядишь, и дюжина лет пройдёт, а тут ещё полстолько.

— Охх, — я резко остановился, схватившись за скрутивший живот. Мой проводник живо обернулся и участливо наклонился ко мне.

— Эй! Что с тобой, бродяга? Чай, не по доброй воле ты к нам заглянул! Али беда приключилась в дороге?

Я переждал приступ, выпрямился. Ответил на его прямой и искренний взгляд своим, но не смог согнать с лица гримасу боли.

— Что там… Отдохну пару дней, пройдёт, — ответил. — Не в первый раз. Ты говорил, злые люди к вам не суются — чегой-то ты так в этом уверен?

Он расплылся в широкой (и слегка кровожадной — или мне показалось?) улыбке.

— Чего тут сомневаться, это ж дело верное! — сказал. — Плохих людей дракон ещё на подходе съедает.

Я ощутил, как кровь отхлынула от моего лица.

— Дракон? Ты сказал "дракон"?

— Ага!

— Живой? Настоящий?

— Странный ты какой-то, где ж ты мёртвого дракона видал? Самый что ни на есть живой. Овечками закусывать любит, — он ткнул пальцем в сторону поля, где и правда паслись овцы, и снова повернулся ко мне. — А ты, бродяга, давай не шали. Показывай, где у тя болит, мы тя живо на ноги поставим.

— Хмм, — с сомнением протянул я. Мы дошли до покосившегося домика, в котором мне предоставили ночлег, усач бросил мою котомку наземь и поманил рукой ближайшую к нам девку.

— Эй, Хорошка! Тащи сюда тазик!

— Какой, Вукаша? — уточнила она.

— Да наш, со "златом"! Плохо человеку, понимаешь!

Девка поняла и убежала куда-то. Я поинтересовался:

— Злато? У вас тут что, и золото есть?

Он поморщился.

— Да нет, ты шутишь что ли? Нет. Это наше главное лекарственное средство! Зуб даю, любую хворь лечит. Надо только знать, как применять.

Хорошка вернулась с тазиком, поставила его передо мной и убежала. Внутри него плескалась зловонная жидкость. Цвета, впрочем, действительно красивого, золотого.

— Что это? — спросил я, из вежливости стараясь не воротить нос слишком сильно.

— Да нашенского дракона испражненьица. Богическая влага!

— Драконья моча? Вы ходите к дракону за мочой?

— А то ж! Это ж наилучшайшее из всех лекарств! Бодрость так и прёт.

И действительно, бодрость мой собеседник излучал неимоверную. Он улыбался, глядя на меня как-то снисходительно, потом нагнулся и на ухо мне произнёс:

— И живём мы здесь от этого по полтораста лет. Хорошо живём!

Я поспешил от него отодвинуться и задал мучающий меня вопрос:

— А дракон что?

— А что дракон? Он за одну овечку нам тазик мочи наливает. На месяц хватает! И нам хорошо, и ему — он этой овечкой закусит, да на месяц в спячку уйдёт. Обоюдная выгода, от как!