Триллиум (гет)

Почему-то все вокруг них любили говорить о том, что мы рождаемся и умираем в одиночестве. Фреда никогда не волновали подобные мысли, он лишь отмахивался от занудства Перси да покрепче прижимал к себе младшего брата-близнеца, в очередной раз показывая язык старшему брату, а потом тянул куда-то в сад, лишь бы подальше от нравоучений матери. Сам Джордж считал это утверждение неверным, по крайней мере, в их ситуации. Ну и что, что Фред родился раньше? Они все равно всегда будут одним целым. Этого никто никогда не изменит. Они — одно целое, так было с самого начала, так будет всегда. Они — две стороны одной медали, абсолютно разные, поэтому и могут быть одним, единым организмом.

Когда им было три, мама посадила в саду еще несколько видов триллиума и дала строгий наказ следить и ухаживать за цветком, так как первый из них был посажен в день их рождения матушкой лично, и если они загубят это несчастное растение, то она оторвет им уши и заберет все игрушки. Спорная угроза, которая никак не подействовала на обоих; а Джордж пытался понять, почему триллиум? Они же близнецы, так почему же цветок с тремя лепестками? Почему нельзя было посадить что-то другое, но просто в количестве двух штук?

И этим вопросом задавался не он один. Фред, самый подвижный и неугомонный из них, сутками напролет пытался добиться от матери ответа, пока не довел ее до состояния истерики, и тогда матушка впервые накричала на них. А у близнецов появился гениальный план — сделать так, чтобы мама их не различала вовсе. Но Джордж всегда задавался этим вопросом, в отличие от вечного двигателя в лице старшего близнеца. Он много читал про это растение и все равно не мог понять, как вообще можно было ассоциировать подобный цветок с ними?

Они стали носить одинаковую одежду, одинаково вели себя, а Джорджу временами казалось, что он и вовсе становится тенью старшего брата, но Фред с присущей ему живостью и напористостью помогал преодолевать эти мысли. Они отличались и очень сильно. Фред заводила, с энергичным и непостоянным характером, нетерпимый ко многим вещам, ему все нужно здесь и сейчас, когда самому Джорджу требовалось время, чтобы оценить ситуацию и выстроить свое отношение к ней. Они действительно всегда были одним организмом, просто так получилось, что их буквально располовинило. Одно лицо на двоих, абсолютно одинаковые тела, даже матушка не может их различить, что уж говорить об остальных членах семьи? И они действительно стали просто одним человеком в присутствии других, только вот различия слишком сильно бросались в глаза, и они уверенно играли выбранные роли перед другими.

Это было забавно: то, что никто не мог различить их, даже Билл, который проводил с ними времени больше, чем все остальные. Он через раз ошибался, путал имена даже тогда, когда они были в разной одежде. Близнецам смешно, у них один мир на двоих, и никого им не надо. Их мир полон красок, он живой, трепещет, наполнен звуками и кажется таким правильным, когда братья рядом. Всем остальным членам семьи год от года уже не так весело. Внешне открытые и пакостливые, на деле скрытные и совсем не желают впускать в свой круг кого-либо: просто не понимают, а как это вообще — делить свой мир с кем-то еще? Они всегда заменяли друг другу целый мир, никто не может понять их так, как собственное отражение в другом теле.

При поступлении в Хогвартс Фред настаивал упросить шляпу отправить их на разные факультеты да разжиться галстуками всех факультетов, чтобы вызывать полнейшую неразбериху, но потом, подумав, решил все же не разлучаться с близнецом и поступать на Гриффиндор, так же как и предыдущие члены их семьи. Правда, Перси чуть удар не хватил, на что смеялся даже Джордж. Бесить Перси было чудо как хорошо. Их шутки слишком часто выходили за рамки приличия, МакКошка буквально кричала, матушка постоянно присылала вопилеры, а они не могли остановиться.

Наверное, тогда, когда Джордж увидел мир, что не ограничивался их семьей, он и понял: когда-нибудь их дороги с Фредом разойдутся. Это видел и старший близнец, который, несмотря на свою собственную кровать, каждый раз приходил ночевать к младшему брату. Адаптация давалась Джорджу гораздо легче, он без труда вливался в компании, в то время как Фреду требовалось больше времени, чтобы подпустить к себе чужого, притереться к нему. Они оба понимали, что наступит момент взросления, и они уже не будут одним человеком. Когда-нибудь они полюбят разных людей, у каждого будет своя семья, а их связь может разорваться окончательно. И это пугало обоих.

Подвижный Джордан достаточно быстро вошел в их круг общения, правда, под конец первого года Джордж все чаще ловил его тоскливые взгляды, когда он смотрел на взаимодействие близнецов. Мог ли он с этим что-либо сделать? Да не особо. Им с Фредом, несмотря на разногласия, было хорошо только вдвоем, потому что они — часть цельного механизма: добавь деталь — и все разрушится. Старший даже любил шутить, что помрут они в одиночестве. Потому что не захотят пускать никого в свою жизнь. А строить будущее как-то надо, просто они не понимали, как это сделать.

На втором курсе они развернулись во всю свою фантазию, придумав портативное болото, за что впервые получили физическое наказание от матери. Было до слез обидно! Они уже достаточно взрослые, чтобы их не подвергали такой унизительной и, главное, показательной “казни”. Фред кипел от гнева, и Джордж вместе с ним, хотя и прекрасно понимал, где и как они перегнули палку. Но остановило ли их это? Нет.

А вот на третьем курсе случилось слишком много всего, из-за чего их жизнь начала меняться с такой стремительной скоростью, что даже подвижный Фред не успевал за этими событиями. Все началось с наглой первокурсницы, что заняла их купе, да еще и с легкостью различала их, стоило взгляду задержаться дольше, чем на пару секунд.

— У тебя глаза немного другого оттенка и форма верхней губы чуть более изогнута в “лук”, Фред. А у Джорджа маленькая родинка на шее и всего одна ямочка на щеке, когда он улыбается. Не так уж и сложно вас различить, — сам Джордж как-то неловко коснулся шеи. Он не любил рассматривать себя в зеркале, так как в этом не было особой нужды. Какая, к Мордреду, родинка на шее? Какой еще “лук”?

Она раздражала с самой первой фразы, но была настолько забавная, что Джордж просто не мог оставить все как есть. Каким-то внутренним чутьем он понимал, что эта забавная девочка, которую Фред только из вредности называл “малышкой”, станет частью их компании. Она имела ужасное чувство юмора, и Фред буквально заливался смехом, хохоча во все горло, стоило ей открыть рот. Джорджу же было не по себе, он вообще не понимал, что происходит.

Она никогда их не путала, и по какой-то причине конкретно Джорджа со временем это перестало напрягать. А вот Фред бесился. Он пытался достать ее любыми путями: заколдовал чернила, чтобы они взрывались, умудрялся вытрясти с младшего заклинание, чтобы пергаменты маленькой девочки просто разбегались, а книги прятались на деревьях. Не то чтобы старший хотел ее проучить, скорее, она раздражала своей невозмутимостью и страстным желанием сделать им что-то в ответ. За взорвавшуюся чернильницу она приклеила им обоим перья ко лбу, да так, что пришлось идти с повинной к Помфри, когда самостоятельные попытки закончились посиневшей кожей вокруг. За пергамент и учебник она сделала так, чтобы их собственные пергаменты складывались в оригами осьминога да обливали их чернилами как раз после того, как закончишь на нем писать, а учебники просто пытались их покусать. При этом она улыбалась так невинно, будто действительно не понимала, что происходит и почему ее обвиняют. Джорджа это забавляло, а Фред воспринял это как начало войны.

— Это уже ни в какие рамки! — Фред в раздражении наматывал круги по кухне, пока матушка безуспешно пыталась успокоить старшего близнеца. — Она так раздражает!

— Милый, тебе просто нужно успокоиться, — матушка всегда трепала их обоих по голове.

— Но она правда бесит, — Джордж не выглядел радостным, хотя все это шуточное противостояние ему даже нравилось.

— Может, стоит пригласить ее в гости? — ох, мама, если бы ты знала, к чему это приведет! — Мне кажется, Габриэлла хорошая девочка, и вы можете стать друзьями.

— Это просто невозможно! — в один голос заявляли близнецы, довольно скалясь. Да, шутить друг над другом весело, но чтобы они стали друзьями, да еще и с девчушкой, что на два года младше? Да не бывать этому!

И недели не проходило спокойно. Змеи и львы молча следили за их противостоянием, из которого постепенно исчезала злость, уступая место азарту. Сильнее всего это проявилось, когда Фред, с ног до головы усыпанный блестками, с серьезной мордой пытался отчитывать маленькую змейку. Джорджу было смешно вообще со всего. Она не стеснялась придумать им прозвища в ответ, не стеснялась оплачивать той же монетой, улыбаясь так обворожительно-лживо, что и правда создавалось ощущение ее непричастности. Только улыбки эти были заискивающими да отвлекали от бесов, исполняющих джигу в ее глазах.

Фред колебался, когда Габри просила о помощи, думая, что это очередной розыгрыш, но Джордж смог уговорить старшего близнеца в правдивости ее слов, и не зря: их мелкий придурошный брат реально ввязался в непонятную авантюру, за которую прилетит и Перси, что плохо справляется с обязанностями старосты, и им двоим за то, что не усмотрели.

Тогда впервые стало страшно. Эта маленькая девочка была страшнее мантикоры в своем гневе, а то, с какой легкостью она разносила шахматные фигуры, заставило даже Фреда заткнуться, что случалось крайне редко. Джордж просто не понимал, как такое возможно! Вот же, Габри всегда веселая, всегда шутит, а тут прямо-таки готова убивать всех и без разбора. От ее вкрадчивого голоса бегали мурашки по спине, и Джорджу впервые захотелось опуститься на колени да вымаливать прощения. И не только у него возникло такое желание.

Они лишь чудом выбрались из этой авантюры, и то, с какой легкостью Поттер сломала челюсть их младшему брату, заставило даже Фреда завистливо свистнуть да помолиться Мерлину, что это не они стали объектом ее ненависти.

— Напомни мне никогда не злить эту малышку, — тихо шепнул Фред, когда они сдали Габри на поруки Помфри.

— Никогда, — ответил ему Джордж, морщась от диагностических чар.

Так и началась их странная дружба, и Джордж до последнего пытался разгадать взгляд их матушки, что становился таким понимающим, когда разговор заходил о Габриэлле Поттер.