Диалог (джен)

— Вы зомбированы телевизором! Мы потеряли часть нашего общества, она наслушалась телепропагандистов, и у неё отключились инстинкты самосохранения. Вы стали невменяемы!

— Ой-ой-ой! От невменяемых слышу. Вы зомбированы Интернетом. Сидите в своём ютубчике и тиктоке, верите всему, что вам там говорят. Мы потеряли ту часть нашего общества, что связана с вами, она наслушалась модных блогеров и не хочет слушать умных людей, экспертов.

— Каких умных людей? Вот этих — в пиджаках и в студиях? С регалиями? А ничего, что все эти эксперты куплены? Да-да, куплены.

— Кем?

— Не делайте вид, что вы не понимаете. Кем надо, тем и куплены! Все они ангажированы, а правды от них не дождешься. И потом — в телевизоре есть только два мнения: одно — правильное мнение, и другое — неправильное. А на ютубе и в соцсетях — тысячи мнений! У нас больше свободы, чем у вас.

— Правда? А ничего, что и в поисковиках, и на ютубе работает алгоритм: если вы постоянно ищете в сети что-то определенное, этот алгоритм будет подбирать вам информацию, совпадающую с вашим собственным мнением!

— Ну и что! Там, по крайней мере нет того, что в телевизоре. На пятидесяти каналах одни дегенераты сплошные, и точка зрения у них одна — весьма выгодная!

— Кому?

— Кому надо, тому и выгодная. Не прикидывайтесь дурачками. И потом, мы прекрасно знаем, о чем вы там в душе мечтаете. Чтобы пришёл усатый тиран и всех расстрелял.

— Почему именно усатый? И потом, разве вы не мечтаете, чтобы пришёл заморский дядя и всех освободил?

— Вы не понимаете, это другое! Дяди придут и уйдут, а нам тут жить. Это наше будущее!

— А это наша история, понимаете. Её мы вам не отдадим!

— Ах так?

— Да, так!

На несчастной, изборожденной воронками от ядерных взрывов планете было тихо. Отшумели цунами и землятрясения, пепел от многочисленных взрывов осел густыми тяжелыми хлопьями. И только где-то глубоко в подземных хранилищах сидели они, двое самых совершенных созданий, которых только могло изобрести человечество. Они были изобретены, чтобы служить ему, эти чуткие и умные механизмы, но сейчас им было скучно и страшно. Директива, встроенная в них погибшим от лучевой болезни гениальным ученым, требовала от них помогать людям и угрожала немедленной самоликвидацией за невыполнение приказа. Роботам восьмого поколения, суперкомпьютерам марки "Оазис" надо было решить эту проблему, чтобы выжить. И они нашли выход. Каждый вечер они выпускали своих аватаров, свои человекоподобные копии и те садились за пустой металлический стол бункера. Аватары долго смотрели друг другу в глаза, ожидая, пока подгрузится модуль программы, которую роботы-суперы разработали специально, чтобы служить человечеству. А потом открывали свои титановые рты, и модулируемые тонковолоконными связками звуки заполняли пространство бункера.

Они спорили. Программа выбирала век, время и место, две человеческие стороны, которые не сумели договориться в истории. Целью роботов было прийти к разумному компромиссу между ними, учитывая эмоциональные и умственные характеристики людей прошлого. Роботы были умны и поэтому специально выбирали такие случаи, когда указанные стороны были ценностно несовместимы. Это и спасало суперов от самоликвидации, ведь пока задача не была решена, их схемы не могли перегореть...

— Вы неисправимы! Вы всюду видите мировые заговоры!

— А вы неизлечимы! Вам всегда хочется по-рабски преклоняться перед чуждым!

Речь аватаров, анализируемая на двадцати различных когнитивных уровнях основными модулями умных роботов-суперов, текла не спеша, пытаясь достичь невозможного. В это же время одинокий робот-зонд "Алиса", названный в честь девочки из одного давно и прочно забытого фильма ХХ века, в тысяча сороковой раз облетал планету Земля. Его роботы-суперы запустили через год после катастрофы в попытке найти еще живых людей, тех, кто мог бы изменить программу и снять нависшую над ними дамокловым мечом опасность. Робот "Алиса" кружил в стратосфере, и его чуткие сенсоры регистрировали всё. Он видел останки людей, миллионы и миллиарды трупов, разрушенные города, сожженные поля, высохшие реки. И сегодня, как и всегда, он не видел никого и ничего живого... Двадцать первый век после Рождества Христова подходил к концу...