Этично ли кормить голубей сдобными булочками? (джен)

Свобода моя длилась один час и двадцать минут каждый день. Столько времени проходило от сборов после отчаянно раннего пробуждения и до того момента, как скрипящий трамвай отвозил меня на работу.

Час и двадцать минут я просиживал с книгой в тенистой прохладе, пока зной не брал свое. Один час и двадцать минут счастья и безоблачной ра...

— Мама!!!

Невольно вздрогнув, я захлопнул книгу. На бульвар вышли двое: пышнотелая дама в сарафане, который надувался от лёгкого утреннего ветра, словно парус, вела за собой ребенка. Судя по платью в цветочек, ребенок был девочкой, и девочка эта бескультурно тыкала пальцем на все, что видела, тараторила и одновременно запихивала в рот булку. В этом чудовище роста было хорошо если метр, но шумело оно — как целая стая макак!

Я затаил дыхание, увидев, что траектория движения нарушителей спокойствия изменилась. Мои страхи подтвердились: мать грузно опустилась на соседнюю лавку и достала из необъятной парусиновой сумки телефон, а дитя взвизгнуло радостно:

— Птички!

— Покорми птичек, — не отрывая взгляда от экрана, разрешила мать.

Голуби, сидящие на проводах, встрепенулись, услышав волнительные слова. Я сжал пальцы на скользкой обложке книги.

Первый кусок булки коснулся земли, и птицы, как по команде, ринулись вниз с клекотом. В лицо ударил ветер, поднятый их крыльями, а девочка захохотала, глядя, как голуби, словно гладиаторы на арене, сошлись в битве за вожделенное лакомство. Так она и продолжала — отщипывала кусок за куском: один себе в рот, другой прямо на землю, кишащую голубями. Налетела, казалось, уже целая стая — птицы противно курлыкали, топтались, взлетали ненадолго над суетящимися соперниками и били крыльями. Словно в насмешку, эта пародия на человека бросала каждый новый кусочек все ближе к месту моих посиделок, радостно курлыкая вместе с голубями. Время приближалось к семи, и мимо нас по бульвару тонкой струйкой потекли люди, которым шумная стая перекрывала дорогу. Прохожие шикали на мешающих голубей, и те вспархивали, одаривая окружающих своих благодатью. Люди ругались, стирали жидкое "счастье" с плеч и бегом бежали прочь.

— Мама, дай! — сказала девочка, когда булка подошла к концу, и протянула руку.

Я застонал едва слышно, когда женщина, не глядя, вложила в требовательную ладонь очередной румяный колобок.

Вакханалия продолжилась.

Вместо того, чтобы встать и быстрым шагом проследовать к лавочке, стоящей так далеко от этой юной предводительницы голубей, как только позволял небольшой бульвар, я остался в эпицентре урагана, который поднимали крылья птиц, стоило очередному несчастному пойти на прорыв в попытках добраться до заветной трамвайной остановки.

Проигрывать я не любил куда больше, чем терпеть.

Девочка теперь стояла почти у самого края моей лавки, и я собирался доказать себе и окружающим, что разум сильнее первобытной необузданности дурно воспитанного ребенка.

Я огляделся. Мать задумчиво проматывала ленту в своем телефоне, горизонт был чист.

— Любишь булочки? — небрежно спросил я, встретившись со своим противником взглядом.

Белокурая бестия закивала с такой силой, что даже бантики на макушке запрыгали.

— И птичек любишь?

Она снова кивнула и оторвала очередной кусок булки, а потом зашвырнула его в толпящихся голубей, и тот метко угодил в сизую головёнку. Голубь возмущённо дернулся, но тут же с благодарностью принялся за угощение.

— А ты видела, как делают булочки?

На этот раз девочка замотала головой, и куцые хвостики хлестнули ее по щекам.

— В них кладут яички. Ела их когда-нибудь?

Девочка задумчиво прищурилась.

— Беленькие такие, с серёдкой жёлтой, как солнышко.

Глаза ее распахнулись, когда образ дошел до сознания — видно, яйца она любила не меньше булок.

— Так вот, яички — это будущие детки птичек, ты знала?

Девочка смотрела на меня не мигая, внимательно слушая, но по глазам я видел — ни черта она пока не поняла.

— Вот представь: тебя, только маленькую, — я показал между пальцами размер, — засунули бы в твою булочку. — Детские ладони крепче стиснули булку так, что она сплющилась, потеряв былую округлость. — А потом, — я сделал паузу, чтобы каждое мое слово упало в ее глупую голову, — угостили бы этой булочкой твою маму.

Девочка медленно покачала головой, уходя в отрицание.

— Да-да, — я поспешил закрепить успех. — Ам! И съела своего собственного ребенка.

Девочка со страхом посмотрела на булку в своих руках, потом обернулась на мать, словно бы ожидая, что эта безразличная женщина опровергнет мои слова.

— Вот чем ты накормила птичек, — сказал я тихонько.

Но слова мои достигли ее ушей, потому что девочка с ревом отбросила булку, и та улетела под лавку.

Мать, заслышав плач, тут же всполошилась, а я поднял книгу чуть выше, пряча за обложкой лицо. Пока женщина бестолково причитала — не в ее власти было узнать истинную причину истерики — голуби разлетелись. Вскоре она подхватила плачущую дочь на руки и ушла.

Я посидел в тишине ещё минуту, а потом задумчиво потер переносицу. Осмотревшись, я заглянул под лавку и достал испачканную булку. Отщипнул кусочек и бросил перед собой — голуби с радостным курлыканьем слетелись на приманку.

— Ешьте, ешьте, — сказал я.