По осколкам стекол (джен)

Новая Цитадель в Кабитэле ничем не напоминала оставленную гальтарскую — и все же была неуловимо на нее похожа, будто отражение в потревоженной воде. Вся их жизнь превратилась в мерцающее рябью озеро — взгляд вдруг выхватывает из глубин лицо, жест, слово, но потом все снова заволакивают невесомые, пущенные рукой простого смертного волны. От этой игры тьмы и света болят глаза, и сердце уже начало отзываться на эту боль совсем не фантомным покалыванием. Что ж, пусть. Лишь бы было во благо.

— Все же жители Золотой империи удручающе нелюбопытны, — Чезаре с усмешкой разгладил новую карту, недавно представленную императору сьентификами. — Конечно, на юго-западе опасно, но разве хоть в одной сказке существуют сокровища, за обладание которыми не нужно сразиться с четверкой чудовищ?

Чезаре теперь зовется Адрианом и носит серое с алым. Чезаре сменил имя и костюм, род занятий и даже привычки — и все же остался прежним. Как и все они, пожалуй; хотя «их», посвященных в тайный план императора и абвениарха, остается все меньше и меньше. Что ж, возможно, это тоже — к лучшему. Прошлое и тайны тянут на дно, вот только любой, хоть раз в жизни боровшийся с водной стихией, знает: пловец, сбросивший «лишний» груз, уже обречен.

— Ты называешь «сокровищами» мелких хищников и меняющих цвет ящериц? — Эрнани улыбнулся. В последнее время это случалось с ним все реже и реже, даже здесь, в личных комнатах. Они оба не любили абвениарха, но с его смертью оборвалась еще одна нить, привязывающая их к прошлому и истине. Разбилось еще одно зеркало, в котором можно было найти толкование тайных жестов и брошенных украдкой взглядов. — По-моему, пока ничего более существенного с этого столь занимающего тебя полуострова⁽¹⁾ еще не привезли.

— Я упрям. — Чезаре, словно в подтверждение своих слов, именно упрямо тряхнул черной гривой, снова, в сороковой раз за день, напомнив того, кто покинул этот мир больше двадцати лет назад. До встречи с ним Диамни не представлял, насколько же эти двое, представавшие такими разными в словесных описаниях, на самом деле похожи — чем-то глубинным, уходящим в самую суть. Чем-то, незаметным обычному взгляду, но таким явным для взгляда художника — когда он действительно художник.

Интересно, что скажут люди через тысячу лет, сравнив изображение Врага кисти Диамни Коро и прижизненный портрет основателя ордена Славы?

Если, конечно, Кэртиана просуществует еще тысячу лет.

— И ты забрал к себе всех пятерых хамелеонов, — заметил Диамни. — Если бы ты узнал об их существовании раньше, боюсь, символ ордена Славы был бы очень странным.

Чезаре расхохотался — история утверждения символа ордена его откровенно веселила, хотя волю себе он давал только наедине с не друзьями, но посвященными. Соратниками. Воинами своего отряда — хотя ни сам Диамни, ни Эрнани никогда не держали в руках оружие.

— Обошелся без хамелеонов, как видишь. Однако эти ящерицы — превосходные бойцы. Могли бы ими быть. Скрыть свои передвижения и свое приближение от врага — самое сложное искусство и две трети любой победы. Но хамелеонов подводит трусость. Трусость — источник всех пороков и первопричина всех неудач.

— Вряд ли ты на самом деле так думаешь, — посерьезнел Эрнани. — Но ты на что-то намекаешь. На что?

— Мой повелитель, — Чезаре яростно, непокорно сверкнул глазами, все такими же яркими, как и двадцать пять лет назад, в день его возвращения в Гальтары. — Утраченная тайна перестает нести пользу, но и не вредит. Тайна разглашенная становится ядом.

Теперь Диамни понял. Астрология нынче была в империи не в почете, однако Эрнани всегда предпочитал знать. Сколько же ему осталось? Ему чуть за сорок, но он болен, болен с рождения, и от него слишком многое зависит. А посвященных все меньше, и кто скажет, кому можно доверить их общие секреты и планы?

— Ты все реже появляешься в Кабитэле, Чезаре, — спокойно, будто ничего и не прозвучало, сказал Эрнани.

— Мой повелитель… — начал было тот, но Эрнани его перебил:

— И все упорнее бежишь светских церемоний. Не думай, что я не понимаю, почему.

Диамни удивленно приподнял брови — ему не приходило в голову об этом задумываться. Неужто Чезаре что-то скрывает?

Эрнани со своего места не мог видеть его лица, но явно что-то почувствовал, потому что счел нужным пояснить:

— Вы с Энио⁽²⁾ ровесники, но он уже сед и полуглух, а ты выглядишь так, будто только вчера вернулся из горусского похода. Ты правильно делаешь, что избегаешь стоять на публике рядом с братом, ведь старые легенды еще слишком живы в памяти. Но ты забыл, как безжалостно время к тем из нас, чьи сны остаются земными.

— Мой повелитель… Эрнани… — Чезаре выглядел растерянным, но не пристыженным — Диамни всегда считывал и расшифровывал его реакции так, будто он был тем, другим. И никогда не ошибался.

Император небрежно махнул рукой.

— Останься в Кабитэле еще на несколько дней. Уедешь в резиденцию ордена перед праздником. Так будет только убедительнее. За такой долгой срок обязательно появятся дела, которые заставят тебя срочно сорваться в Барсину.

— Я все еще воин, Эрнани, — после непродолжительного молчания невпопад ответил Чезаре. Ответил не повелителю — другу, перед которым чувствовал вину. — Какому воину понравится признаваться в своей слабости? Но я не изменил свое мнение. Однако в одном я все же был неправ. Ты смелее меня. И я положусь на твое решение. Как всегда.

Он развернулся, четко, как на смотре, и направился к выходу.

— Саймуры считают, что ызарги пошли от предавших своего повелителя найери, — веселым, успокаивающим, примирительным тоном сообщил Эрнани удаляющейся спине. — Однако, если бы в их землях водились хамелеоны, думаю, найери в итоге превратились бы именно в них.

— Ты ошибаешься, — глухо, не поворачивая головы, возразил от самого порога Чезаре. — Пусть найери, подобно хамелеонам, легко меняют внешность, но саймуры удивительно точно ухватили их суть.

Едва за ним закрылась дверь, Эрнани, не дожидаясь вопросов, пояснил:

— Уверен, ты помнишь легенды о покинутых спутниках ушедших богов. Чезаре избран какой-то астэрой. И он прав, пожалуй. Есть что-то невероятно отвратительное в существе, которое отбирает чужие невинные жизни, дабы продлить собственное бытие.

— Тогда почему?.. — начал было Диамни. Но так и не смог закончить вопрос.

— Чезаре будет жить долго, — деловым тоном заключил Эрнани — в очередной раз сделав вид, будто ничего не заметил. — У него будет время, чтобы подобрать достойных последователей и все им рассказать. Но с Анэсти я поговорю сам. Как бы опасно это ни было. Он должен понимать, что Сила Раканов утеряна навсегда. И должен узнать все до того, как взойдет на престол.

Диамни коротко кивнул — так, будто не имел никакого отношения к едва перешагнувшему порог совершеннолетия мальчишке, о котором сейчас шла речь. Эрнани — последний из Раканов, и других уже не будет. Конечно, где-то там, за южным полуостровом, к которому постоянно обращается взор Эрнани и Чезаре, исчезла дочь Беатрисы и Эридани, но в любом случае она — женщина. Возможно, кто-то и теперь, когда боги ушли, все еще следит за Кэртианой, и этот «кто-то» счел Эридани недостойным продолжить род. И они бы все согласились, если бы не одно «но»: кроме Эридани, некому. Впрочем, все уже случилось. Решение принято, маховик запущен — и древние знания постепенно становятся сказками, которыми пугают детей и над которыми смеются просвещенные люди. Однако то, что сопровождало наше детство, врезается в память навсегда. И когда-нибудь кто-нибудь, столкнувшись с существом с лицом человека, давно покинувшего этот мир, вспомнит далекие вечера у камина в обществе кормилицы — и, возможно, сможет понять. И сделать правильный выбор.

— Эрнани… Астэры принимают чужой облик. Ты знаешь, чьим обликом она пользуется?

— Моя болезнь надежно защищает меня от любых соблазнов, включая и этот. Но ты… Раз ты спрашивал, почему Чезаре ее не прогоняет, возможно, ответа на этот вопрос тебе тоже лучше не знать.

1) Имеется в виду Кеналлоа.

Вернуться к тексту

2) Чезаре и Энио — единокровные, а не родные братья.

Вернуться к тексту