Затененная (джен)

Люлька подъемника оторвалась от дощатого настила и поползла ввысь.

Верховода Смолер вытянул вслед ей руку с растопыренной пятерней и беззвучно зашевелил губами. Говорили, что уже сорок лет он отправлял в путь своих лазутчиков таким напутствием-заговором, но никто не слышал слов. Трое ходунов рядом с ним, задрав головы, провожали взглядом плетеную люльку. Они сменят тех троих, которые сейчас вращали ступательное колесо.

Воронежа, перегнувшись через бортик люльки, смотрела вниз, пока люди не уменьшились до расплывающихся в глазах пятен. Она отерла рукавом куртки влажное от слез лицо, осторожно поднялась на ноги и повернулась к стене.

В древней Хронике говорилось, что стена появилась после того, как пришлые балии отравили реку. Воды ее зацвели, загустели, а прибрежные голые секвои пустились в безудержный рост. Кроны их тянулись к небу, стволы раздавались вширь, а мощные корни вылезали из земли. В первые годы люди могли протиснуться в щели между деревьев, но потом прорехи захватил ползучий терн. Но как ни щетинился он гигантскими колючками, стволы секвой сжали его, задавили и уничтожили. Деревья продолжали разрастаться, толкаясь ветвями, пока не сомкнулись в глухую стену. Не было топора, который мог прорубить ход в этой стене, ни одна стихия не способна была ее повредить. Деревья не горели, а от огня испускали смрадный дым, губительный для человека и зверя. Много лет прошло, прежде чем первые разведчики сумели взобраться на верхушку голых секвой и заглянуть за стену. Они вернулись с дурной вестью: была еще одна стена, а между ними — непроходимая чаща с бурлящими топями. Пар от них поднимался до самого неба. Туманные Дебри — так стали называть стену.

Воронежа считала поржавевшие железные скобы, ровным рядом тянувшиеся вверх по стене. Когда-то по ним взбирались и спускались лазутчики. Закончилась лестница на вороньей высоте, и пока люлька поднималась на соколиную, Воронежа неподвижно сидела, уложив голову на согнутые колени.

Крупная теплая капля упала за шиворот куртки. Воронежа вздрогнула и резко подняла голову. Зеленый купол ветвей приближался. Люлька остановилась. Между ней и небольшой площадкой зияла пропасть. Крюк-кошка болтался на веревке снаружи люльки. Воронежа метнула его и, захватив ветку, стала подтягивать люльку к площадке.

— Ловко! Верховода выучил? — раздался из ветвей басистый голос. Жилистая рука ухватилась за веревку, потом появился седовласый мужчина.

— Он, — Воронежа выскочила из люльки и прижалась к его суховатой груди. — Свет твоей тени, казатель Барт! — поприветствовала она.

— И твоей, Нежка, — он погладил ее смоляные косы, потом отстранил от себя и оглядел с головы до ног. — Доросла до своей тени.

— Много лет, как доросла. Еще больше, как ты нас покинул, — Воронежа с укором посмотрела в морщинистое лицо. — Давно ждешь?

— Третий день. И прождал бы все отведенные мне годы, посылая благодарение свету и теням, что не вижу тебя здесь. Не иначе безумие охватило замок, раз они придумали такое, да еще и отправили тебя.

— Я и придумала, — вскинула голову Воронежа, — Мне и идти.

Барт беспомощно развел руками и шумно вздохнул.

— Покажи подметки, — скомандовал он.

Воронежа послушалась. Он пощупал шипы, одобрительно кивнул.

— Запомни, — Барт положил ладонь ей на плечо. — Идти будешь за мной, в трех шагах. Следи, куда и как я ступаю. Остерегайся ветвей с корой и лишайниками — они самые коварные. Не делай шаг, пока не ухватишься за ветку, береги руки — терн здесь растет прямо из стволов секвой. Мы должны спуститься в первое логово до ливня. Пошли, — он ступил на ветку и обернулся. — Нежка, и не бойся. Страх в Туманных Дебрях опаснее дороги.

Дебри никогда не видели солнечного луча. Круглый год здесь царило белесое марево. По утрам туман собирался в плотные облака. Они стояли и поджидали. Покидающее Матутинию солнце вкатывалось в них и не могло выпутаться, пока не выжимало обратно в Дебри всю влагу. После ливня облака отпускали утомившееся светило в Весперию — Вечерние земли.

Поначалу Барт часто останавливался, поджидая Воронежу. Им нужно было спуститься как можно ниже и потом пересекать чащу. Ветви переплелись в густую сеть, их обвивали колючие побеги терна. Гигантская паутина опутывала с ног до головы. Добравшись до среднего яруса, пошли быстрее: здесь секвои росли реже, и ветви у них были толще.

Воронежа остановилась, чтобы отдышаться. Пот тек по лицу и спине, промокшая одежда потяжелела, кожа заплечного мешка набрякла и тянула вниз.

— До ливня остался один лепесток, — Барт раздвинул листву и сорвал почти закрывшийся бледно-зеленый бутон. — Часомерка — самый точный хронометр здесь. Держи. Логово недалеко, пошли.

Ливень они услышали уже в укрытии. Он начался барабанной дробью, донесшейся сверху. Скоро ее заглушил шум и плеск несущихся потоков воды, которые внизу превращались в рокочущий водопад.

— Это надолго? — почти прокричала Воронежа, блаженно вытянув подрагивающие ноги.

— Как раз успеешь прирасти к лежанке. — усмехнулся Барт. Казалось, он даже не утомился. — Попей, — протянул он флягу, — поедим ниже.

Закончился ливень так же резко, как начался. Поднялась Воронежа, и правда, с трудом. Барт сказал, что они прошли уже половину пути, и дальше продвигаться будет легче. Глядя на мокрые ветви, она сомневалась в этом, но промолчала.

— А где Камыш? — спросила Воронежа.

— Вспомнила, наконец! — обрадовался Бард, — Славно. Значит, твой ужас перед Туманными Дебрями прошел. Ничто не делает живое существо таким забывчивым и неразумным, как ужас. По себе знаю. А Камыша я оставил внизу. Он, видишь ли, почти вырос и стал немного трусоват, — улыбнулся он.

Вопреки ожиданиям, Воронежа быстро приноровилась к скользкой дороге, ступала уверенно и больше не отставала от Барта.

Готовя ее в путь через Дебри, опытные лазутчики, все как один, давали наставление сосредоточиться только на дороге и ни в коем случае на заглядывать вниз, не думать о бездне, не думать о земле. Там, на земле, среди корней обитали самые свирепые звери, которых встречали люди. Хроники писали, что до отравления реки это были обычные мыши, облюбовавшие прибрежные камыши. Они выросли вместе с деревьями и стали единоличными властителями Дебрей. Мышуки, как их называли, хорошо лазили по нижним деревьям, но еще лучше передвигались под землей. Их ходы вели за стену в Матутинию — Утренние земли, к зарослям костянки, но однажды детеныш очутился за противоположной стеной. Никто не мог к нему подступиться, а Барта он принял. И увел за собой в Дебри. Барт назвал его Камышом. Воронежа видела его несколько лет назад и сейчас мучалась от тревоги — признает ли он ее? Если нет, можно отправляться в обратный путь.

До второго логова они добрались на пороге ночи. К удивлению Воронежи здесь не властвовала тьма: бесчисленные колонии светляков, незаметные днем, пылали ярче факелов. Барт скинул сумку, присел на лежанку и стал тихонько насвистывать. Воронежа умывала лицо, когда увидела в щели горящий красный глаз. Она отпрянула от стены.

— Это он, не пугайся, — успокоил Барт и коротко свистнул.

В логово осторожно зашел Камыш. Он стал ростом с огромного пса, но шире и длиннее в туловище, с мощными когтистыми лапами. Тонкий хвост еще вытянулся. Камыш воинственно растопырил густые усы и принюхался. Барт вскочил, закрывая собой Воронежу, порылся в кармане куртки и протянул ей горсть сухой костянки.

— Дай ему. Не вздумай одернуть руку — останешься без нее. Успокойся, и он успокоится.

Пока Воронежа собиралась с духом, зверь сам пошел на запах ягоды. Остановившись перед Бартом, приподнялся за задние лапы и требовательно рыкнул. Не спуская глаз с его приоткрытой пасти, Воронежа протянула ладонь и тут же почувствовала крепкие пальцы Барта на своем локте. Камыш собирал шершавым языком ягоды и жевал, фыркая от удовольствия.

— За костянку он зубы отдаст, — с облегчением выдохнул Барт.

— Не только он, — сказала Воронежа. Губы ее дрогнули.

Барт мрачно кивнул.

— Все, — прервал он тягостное молчание, — Камыш принял тебя. Он спит здесь. Ложись к нему под бок и не бойся. Поедим и спать.

Тяжелые думы не давали уснуть.

— Барт?

— А? — сипло отозвался тот.

— Ты тоже думаешь, что это балии научили матутинцев темному колдовству? Что они до сих пор живут среди них и учат?

— Я не королевский думатель, — отрезал Барт. — Никто из наших плененных не вернулся. У нас есть только домыслы. Может, балии, может, матутинцы сами. Жаждущий власти ум становится неутомимо изобретательным. Помнишь, что писал Цыж Мудрый про «власть затаенную и подлую»?

— Посей вражду, раздели, внуши разделенным превосходство, поддержи одну из сторон и властвуй.

— Так и сделали балии, вырастив Дебри и привязав нас к теням. Живут они среди матутинцев или ходят по обе стороны Стены, питаясь темным эфиром несчастий? Не знаю. — Барт закашлялся, потом долго молчал. — Нежка, оставайся здесь. Не ходи, — отчаянно попросил он.

— Нет, — твердо сказала Воронежа, — нас мало, мы не можем вернуть наших людей мечами Я должна попробовать по-другому.

Утром Барт осторожно растолкал ее и велел снять нижнюю рубашку.

— Для Камыша. Так он быстрее найдет тебя по запаху, — объяснил он и отвернулся.

Стена оказалась рядом — в десяти переходах от дерева к дереву. Такая же глухая, как на их стороне. Барт свистнул, в ответ Камыш издал на удивление писклявый звук. Они спустились на писк. Мышак ждал, выглядывая из огромного дупла в стене.

— Все. Я привел тебя. Это заброшенный лаз, Матутинцы о нем знают и давно бы воспользовались, но боятся мышуков, чью кровь пролили. У тебя будет мало времени, поэтому первым делом засыпь в рот побольше костянки. Она даст сил. Да не коснется тьма твоей тени!

Барт долго не отпускал ее из объятий, потом резко отпрянул и исчез в дупле. Послышался скрип петель, и из открытого круглого отверстия хлынул ослепительный свет.

Внизу, насколько хватало глаз, тянулась роща костянки, залитая солнцем, тихая, безобидная. Воронежа ухватилась за веревку и стала спускаться.

Приземлившись, она побежала, петляя между деревьями. Это было бессмысленное и неразумное действие, но ей хотелось убежать подальше от стены и от прощального взгляда Барта. Наверное, он до сих пор смотрел ей вслед. Быстрее!

«Стоой!» — пророкотал в вышине знакомый голос, мгновенно вернув ей здравомыслие. Воронежа остановилась и огляделась. Ягоды костянки облепили ветки невысоких, в два ее роста, деревьев. Она выбирала спелые, ярко-желтые. В Вечерних они ценились выше золота, без них кости становились мягкими, искривлялись, дети умирали, не дорастая до своей тени. Лазутчики пробирались через Дебри, чтобы добыть драгоценную ягоду. Многие попадали в плен, и их больше не видели. Прошел год, как король отправил в Матутинию торговцев с мешками самоцветов и золота, чтобы обменять их на костянку, но ни один из них не вернулся.

От хлесткого удара сзади колени согнулись, Воронежа рухнула на землю. Она успела вытянуть из-под себя руку и затолкать в рот горсть собранных ягод, прежде чем на нее накинули тяжелую сеть. Две пары рук перевернули ее на спину, и Воронежа впервые увидела матутинцев. Четверо светловолосых солдат в одинаковых форменных куртках, с короткими мечами уставились на испуганную пленницу. Один из них пнул ее ногой и что-то сказал товарищам, вызвав у них смех. На их загорелых лицах не осталось ни капли опасения.

Связав предварительно руки, Воронежу поставили на ноги, и тогда она поняла, что самый высокий из матутинцев был ей по локоть. Ее грубо толкнули в спину: иди.

В Вечерних землях солнце никогда не светило так яростно. Воронежа лежала на дне повозки и чувствовала, как горит ее лицо, особенно прикрытые веки. Когда обода колес загремели по камню, она догадалась, что дорога привела в город. Несколько поворотов — и повозка остановилась. Воронежу втолкнули в дверь белого каменного дома. В большой комнате царила прохлада. Оба конвоира почтительно поклонились худому старику в длинном светлом балахоне, стоявшему у окна. Он даже не взглянул на них. На лице его застыло озадаченное изумление.

— Поди сюда, Вальт, — позвал старик на знакомом Воронеже наречии.

Из смежной комнаты торопливо вышел длинноволосый ребенок в коротких штанах и рубахе, но когда он приблизился, Воронежа поняла, что это подлеток.

— Смотри, какой у нас экземпляр, — упоенно произнес старик. — Наиредчайший. Только один раз у меня в руках был веспериец с такой совершенной тенью. Тогда я не учел некоторые моменты. Горожане, пришедшие на арену, остались очень недовольны зрелищем.

— Веспериец умер со своей тенью? — предположил Вальт.

— Да. Во второй раз я этого не допущу. Напои ее водой, принеси все инструменты и приготовься записывать.

Гешатен, как называл старика Вальд, дотошно измерил все ее члены вдоль и поперек, ощупал кости. Вальд записывал числа. Воронежа еле держалась на ногах от голода, жажды и унижения. Она с трудом подавила желание укусить и плюнуть старику в лицо, когда он изучал ее зубы.

— Уводите, — наконец приказал он конвоирам. — Пусть глашатаи созывают народ на завтра, на два часа до полудня.

Поспать Воронежа не смогла, только проваливалась в лихорадочную дрему, металась от жутких видений и предчувствий. Она молилась за своего врага, просила, чтобы у Гешатена получилось задуманное. Тогда она будет жить. молилась о себе: ей нужен холодный рассудок, чтобы найти выход, увидеть его.

В окне зарозовело. Воронежа вскочила и прижалось лицом к оконной решетке, не спуская глаз с неба. Из-за горизонта медленно выкатывалось солнце. Яркое, утреннее, какого не увидеть в Вечерних землях.

— … приговаривается к Frondibus maxime! — прокричал глашатай.

Трибуны восторженно заулюлюкали, засвистели, выстроившиеся в ряд барабанщики застучали палочками.

Максимальное затенение... Воронежа сжала кулаки, собирая всю волю и мужество. Место для экзекуции было в нескольких шагах. Гешатен держал в руке круглый измеритель и не отрываясь следил за тенью от шеста, возвышавшегося на обложенном камнями пятачке в центре арены.

Ее выход на арену. Ее неравное сражение с чуждой тенью. « Где вход, там и выход», — мелькнули в голове слова верховоды Смолера, когда он учил ее ориентироваться в бесчисленных пещерных ходах. Когда идешь, ищи и запоминай знаки. Только так вернешься назад.

— Пора, — сказал Гешатен, когда тень уменьшилась наполовину.

Он обильно посыпал сверкающим черным песком огороженный круг и поднял ладони вверх, призывая зрителей к тишине. С Воронежы стянули сапоги и толкнули в круг.

Ступни обожгло огнем, вырвался короткий крик, а истошный вопль застрял в судорожно сжавшемся горле. Одеревеневшие ноги, словно пустив корни, не давали ей рухнуть на землю от яростной боли. Тело окаменело и, содрогаясь, стало уменьшаться, раздаваясь вширь. Слезы градом катились из глаз. Воронежа стала задыхаться и сознание покинуло ее.

Очнулась она лежа на земле. Трибуны рукоплескали, несколько матутинцев прорвались на арену, чтобы поближе разглядеть затененную весперийку. Воронежа вдохнула полной грудью и криво усмехнулась: она выжила. Все тело болело, но уже слушалось ее. Она ткнулась лицом в землю и стала жадно набивать рот черным песком: она вошла в пещер, не погибла, и нужен знак, по которому найдется выход.

Трибуны требовали поднять уродца и провезти по кругу. Гешатен не стал лишать их финального удовольствия.

Трясясь в повозке, Воронежа привыкала к своему затененному телу. Сейчас она была бы Барту по колено. Сбитая, как сноп, неповоротливая. Гадко. Еще большее уродства придавала оставшаяся прежней ступня правой ноги. Стражники поглядывали на нее редко, уверенные, что ей и в голову не придет сбегать. Так и было. Она нащупала в своей лопнувшей по швам длинной теперь куртке потайной карман и ссыпала туда влажный песок изо рта.

— Клешни, идите сюда, — крикнул стражник с порога.

Из темного сарая потянулись низкорослые уродцы, оборванные и грязные. Ее плененные и затененные сородичи, бывшие когда-то лазутчиками, разведчиками, торговцами, договорщиками. Сгорбленные, они держали руки за спиной.

— Гляньте на красавицу, — он вытолкнул Воронежу вперед. — Только клешни не распускайте, а то она как взбрыкнет ножкой. — Он и остальные стражники разразились хохотом. — Марш в стойло! — скомандовал он, когда успокоился.

Затененные делили сарай с овцами. Воронеже показали свободную лежанку под единственным тусклым фонарем. Никто не спешил заговорить с ней, они лишь перешептывались между собой. Когда лязгнул засов на двери и смолкли голоса стражи, один из затененных подошел к Воронеже и склонил голову.

— Приветствую одну из маестата Варихеев, — он приложил правую руку к груди.

Остальные пленники поступили так же. Только сейчас Воронеже открылось, что у каждого одна рука осталась не затененной.

— Я — Воронежа, дочь Рапа Варихея, правителя Вечерних земель, — сказала она. — Как вы догадались?

— Ваша нога. У королевского рода тень уходит туда. Я — договорщик Виткойц, — представился он. — Нам горесно видеть вас здесь, и нашему пониманию недоступна причина, по которой вы здесь оказались.

— Я пришла, чтобы вернуть всех вас домой и навсегда избавить от унижения.

Виткойц рассказал то, что было известно от разведчиков.

С утра до ночи пленники проводили в подземных ходах под рощей костянки. Они собирали корневые мешки с соком, которым матутинцы укрепляли свои тени. Сами матутинцы добывать их не могли: мышуки узнавали их по запаху и раздирали на части любого, кто воткнул лопату в землю под корнями.

На шестой день Камыш нашел Воронежу. Пленники долго ползли по прорытому им ходу, пока не забрезжил свет. Они оказались у самой стены. Барт открыл лаз и выбросил веревку. Пока беглецы взбирались наверх, Камыш стерег их от матутинцев.

Воронежа вскарабкалась последней.

— Свет твоей тени, Нежка! — Барт рухнул на колени и обнял ее голову. — Ты жива.

— Я принесла выход, — горячо зашептала она, поглаживая карман с песком. — Мы избавимся от унижения. Свет твоей тени!