Кольчуга (гет)

Я весел, быстр, умен и лжив.

Ну словом — я таков, каким быть нужно,

Чтоб жить со всеми ласково и дружно.⁽¹⁾

У каждого своя правда, каждый прав по-своему — эту истину Эолан Табрис усвоила лучше, чем Песнь Света. Прав был отец, когда учил ее быть скромной, вежливой и приветливой ко всем, держаться с достоинством, но не вызывающе. "Нам не нужны неприятности, дочка", — повторял он, зашивая прохудившуюся рубаху, чтобы наутро явиться в поместье банна Родольфуса опрятным. Эолан знала, что отец у банна на хорошем счету, что другие слуги его уважают, и думала, что он знает, о чем говорит, и у него есть чему поучиться. А потому, как бы ни было порой скучно, она прилежно училась зашивать прорехи и ставить заплатки, а еще склонять голову, держа спину прямо.

Права была мама, когда учила ее владеть оружием. "Ты должна уметь постоять за себя", — говорила она после каждой тренировки, протягивая дочери руку, чтобы помочь встать. Эолан не знала и не хотела знать, куда мама уходила ночами и чью кровь порой счищала с кинжалов, но тренировалась со всем усердием. Она понимала, что пьяному работяге, вздумай он зажать ее в темном переулке, бесполезно заговаривать зубы — и училась точно бить и быстро бегать. Мамы не стало прошлой зимой — соседям сказали, что от тяжелой болезни, умолчав, что лихорадка развилась от полученных ран, — но ее уроки Эолан помнила и повторяла тайком до сих пор.

Эолан было восемнадцать, она жадно училась жить, заучивая чужие правила и выводя собственные — и, пожалуй, главное правило, которое она вывела для себя, гласило: "Вежливость, нож за поясом и быстрые ноги — это хорошо, но правильные друзья — еще лучше". Правильные друзья отплатят добром за добро, помогут выпутаться из беды, да и просто дадут лишний медяк за помощь по хозяйству — все сгодится, когда живешь в эльфинаже и хочешь, чтобы младшие братья и сестра не ложились спать без ужина.

А правильных друзей Создатель никогда не преподносил на золотом блюде — их предстояло воспитывать самой с терпением, достойным вышколенной служанки. Искать везде, где получится, для пущей уверенности сжимая рукоять ножа. И в случае ошибки вовремя давать деру...

Совсем скоро ей выходить замуж; тут дать деру не выйдет, сваха уже написала, что все улажено и жених прибудет с первым же караваном. А там Валендриан договорится с преподобной матерью и обвенчает ее перед всем эльфинажем... с кем? "Из хорошей хайеверской семьи, старший сын. Говорят, искусный кузнец... Да, и, конечно, писаный красавец!" — так описывал отец ее жениха; это значило немало и одновременно не значило ничего. Эолан была рада наконец-то начать взрослую жизнь, стать в доме полноправной хозяйкой, но вот с кем придется ее начать — пока не очень понимала. Полюбит ли она своего мужа, как мама когда-то полюбила отца? Станет ли этот Неларос ей другом, или они будут жить как чужие, которые спят в одной кровати и в ней же зачинают детей, но даже взглядами лишний раз не сталкиваются? Каков он из себя — умен или глуп, хорошо ли умеет читать, принимается за дело без раздумий или больше размышляет, чем хоть что-то делает? Нет ли у него тайных пороков или опасных страстей? И почему, к слову, Сойеры согласились отпустить в другой эльфинаж старшего сына, если обычно первенец остается в своей общине? Конечно, если они попали в беду и срочно нуждались в деньгах, все было понятно: получат выкуп — поправят свои дела, а в ремесло введут второго по старшинству, — но отец уверял, что ничего подобного о будущей родне не слышал. А еще просил не забивать голову глупостями и ради Создателя не писать в Хайевер самой — это попросту невежливо, в конце-то концов! Эолан отступила с расспросами, решив, что отец не выбрал бы ей совсем дурного мужа, а с неплохим она так или иначе поладит...

И все-таки, чем ближе подбирался тот самый день, тем сильнее она волновалась.

— Не бойся, сестренка, — улыбалась Шианни, кладя ей на колени игрушечного волкодава. — Если муж будет драться, Фаль тебя защитит! Как укусит драчуна — и все, и нет полноги!

— Спасибо, — Эолан почесала игрушку за ушами, усадила рядом с собой и вернулась к шитью — нужно было поскорее довести до ума свадебное платье... но она была рада, что хоть кто-то в доме ни о чем не беспокоится.

Шианни было уже восемь лет. Два года — с тех пор, как умерла от лихорадки ее мать, — она жила в эльфинаже и уже освоилась, но тряпичного мабари, которого когда-то сделал отец, чтобы ей было не так тоскливо, все еще таскала с собой. Кем только Фаль не был за эти два года! И охотничьим псом, который когда-нибудь пойдет с Шианни в лес и приведет ее к долийцам, и охранником, который пойдет вместе с Сорисом воровать у людей яблоки, а потом посторожит добычу, и поводырем для Даэлина...

— Эй, не выдумывай! Поводыри бывают только у слепых, а я не слепой! — возмутился он, впервые услышав о планах Шианни.

— Я говорю — по-хо-дырь! Ну такая собака, которая ходит вместо тебя, а ты сидишь у нее на спине и лупишь костылем мальчишек!

Даэлин немного подумал, шевеля ушами, а потом нахмурился:

— А зачем мне костыли, если я еду?

— Тоже верно... — задумалась Шианни, но тут же просияла: — О, знаю! У тебя будет собака-носильщик! Ты будешь идти, а он за тобой все таскать!

И Даэлин не нашелся, что возразить, да и не особо искал. Он вообще не любил подолгу спорить, предпочитая потратить время на что-нибудь полезное — возможно, потому что времени даже на что-то полезное у него часто уходило слишком много.

Младший брат Эолан родился калекой. Как-то несправедливо получилось, будто Создатель взял двойную меру здоровья — обоим сразу — но ей отмерил больше, чем нужно эльфу, а на Даэлина высыпал уже что осталось... Вот и вышли у одного кривые тонкие ноги, на которых без костылей и стоять-то нельзя, а у другой — тело, каким не всякая циркачка похвастается. Весной на девичнике Ионы Эолан на спор написала свое имя ногой из-за левого уха — пришлось изогнуться, неприлично высоко подвязав подол, но никто не говорил, что так нельзя! — а наутро даже не охнула, и еще на свадьбе танцевала до упаду! Ей повезло получить от рождения то, что иным достается трудом до кровавых мозолей, и Эолан принимала дар Создателя с благодарностью... но отказалась бы от него, не задумываясь, если бы взамен у Даэлина появились здоровые ноги.

Как вообще Создатель определяет, кому, чего и сколько дать? Может, он и вправду знает, сколько у кого родится детей, и берет сразу на всех, а раздает потом, ну, как получится? Сестра Боанн, что учила детей из эльфинажа Песни Света, наверняка сказала бы, что Эолан глупости какие-то думает и вообще Создатель — не меняла на рынке, но ведь это важно! Разве можно рожать много детей, если не знаешь наверняка, что все будут здоровы? Эолан, может, и родила бы много — ей и на десятерых здоровья хватило бы, — но... вон Шианни и Сорис — каждый был один у своих родителей, и все с ними в порядке! Так, может быть...

— Эй, это у тебя завтра свадьба?

Эолан вздрогнула и подняла голову на худенькую рыжую девчонку, по виду ровесницу Шианни:

— Ага. Ты чего-то хотела?

— Да мне бы пожрать чего, а у тебя от двери пирогом пахнет, аж брюхо крутит. Может, тебе помочь с чем надо, а? Давай я тебе цветов на венок нарву, а ты мне пирога дашь? — с надеждой выпалила девчонка.

Пирог, что остывал сейчас в доме на столе, испекли к завтрашнему празднику, а нарвать цветов вызвалась Шианни — и, видит Создатель, она бы смертельно обиделась, вздумай сестра перепоручить такое важное дело чужой девчонке! А та переминалась с ноги на ногу и ждала... Эолан могла бы дать кусок хлеба и пару яблок, которые отложила себе на ужин — все равно завтра наестся до отвала, — но жизнь в эльфинаже приучила не делать ничего даром. "Ты мне — я тебе", гласил неписаный закон; иначе не выжить, ведь никогда не знаешь, что будет завтра и чья помощь тебе понадобится.

— Венок плести не дам, я сестре пообещала, — призналась Эолан. — Давай ты поможешь посуду вымыть? Там еще много осталось... а я тебе хлеб дам и яблоко, годится?

Посуды после готовки и впрямь много осталось, а Даэлин с Сорисом — помощнички те еще... оставь их без присмотра, так они чем угодно будут заняты, но не делом. А самой Эолан еще половину шва переделывать, не отойти, и ткань такая светлая — как схватишь грязными руками, ни за что потом не отстирается.

— Годится, — важно кивнула девчонка, а затем протянула руку: — Эйдари Сурана.

Приемная дочка Алима и Нерии с соседней улицы, вспомнила Эолан. У них своих семеро по лавкам, но пройти мимо умирающей сироты они не смогли... "Зачем я вообще это помню?" — разве что из-за волос Эйдари, темно-рыжих, каких ни у кого из Суран отродясь не было. — "И почему это меня касается?"

— Эолан Табрис, — кивнула она, пожав протянутую руку, и подумала, что скоро надо будет переучиваться. Или нет? Когда жена приезжает к мужу — там все понятно, а когда муж к жене? — Иди за угол к канаве, там мои братцы и посуда тебя ждут.

— Ой, спасибо! — радостно взвизгнула Эйдари. — Я мухой! Я кабанчиком!

— Почему кабанчиком?

— Одна нога здесь, другая там! — голос ее еще звенел в горячем от солнца и печного жара воздухе, а ее самой уже и след простыл.

Дети и в самом деле управились быстро, даже не разбили ничего, хотя Эолан мысленно дала себе слово не удивляться и не ругаться, если завтра придется есть прямо со стола. Когда она уходила на девичник, абсолютно счастливая Эйдари сидела у крыльца вместе с Сорисом, Шианни и Даэлином — расселись кругом, и если смотреть, чуть сведя глаза к носу, четыре растрепанные головы сливались в одно медное кольцо, — и что-то оживленно рассказывала, умудряясь говорить, размахивать руками и есть одновременно. Что ж, младшим тоже нужны правильные друзья, а такие, как Эйдари, обычно неплохо устраиваются в жизни...

Наверное, стоило пригласить ее в гости после свадьбы. Не просто так, конечно, а попросить помочь по хозяйству, накормить ужином... надо будет готовить на всех и еще одну гостью. А, нет, больше, ведь с завтрашнего дня рядом с ней сядет муж... он ведь не будет против гостьи?

Она попыталась представить, как это будет. Вот они рассаживаются вокруг стола, и отблески огня очага пляшут на рыжих волосах всей семьи, образуя сияющее кольцо; а каким будет ее муж? Темным, светлым, русым или тоже рыжим? И если рыжим, то каким — медно-красным, как она сама и Даэлин, как отец когда-то; темным в бронзу, как Сорис или вот Эйдари; светлым, почти золотистым, как мама, или слепяще-огненным, как Шианни?..

— Ты идешь или спишь? — поторопила ее Иона.

— Иду! — она подхватила подругу под руку и уже сама потянула ее вперед. В самом деле, у нее начиналась новая жизнь, а значит, нужно было как следует проводить старую! А об остальном она подумает завтра.

1) Из пьесы "Слуга двух господ".

Вернуться к тексту