Уличное волшебство Гермионы (джен)

На трех табуретках не особо поспишь, вот Гермиона и проснулась рано.

В гостиной было бы лучше, там диван. Из него, конечно, пружины лезут, но хотя бы ножки не разъезжаются. Но ма и па вчера опять пили, вот и пришлось на кухне. Гермиона встала, осторожно, чтобы табуреткой не грохнуть, а то потом такое начнется... Встанут, глаза еще не продравши, и станут сюсюкать. Ма и па у нее славные вообще-то, а были бы совсем офигенные, но джин, все джин. Как па уволили пару лет назад со сталелитейного, так и покатилось. Ма тогда продавщицей у Бака Саммерса работала. Тогда деньжата водились, хватало и на молоко, и на хлеб свежий, и иногда можно было апельсин добыть. Бывало, ма с работы даже виноград приносила. Но па уволили и все, прикрылась лавочка. Сначала он один пил, потом и ма втянул. Тогда ее мистер Бак и турнул. Она, конечно, не промах, крепкая, кость широкая, в плечах — как новенький «Форд», быстро очухалась, подрядилась полы мыть. Кто ее теперь за прилавок пустит, когда вся физиономия — как лежалый сыр, еще и под глазами синее, поди разбери, фингал или просто недосып с перепою или перепой с недосыпу. Но ма все равно крутилась. Она на язык бойкая, может так ввернуть, не хуже профессора. За ней когда-то студент с литературного бегал, столько рассказывал всякого, про Шекспира, Чосера и еще много кого. Ма тогда так впечатлилась, что твердо поставила: если родится дочка — назвать как королеву. Только не ту самую, это уже слишком, а как одну их тех, шекспировских. Вот так и стала Гермиона Гермионой.

Но хоть и назвали в честь какой-то там королевы, но ей с этого лучше не стало. Королевы на табуретках точно не спят. И не выглядят как из помойки. Гермиона наспех умылась холодной водой, даже немного пасты в тюбике нашла, чтобы зубы почистить. Волосы — фигня, расческой хорошенько пройтись, и нормально. А вот со шмотками надо что-то делать. Вид, конечно, не очень. Для работы никак не подойдет. Еще и пятно на юбку где-то посадить умудрилась — без бензина не оттереть. А денег в самый раз на черствую булочку с сосиской. Гермиона пошарила по шкафчику — пусто, даже тарелок чистых нет. На столе кроме пятен — ничего. В мойке горка посуды отмокает. Гермиона тяжело вздохнула и тихо пробралась в гостиную. Ма и па спали на том самом продавленном диване, не укрытые. Да они даже не разделись со вчера! Так, на столе — три бутылки из-под джина, тарелки с макаронами — такое даже собака есть не станет, и пустые консервные банки. Тут с едой тоже глухо. И бардак полный — стульев не найдешь, не то что чистую юбку. Гермиона привычно и тихо порылась большой куче на кресле и юбку таки нашла. Даже блузочку к ней приличную. Теперь за куртку и айда. Народ ждать не будет. Гермиона быстро схватила куртку с вешалки и выскочила на улицу.

И первым делом выдала: «Да заткнись ты уже!» соседской псине. Интересно, чем они ее кормят и что сами едят? Скотина здоровенная, почти с половину Гермионы, черная, злющая. От воров завели. Кто у них воровать будет — по двери видно, что брать за этой дверью нечего. Да на всей Релф-роуд ни у кого ничего не возьмешь. Куда ни глянь — заборы и заборы, между досками можно руку просунуть. А за теми заборами — на два шага в каждую сторону земли перед замызганным крыльцом, пеленки и простыни на веревках и банки с окурками. Разве что сухой фикус в кадке у старухи Филлипс стырить.

Гермиона по сторонам не смотрела — и так каждое утро на этот пейзаж любуется — и быстро шла к перекрестку. Она издалека увидела, что там уже Ли ждет. Ему, как и ей, восемь стукнуло. Семья у него нормальная — не пьют, вещи из дома не тащат, но денег все равно нет. Пашут оба в прачечной, а домой едва ли пару фунтов притащат. Что на них купишь?

Сразу за Гермионой пришла Саванна. Она черная как вакса, волосы у нее все время торчат в разные стороны, как ни причесывай, а зубы такие белые, что ее должны снимать в рекламе зубной пасты.

— Ну и ор у нас вчера стоял, — выдала она сразу, даже не поздоровалась. — Ламара, старшего моего, подрезали.

— Врешь! — обалдела Гермиона.

Ламар — здоровенный мужик, рука как окорок, на нем футболка лопается. Ламар водится с серьезными парнями, они на одном деле могут до сотни поднять. Если его серьезно порезали, дело плохо.

— Если бы, — погрустнела Саванна. — Ма всю ночь его шила и так плакала, я думала, у нее глаза выскочат. А с утра па его погнал разбираться. Ствол выдал и как турнет с крыльца. А Ламар бледный весь, шатается, и рука так висит.

— А куда порезали? — Шинейд еще подойти не успела, а уже встряла с вопросом.

Ей тоже с именем не особо повезло, но у них, ирландцев, и покруче встречается. Тут без университетского образования выговорить и не пробуй. Так что Шинейд — еще ничего, нормальное имя.

— По ребрам, — вздохнула Саванна. — Па говорит, что ничего, оклемается за недельку.

— А кто порезал? — снова спросила Шинейд и наклонилась завязать шнурок.

— Козлы ямайские, — скривилась Саванна. — Ничего, вырасту, сама в банду пойду к Ламару.

Гермиона про банды имела свое мнение, но помалкивала. Она считала, что надо на учебу налегать. Там после школы можно устроиться в приличное место — магазин или еще куда. А потом потихоньку, зубами и когтями лезть наверх. Подальше из Пэкхема.

— Ламара жаль, — мрачно сказала она. — Но пока мы тут болтаем, автобус пропустим. Рори где?

— Тут, — отозвался он.

Рори у них самый старший, но Гермиону тоже слушался как миленький. Рори балбес, ему бы только уток рисовать, все заработанное на карандаши спускает, а потом еду у других клянчит.

А пропустить автобус — это половину выручки за день потерять. Потому все быстро захлопнули рты и потопали на остановку. Ближайшая — на Данби-стрит, туда шагать и шагать. За всеми этими разговорами и так кучу времени потеряли, потому шли молча. Успели почти впритык. Ли с Саванной встали на стреме на углу, чтобы если «бобби» пойдет, сразу дать знать, а Гермиона с Шинейд и Рори отряхнулись, придали себе вид воспитанных и прилежных деток, которые с утра пораньше торопятся в библиотеку, тихонько втянулись в толпу. Тягать кошельки дело не очень сложное, надо немного приловчиться и прилично выглядеть, разумеется. С приличным видом у Гермионы никаких проблем не было — в ней с двадцати шагов можно было разглядеть заучку. А взрослые очень любят заучек. Этим она и пользовалась. Ну кто поверит, что милая девочка с серьезным лицом и пышными каштановыми волосами, бедно, но чистенько одетая, будет шарить по карманам? Но есть еще одна хитрость — кошелек нужно тащить у тех, кто на автобус опаздывает и подгадать к самому отходу. Пока придурок своих денег хватится, уже остановки три проедет.

Натаскали они неплохо — двадцать фунтов, если мелочь тоже считать.

— Куда дальше? — спросила Шинейд, подергивая себя за кончик соломенно-русой косы.

— На Коплстон-роуд, — подумав немного, решила Гермиона. — Мы там давно не были, магазинов там валом, значит, людей при деньгах тоже хватает. Часика два поработаем и можно перерыв.

Четыре головы согласно наклонились. С Гермионой никто никогда не спорил. Так уж у нее получалось — стоит ей чего-то очень сильно захотеть, и все получается. Вот тут захотела стать главной — стала. Захотела стать лучшей в классе — стала, училка с нее глаз не сводит, разве что не молится. Только вот сколько Гермиона ни загадывала, чего только ни обещала, чтобы ма и па пить бросили — никак. Но она не сдавалась, руки опускать вообще не в ее привычках. Она твердо себе пообещала — у нее будет нормальная семья, вот хоть лопни, но будет.

У магазинов дело шло не так хорошо, приходилось долго присматриваться, искать кого порассеянней. А время уже приближалось к обеду, людей на улице меньше — кто на работе (счастливчик!), кто дома салфетку за воротник засовывает. Гермионе удалось стащить только два кошелька с мелочью — в обоих едва по фунту наберется. Шинейд с тоскливым видом развела руками — ей вообще ничего нормального не попалось. Ли сиял и щурился еще сильнее, чем обычно — он три фунта за один раз взял. Рори глазел по сторонам и ничего не заработал. Саванна разжала ладонь и показала сорок пенсов двумя монетками. Гермиона грустно вздохнула — негусто. Джеми вечером опять будет недоволен. Хотя если ушами не хлопать, то можно исправить дело. Она махнула рукой, мол, собираемся, все, хватит пока. Один за одним они стянулись к магазину, в витрине которого блестел розовой глазурью шикарный трёхъярусный торт с сахарной балериной наверху.

— Вот бы мне такой, — протянула Шинейд.

— Ну, если постараешься, то к старости накопишь, — весело сверкнула зубами Саванна.

— Или стащу, — фыркнула Шинейд. — Честное слово, приду ночью, разобью витрину и стащу.

Гермиона не сдержалась и прыснула со смеху. Она представила себе картину, как длинноногая Шинейд бежит, высоко вскидывая колени, и несет на вытянутых руках торт. Только белой простыни не хватает, и будет маленькое такое, сумасшедшее привидение, которое без сладкого ночи не протянет. За Гермионой первым рассмеялся Ли, потом Саванна захохотала, запрокидывая голову и широко разевая рот, Рори тихо хихикал, прикрыв лицо ладонью.

— А давайте еды добудем и в парк? — предложила Саванна.

В парк хотели все, с едой было сложнее. Зашуршали по карманам и сообща почти ничего не наскребли.

— Похоже, будем гулять на голодный желудок, — грустно заметила Гермиона.

— Не-а, — подал голос Рори и протянул на перепачканной красками и чернилами ладони блестящую монетку. — По пирожку на каждого хватит.

— Где добыл? — с живым интересом подступил к нему Ли.

— Акварель одну свою продал, — смущенно потупился Рори. — Ну, ту, с утками в тумане.

— Обалдеть! — восхитился Ли.

Про парк на время забыли — поздравляли Рори, хлопали по плечам, шутливо толкали, обещали ему большое будущее, собственные галереи, глазированные торты каждый день.

— Дались тебе те торты! — не удержалась Гермиона.

— А что? — ответила Шинейд. — Вот ты часто их ешь? Я вообще один раз в жизни пробовала, и тот черствый. Сестра с работы принесла. Так что у меня будет просто уйма тортов, когда разбогатею. Каждый день буду по одному съедать.

— А я буду есть виноград даже зимой, — мечтательно прищурилась Гермиона. — И еще, когда у меня будет много денег, я...

— Накупишь на них книжек, — перебила Саванна. — На виноград не останется.

— У меня денег на все хватит, — твердо сказала Гермиона. — И на книги, и на виноград. Я себе даже кота заведу, породистого.

На коте остальных просто сложило от хохота. На углу они купили пять пирожков с почками и съели их прямо на ходу. До парка опять надо было идти где-то полчаса, не меньше, и времени зря тратить не хотелось. Пирожок, конечно, не тянул на полноценный обед, но настроение поднял. Пирожки всегда поднимают настроение, если не удалось позавтракать, а предыдущим вечером ужина не хватило бы даже кошку досыта накормить. Гермиона смеялась вместе со всеми, мечтала, что когда она закончит школу, то никогда пирожков с почками в рот не возьмет. У нее будет свой большой просторный и красивый дом, в нем всегда на кухне будет еда. Например, на обед она будет копченую грудинку с картошкой и луком, а на ужин — омлет с зеленью, обязательно из трех яиц, не меньше. А после она будет садиться в большое мягкое кресло, из которого не торчат пружины, наливать себе крепкий-крепкий чай и читать до поздней ночи. У нее будет просто чертово море книг — серьезных и не очень, обязательно в твердых обложках, с красивыми картинками. А еще у нее будет просто уйма чистых блузок, туфель и курток, жакетов, пиджаков и вообще всего такого. А еще она обязательно поедет за границу, куда-нибудь во Францию или в Египет, будет бродить по раскопкам. Может, даже напишет об этом детективный роман. Как Агата Кристи.

В парке они забрели подальше от основных дорожек и расселись прямо на траве. Рори тут же достал из кармана кусок бумаги и огрызок карандаша, начал что-то черкать и надолго выпал из разговора. Шинейд улеглась на спину, раскинула руки и зажмурилась.

— Вот всю жизнь бы так на солнышке и лежала, — протянула она.

— Ага, — отозвался Ли. — А потом кто-то нашел бы твой скелет.

— Ты бы стала легендой Уоррик-Гарденс, — подхватила Саванна, и ее большие черные глаза заблестели. — Девочка, чей скелет нашли под вязами, каждый день приходит в этот парк...

— И ест пирожки с почками, — закончила Гермиона.

— Нет, — Саванна замотала головой и получила своей же косичкой по носу. — Шинейд будет ходить и отбирать у поздних прохожих торты.

— Ну хватит уже, — взмолилась Шинейд. — Раз сказала, так вы уже насели. Вы мне до смерти моей будете этот торт вспоминать?

— Будем, — Гермиона сделала большие и серьезные глаза. — Каждый день будем приходить и вспоминать.

— Перееду, — закатила глаза Шинейд. — В Америку. Нет, в Бразилию. Нет, в Аргентину. Нет, в Конго.

— В Конго так в Конго, — кивнул Ли. — Далековато, но мы доберемся.

Своим смехом они перепугали с десяток воробьев, пару голубей и одну несчастную собачку на тонких ногах. Кажется, вместе с собачкой досталось и хозяйке. Но им было плевать — всего пара свободных часов, а потом придется топать обратно. Джеми все равно, что у них каникулы — каждый день хоть тресни, а по двадцатке с носу сдай. Джеми парень серьезный, его уже на нормальные кражи берут. А один раз он даже машину угнал и толкнул на запчасти. Угнал, понятное дело, не сам. Но все-таки. После этого он начал еще выше нос задирать, раньше его хоть как-то можно было уболтать, а теперь все — не стоит и пробовать.

Когда в парк потянулись бабушки с болонками и парочки с букетиками, Гермиона тяжело вздохнула и позвала остальных, мол, пора собираться, скоро автобус. От парка, конечно, ближе, но все равно пару кварталов здоровенных пройти. Пока доберутся, пока станут по местам — вот тебе и час. Ли грустно насупился и теперь выглядел шестилеткой, даже и не скажешь, что ему тоже восемь. Рори очнулся, покрутил головой, соображая, на каком он свете, убрал в карман бумажку и карандаш, пригладил волосы и поднялся. Шинейд тоскливо посмотрела на Гермиону и шмыгнула носом. Гермиона была с ней полностью согласна — всем хочется нормальных каникул, всем хочется каждый день трескать пирожные и заедать апельсинами, но если собираешься вечером поужинать хотя бы черствым пирожком с почками, надо собираться и быстренько чесать в сторону остановки. А там, если повезет, можно дернуть еще парочку кошельков, и, может быть, Джеми будет доволен. Может быть, от него даже чего-то перепадет, если у самого день задался.

Из парка они брели, понуро повесив головы. Никому не хотелось снова толкаться на остановке, запускать руку в чужие карманы и трястись, вдруг кошелек пустой окажется. Но что поделать. Гермиона крепко сжала губы и опять, в который раз пожелала, чтобы у нее была нормальная семья, чтобы не надо было каждый день вставать спозаранку и нестись на автобус, чтобы школа была нормальная. Нет, школа должна быть лучшей в мире! А в ней — друзья, в ней — приключения, в ней — учителя, которым не пофигу, что ты всю ночь над домашкой сидел.

Так она и не заметила, как дошла до остановки. Пора было приниматься за работу — вдали уже показался битком набитый автобус. Утро прошло так себе, но вот вечер обещал неплохую выручку. Только Гермиона пригладила волосы, повытряхивала из них травинки и листья, подвернула не совсем чистые рукава блузки и плавным шагом примерной девочки уже готовилась ухнуть в толпу, как Ли громко чихнул. Гермиона в глубине души взвыла. Ей не надо было оборачиваться — и так знала, что Ли сейчас машет руками и выводит круги над головой: он так фуражку показывает. Она не сбилась с шага, прошла мимо работяг, от которых несло потом, луком и сигаретами, и спокойно завернула за угол. Если на горизонте появился «бобби», то все, никакой работы не будет. Гермиону уже пару раз ловили, но тогда она успевала выбросить кошелек, потом делала честные глаза, говорила, что просто споткнулась. Понятное дело, ей не верили, но крыть было нечем. Но зачем лишний раз подставляться, правда?

Потихоньку подтянулись и остальные. Лица у всех были мрачные, даже всегдашняя улыбка Саванны поблекла и уже не тянула на рекламу зубной пасты. Шинейд совсем сникла, Ли ссутулился и выглядел таким маленьким. Рори спрятал руки в рукава куртки, которая была ему не по размеру, и прислонился к стене.

— Это капец, — печально сказал он. — Джеми из нас душу вытрясет.

— Еще и штраф назначит, — поддакнула Гермиона.

— Может, обойдется? — спросила Шинейд, но, похоже, сама в такое не верила.

Они сбились в кучку и зябко ежились, хотя было совсем не холодно. Просто сегодня большинство из них опять не поужинает. Гермиона так точно ляжет спать голодной. А Джеми все не шел. Гермиона переминалась с ноги на ногу. Она так устала за день — сначала таскала кошельки, потом в парке набегалась, скорей бы уже домой, там хоть горячего чаю можно выпить.

Наконец Джеми объявился. Он вынырнул из проулка между домами и в пару длинных шагов оказался прямо возле Гермионы. Сегодня он хромал больше обычного, и воняло от него машинным маслом и еще какой-то дрянью.

— Ну? — буркнул он.

Зашуршали куртки, звякнули монетки, прошелестели купюры.

— А кошельки? — спросил Джеми.

Он всегда требовал, чтобы ему с кошельками отдавали. То ли продавал их где-то, то ли думал, что мелкие что-то себе оставят. Ли и Саванне отдавать было нечего. Гермиона молча протянула ему то, что удалось заработать за сегодня. Джеми открыл каждый, пошарил по всем отделениям и рассовал кошельки по карманам.

— Маловато, — процедил он, прищурившись.

Когда он так смотрит, подумалось Гермионе, то похож на очень бледного прыщавого китайца.

— Патрульный шел, — виновато сказала Гермиона.

— Не мои проблемы, — отрезал Джеми. — Завтра доработаете. Завтра с каждого по сорок.

— А сегодня? Может, хоть пару монеток? — жалобно протянула Шинейд. — Мы весь день голодные.

— Не мои проблемы, — повторил Джеми. — Стараться надо лучше. И так обнаглели в край. Панькаюсь тут с вами.

Он развернулся и исчез в том же проулке, из которого появился. Гермиона грустно вздохнула. День определенно не задался. А еще вдруг очень захотелось спать — прямо глаза слипались. И в животе противно урчало. Она махнула остальным на прощанье и медленно побрела домой. Сначала за ней увязались Саванна и Ли. Но болтать ни у кого не было сил, так что шли молча. У поворота на Релф-роуд они коротко попрощались, и дальше Гермиона шла одна. Ей уже было плевать на орущих во дворах младенцев, матерящихся взрослых, даже на соседскую собаку было плевать. Она мечтала добраться до дивана, сбросить обувь и поспать на подушке, а не на свернутой куртке. А еще, может, па выбирался в магазин и хоть немного еды принес.

Но ничего съедобного дома не было. Если кто-то тут и обедал, то все за собой подъел. Гермиона сбросила куртку, машинально повесила ее на вешалку, сняла обувь и рухнула на диван в гостиной. Ноги гудели, голова была тяжелая. В спальне завозился па, споткнулся обо что-то, едва не уронил, ругнулся и, шаркая тапками, выбрался в комнату.

— Привет, — он присел рядом на краешек дивана и укрыл Гермиону старым грязно-желтым покрывалом. — Ну как?

— Паршиво, — пробурчала она. — На ужин что-то есть?

— Ничего, — па виновато развел руками. — Я сейчас тебе чаю с хлебом сделаю.

— Сделай, — кивнула Гермиона и закрыла глаза.

На кухне зашипел газ, забулькала вода. Минут через пять вернулся па с чашкой слабого чая и черствым хлебом на блюдце. Желудок Гермионы заурчал громче. Она одним махом проглотила и чай, и хлеб, даже не чувствуя вкуса, и рухнула обратно на подушку.

— Устала? — па снова присел рядом.

— Угу, — отозвалась она сквозь сон.

— Ну, отдыхай. Хочешь, я тебе расскажу что-нибудь. Вот, слушай. Жил-был на свете парень по имени Джек...

Гермиона сказку про Джека Бобовое Зернышко уже знала наизусть, столько раз па ее рассказывал. Эта удавалась ему лучше всего. Наверное, поэтому он ее рассказывал чаще остальных. Она дремала и слушала, как па медленно, как диктор по телеку, рассказывал о приключениях Джека. Он уже почти добрался до середины с великанами, как хлопнула входная дверь. На пол шлепнулись сумки, что-то звякнуло.

— Мама пришла, — обрадовался па. — Сейчас ей помогу и вернусь. А потом расскажу, что дальше было.

Он тихо, бочком (Гермиона видела краем глаза) выскользнул в коридор. На кухне застучали стаканы, ма и па о чем-то тихо переговаривались. Потом скрипнула крышка бутылки, запахло дешевым джином. Гермиона вздохнула, натянула одеяло повыше и повернулась к стене. Не будет сегодня уже никакой сказки — ма выпивку раздобыла. Теперь до утра просидят. Хорошо, что они у нее тихие — не орут, не дерутся. Иногда даже ей что-то приносят. Вот неделю назад мама где-то раздобыла книгу немецких сказок, без обложки, и трех страниц не хватает, но это не так страшно. Гермиона вспомнила, засыпая, какие раньше книги мама приносила — яркие, красивые, интересные, про храбрых исследователей, пиратов, золотоискателей. Потом, правда, их пришлось продать — деньги ушли на квартиру, еду и, разумеется, выпивку. Парочку Гермиона сохранила и прятала в ящике под диваном, завернув в старые наволочки.

Назавтра было такое же утро, тот же автобус. Только в этот раз па оставил ей холодную овсянку в тарелке под крышкой. Гермиона наспех проглотила клейкую кашу, написала на обрывке тетрадного листа «Спасибо, па», положила на видном месте и выскочила на улицу. Сегодня с автобусом не повезло — утренняя выручка оказалась еще меньше, чем вчера.

— Похоже, придется весь день пахать, — тоскливо заметила Саванна.

— Давайте к театральному училищу, — предложила Гермиона. — Там народ при деньгах обычно. Может, до обеда долг закроем и успеем передохнуть.

— Так туда идти, — жалобно возразил Ли.

— Ну и что? — рявкнула Гермиона. — Если сегодня не наскребем норму, ты знаешь, что Джеми устроит.

Ли знал. Да и все они знали. Джеми чуть что мог и кулаками объяснить, получалось очень доходчиво. Один раз перепало и Гермионе, она не сдержалась и дала сдачи, а потом неделю ходила с вывихнутой рукой, пока мама Саванны не подлечила. Еще раз нарываться Гермиона не хотела. Урок она усвоила — если уж лезешь в драку, то обязательно выигрывай. А еще лучше, бей первая и делай ноги.

— На автобусе подъедем, — отрезала Гермиона. — Вид у нас нормальный, не вышвырнут. Тут две остановки всего.

Никто не спорил. Сели они уже на другой остановке, чтобы времени зря не терять. В училище полным ходом шли прослушивания, у входа нервничали приличные девушки с модными стрижками, выпячивали грудь парни с прилизанными волосами, суетились мамаши и папаши — толпа была что надо. Гермиона кивнула остальным — за работу. Сама она выбрала толстую старуху в ярком фиолетовом жакете. В ушах у той качались здоровенные блестящие серьги, все пальцы были в кольцах, да и сама старуха вытягивала шею и вертела головой, как подслеповатая курица. Гермиона быстро пригладила волосы, сделала внимательное и немного перепуганное лицо, словно торопится куда-то, и уверенно пошла бабке наперерез. Столкнуться с ней было проще простого, сунуть руку в сумку — еще проще. Гермиона уже нащупала толстый кошелек, как старуха внезапно повернулась и цепко схватила ее за пальцы. Узкие старушечьи глазки смотрели неожиданно внимательно и зло. Она побагровела, открыла рот и заорала на всю улицу:

— Полиция!

Гермиона попыталась выдернуть руку — куда там, хватка у бабки оказалась бульдожья. Все, крышка! Гермиона дернулась еще раз — снова без толку. Она попыталась сделать жалобное лицо, но старухе было плевать. Она вопила до тех пор, пока не подбежал «бобби». Похоже, он несся на серьезное ограбление, чуть шапку не потерял, а бабка, брюзгливо поджав губы, показала ему мелкую худую воровку. «Бобби» побагровел не хуже бабки. Теперь орали уже двое. Он не хотел бросать чай ради такой мелочи, бабка вопила, что он придурок, вон узнает ее муж, тогда всем будет... дальше она перечисляла такие кары, что Шекспир бы обзавидовался. А у него фантазия на всякое мрачное была хоть куда — Гермионе мама пересказывала. Констебль упирался, бабка настаивала. Она вопила громче и дольше, так что ему пришлось уступить. Гермиону вместе с бабкой поволокли в участок. Там она снова попыталась изобразить паиньку, но крыть старухины аргументы было нечем. «Бобби» передал ее какому-то тощему растрепанному парню в широком пиджаке и сбежал. Бабка вцепилась уже в этого парня. Как она расписывала Гермиону, прямо кровь в жилах стыла. А как заливалась, рассказывая всю историю в подробностях. Как пыжилась, напирая на то, что ее муж — важный человек, у него сеть прачечных. Каких именно — Гермиона не запомнила. Она молчала и пыталась сделать вид, что ее тут вообще нет. Наконец парень в пиджаке одним движением бровей заткнул бабку и наклонился к Гермионе.

— Ну, что скажешь? — спросил он.

— А что тут сказать, — пожала она плечами. — Все как она говорит.

— Смело, — хмыкнул парень. — А зовут тебя как? Сколько лет?

— Гермиона Хиггинс, — буркнула она. — Восемь мне.

Парень нахмурился, пожевал губами и куда-то пошел. Бабка попыталась завопить что-то ему в спину, но он только рукой махнул, мол, заткнись и все. Гермионе он потихоньку начинал нравиться. Точнее, он нравился бы ей еще больше, если бы она сейчас не стояла в участке. Но ничего, выкрутится. Детей в тюрьму не садят, выпишут ей что-то, вызовут родителей, нажалуются им, и все. А дома па опять расстроится, ма будет кричать, вечером они опять откроют бутылочку, потом вторую, а наутро все забудут. Отходчивые они у нее.

Парень вернулся, долго брал у бабки показания. Гермиона тем временем сидела на стуле рядом и глазела по сторонам. В участок ее привели небольшой, потому все толкались, говорили одновременно, постоянно звонил телефон, тогда кто-то вскакивал и куда-то бежал. Пахло булочками с колбасой и старым чаем, старыми носками, выпивкой и сигаретами. Табаком тут просто воняло. Парень в пиджаке перевернул третий по счету лист с показаниями, достал из кармана пачку, выбил оттуда сигарету и закурил. Старуха заворчала, он сделал вид, что не услышал. И бабке пришлось замолчать. Она быстренько закруглилась, схватила сумку, пообещала, что этого так не оставит, и выплыла на улицу, возмущенно покачивая толстыми щеками.

— А мы с тобой, Гермиона Хиггинс, будем ждать социального работника, — сказал парень и затушил сигарету.

Гермиона молча кивнула. Она знала, что будет дальше. Придет дамочка из социальных, будет задавать всякие формальные и глупые вопросы, потом отведет домой, выругает ма и па, пообещает проверять каждую неделю и пропадет. Но нынешняя оказалась не из таких. Гермиона сразу занервничала, как только увидела ее худое морщинистое лицо и волосы, стянутые в пучок. Дама из социальной оказалась высокой, костлявой и очень строгой на вид — такой палец в рот не клади. Она быстро выяснила, где Гермиона живет, сколько раз ее уже ловили, где работают родители, сколько получают. Гермиона внезапно выложила все — и про Джеми, и про кошельки, и про дневную норму. Опомнилась только, когда дама начала расспрашивать про друзей, с которым Гермиона промышляла на остановках.

— Не знаю, — буркнула она. — Мы особо не болтаем, некогда нам, мэм.

— Допустим, — поджала губы дама и продолжила уже для парня в пиджаке. — Ребенка нужно передать в приемную семью. Хотя бы на время.

— Думаете, миссис Колдуэлл? — парень в пиджаке явно расстроился. То ли ему было жаль Гермиону, то ли не хотел еще одну кучу бумажек заполнять.

Но миссис Колдуэлл стояла на своем. Вот сейчас она вызовет сюда одну приличную пару, люди хорошие, давно уже берут таких детей на воспитание. У них безупречная репутация и все такое. Отец семейства работает клерком в банке, очень приличный человек. Супруга его — детская медсестра. Под таким напором парень так растерялся, что даже пиджак снял. Он замахал руками, мол, делайте что нужно, и исчез в клубах сигаретного дыма. А Гермиона снова осталась ждать. Теперь рядом с ней на стуле сидела миссис Колдуэлл, сидела так прямо, словно кочергу проглотила.

Гермиона почти не волновалась. В этой новой семье она и дня не проведет — придет па и заберет ее. Он ее любит, не бросит. Когда надо, он может быть лапочкой. А эта миссис Колдуэлл наверняка его так припугнет, что он и пить бросит, за ним и ма тоже. И вот тогда они заживут — па опять найдет работу, ма вернется в магазин, и будут и книжки, и виноград, и прогулки вечером. Может, они даже из Пэкхема переедут. Только за друзей немного страшновато — не соберут они без нее норму, и Джеми им такое устроит. Вот тут Гермиона начала нервничать и вертеться на стуле. Скоро она себе места не находила. Когда она уже начала подумывать, как бы тихонько улизнуть, миссис Колдуэлл поднялась, просияла слегка жутковатой улыбкой и протянула руку дамочке лет так сорока, полноватой, улыбчивой, крашенной в блондинку. За дамочкой переминался с ноги на ногу крепкий мужик, широколицый, русый, с румянцем. Словом, на банкира ничуть не похожий.

Миссис Колдуэлл кратко рассказала, в чем дело, и дамочка разулыбалась еще больше. Потом их представили Гермионе — мистер и миссис Бун. Гермиона тоном примерной девочки сказала, что ей очень приятно, и пожала протянутые руки. Потом ее увели, посадили в машину, и миссис Бун не замолкала до самого дома. Гермиона узнала, что раньше она работала в больнице, но так ногу подвернула, что что-то там выскочило, и теперь миссис Бун дома сидит. Но так любит детей, просто мочи нет, что решила брать сироток и тех, кому не повезло. Вот тут Гермиона нахмурилась и отвернулась — ну, подумаешь, выпивают ее родители. Но не бьют, тихие, когда трезвые, так даже поговорить можно, как раньше. Миссис Бун сама поняла, что сболтнула не того, замолкла, но почти сразу опять начала. Мол, у них еще пятеро детей живет, Гермионе скучно не будет. Пока она так заливалась, они и приехали.

Дом Гермионе понравился — чистый, светлый, лужайка здоровенная перед крыльцом, изгородь живая у дороги, а не забор. И такие дома — по всей улице. Есть побогаче на вид, но у Бунов дом тоже на сарай не похож. А когда Гермиона переступила порог, так совсем обалдела — светло, просторно, на второй этаж — лестница широченная, почти как во дворце. Ей даже почти отдельную комнату дали — на две кровати. Почти отдельную потому, что там еще девчонка жила. Гермиона ей кивнула, но знакомиться сразу не стала — все равно она тут ненадолго. Девчонка тоже особо не лезла. До вечера Гермиона просидела внизу за телеком, смотрела мультики и ждала, когда па придет. Но стемнело, а его не было. Миссис Бун подала ужин, а потом отправила всех по комнатам. Гермиона свернулась клубком на своей кровати и даже не обрадовалась нормальному одеялу и матрасу — по родителям скучала.

Не пришли они и завтра, и через неделю. И через две. Гермионе их не хватало, и в то же время было стыдно за то, что она не так уж и хочет домой. Тут было совсем неплохо — Буны к своим подопечным не лезли, разрешали брать почти любые книги, не запрещали играть ни на лужайке, ни на заднем дворе, хорошо кормили, даже покупали новую одежду. И Хемпстед-Гарден был намного лучше Пэкхема. Если бы рядом были не Буны, а ма и па — Гермиона была бы совсем счастлива. Она все гадала, почему они не приходят. Может, заболели? Тогда надо возвращаться домой. Кто за ними еще присмотрит? И нужно опять на остановку ходить, потому что если ма заболела, то ее точно уволили. Значит, сидят они совсем без денег. Но ей так не хотелось обратно. Она пробовала осторожно выспросить у миссис Бун, почему ма и па за ней не пришли, но та только отговаривалась, что надо подождать еще, и все обязательно сложится хорошо. Так что Гермиона разрывалась между беспокойством и ощущение сытости, безопасности и тепла.

Миссис Бун была дамой общительной, знала всех соседей по именам, со многими близко дружила. Особенно она любила пару дантистов из дома справа. Гермионе они тоже нравились — стройные, хорошо одетые, вежливые, всегда приносили к чаю кекс или пирог. Мистер и миссис Грейнджер никогда не пытались сюсюкать с ней или другими детьми и вообще вели себя с ними, как со взрослыми. Это Гермионе тоже нравилось. Иногда она мечтала, как было бы хорошо, если бы ее ма и па были такими, как Грейнджеры.

А время шло, скоро надо будет в школу. Теперь к Гермиониным заботам прибавилась еще и эта. Как она будет в Пэкхем ездить? Или ее в другую пока переведут? И почему все-таки па и ма совсем не дают о себе знать? Гермиона даже думать не хотела о том, что ее бросили. Никогда такого не будет. Этого просто не может быть. Как-то раз, когда она совсем скисла от грустных мыслей, Грейнджеры опять заглянули в гости. И так они с Бунами дружно сидели в столовой, так весело шутили, что у нее просто слезы навернулись. А еще — ни Буны, ни Грейнджеры ни капли джина в рот не брали. Гермиона сидела на лестнице, страдала и вдруг отчаянно захотела, чтобы у нее была такая семья — папа и мама с хорошей работой, непьющие, веселые и красивые, заботливые и добрые. Так захотела, что голова разболелась. Она рано ушла наверх и легла спать.

А наутро миссис Бун отозвала Гермиону в сторону и осторожно спросила, что та думает о другой семье. Та сначала растерялась, а потом достаточно грубо ответила, что у нее уже есть папа с мамой. Миссис Бун неопределенно повела плечами и уточнила — это она спрашивает на тот случай, если Гермиону настоящим родителям не вернут. Тут Гермиона испугалась. Что значит — не вернут? Это же ее родные мама и папа. Их просто не могут разлучить. Миссис Бун попробовала осторожно объяснить, но обычно сообразительная Гермиона не поняла из ее слов ничего. Как так — какой-то посторонний человек может решить, что ее родные родители ей не подходят? Почему? Кто дал ему такое право? Все это она возмущенно выпалила в лицо растерянной и грустной миссис Бун. Разговор явно сворачивал не туда, но тут вмешался мистер Бун. Он усадил Гермиону в кресло, сам уселся напротив и, глядя своими большими голубыми, как у младенца, глазами, обстоятельно начал объяснять.

— Понимаешь, сейчас никто в полной мере не может решать, как ему жить, — он говорил медленно, обдумывая каждое слово. — Если человек живет правильно, не нарушает законов, то его никто трогать не будет. Но если его поведение...

— Папа с мамой ничего не нарушают, — перебила его Гермиона.

— Я как раз хотел к этому перейти, — неспешно продолжил мистер Бун. — Государство считает, что взрослый здоровый человек должен заботиться о тех, кто сам о себе позаботиться не может. Например, родители должны заботиться о детях. То есть следить за тем, чтобы дети были здоровы, сыты, ходили в школу, не обижать их.

— Папа меня в жизни не обидел! — выкрикнула Гермиона, и у нее на глазах вскипели злые слезы.

— Я верю, — мягко ответил мистер Бун. — Но родители еще должны следить, чтобы дети не нарушали закон: не дрались, не воровали, не бродяжничали. Если они этого не делают, то сами нарушают закон. И тогда у таких родителей ребенка могут забрать.

— Почему? — требовательно спросила Гермиона. — Дома же лучше.

— Потому, — сказал мистер Бун, — что дети еще не могут решать за себя сами, что для них хорошо, а что плохо. Потому что они еще очень мало знают об окружающем мире, они не такие сильные и выносливые, как взрослые, и не могут работать наравне со взрослыми, чтобы самим себя прокормить.

— Допустим, я о себе позаботиться могу, — буркнула Гермиона. — И о папе с мамой тоже.

— Конечно, — согласился мистер Бун. — Ты очень умная и самостоятельная девочка. Но скажи, ты можешь сама купить квартиру? А настоящую работу найти можешь? А сама покупать себе еду и одежду? А платить налоги? А...

— Я поняла, — опять перебила Гермиона. — Пока я не закончу школу, никто меня на работу не возьмет, потому что я ничего не знаю. До этого времени я сижу на шее у взрослых, они меня кормят и одевают, и все такое. И если я что-то натворю, то спросят с них, потому что я вроде как еще ничего не соображаю.

— Что-то типа того, — кивнул мистер Бун. — Вот, например, ты же знаешь, что воровать — преступление.

— Конечно, — фыркнула Гермиона. — Я же не дурочка. Но жить тогда на что?

— Так вот для того, чтобы ты не воровала, и есть социальные службы, — снова начал объяснять мистер Бун. — Они следят за тем, чтобы все дети были сыты, здоровы, чтобы с ними хорошо обращались, и чтобы они ходили в школу, а не воровали кошельки. Если родители не могут дать ребенку все это, то тогда социальная служба ищет для ребенка такую семью, которая сможет все это ему дать.

— Вроде вашей? — подозрительно спросила Гермиона.

— И да, и нет, — поправил ее мистер Бун. — Мы принимаем детей на время. Пока их родители не исправятся, или пока им не найдут хорошую семью.

— Папа с мамой обязательно исправятся, — стояла на своем Гермиона. — А я пока могу пожить у вас. Или вы меня выгнать хотите? — вдруг испугалась она.

— Выгонять мы тебя не хотим, — твердо ответил мистер Бун. — Но иногда приходится очень долго ждать, пока родители исправятся. Что тогда делать ребенку?

— Получается, если я соглашусь пойти в другую семью, то это вроде как не насовсем, — уточнила Гермиона. — И папа с мамой смогут меня забрать, когда бросят пить. Так?

— Так, — кивнул мистер Бун. — Правда, исправились они или нет, решит судья, но в целом все правильно.

— Тогда мне надо подумать, — медленно сказала Гермиона.

Мистер Бун покивал, соглашаясь, и на этом разговор закончили. Весь день Гермиона ходила сама не своя, еда в горло не лезла, все валилось из рук, даже читать не хотелось. Так она промаялась до самого вечера. Когда она погасила ночник и завернулась в одеяло, Джейн, ее соседка по комнате, сказала:

— Я бы на твоем месте не думала. Заберут в хороший дом, будешь жить нормально. Буны абы кому нас не отдают, потом еще сами проверять ходят. Ну что ты дома получишь?

— Маму с папой, — огрызнулась Гермиона.

— А еще — будешь опять на улицах тырить или попрошайничать, — хмыкнула Джейн. — Потом тебя опять поймают, и в следующий раз уже так не повезет. Или вообще посадят, когда вырастешь. Сама подумай. А тут — школа приличная, шмотки нормальные, едим хорошо, не бьет никто. Дура ты. Мне бы так, но меня никто забирать не хочет.

— Вот лучше бы тебя забрали, — буркнула Гермиона, отвернулась к стене и сделала вид, что спит.

Но до самого утра так глаз и не сомкнула. А вечером заглянули Грейнджеры, вроде как к чаю. Но Гермиона прекрасно поняла, зачем они пришли. Она зашла в столовую, пристально посмотрела на миссис Грейнджер и спросила:

— Это вы меня забрать хотите?

Та сначала смутилась, растерялась, глаза отвела, но потом собралась с духом и ровно ответила:

— Да, хотим.

— Понимаешь, — подхватил мистер Грейнджер, — у нас нет своих детей.

— И не будет, — тихо добавила миссис Грейнджер.

Такая боль прозвучала в ее голосе, что Гермионе стало ее отчаянно жаль. Вот почему у хороших людей детей нет, а у таких как Флинны, у которых ни дня без драки, — пятеро? Все грязные ходят, в синяках, всех папаша лупит почем зря. Несправедливо это.

— Ты нам понравилась, — сказала миссис Грейнджер, глядя Гермионе в глаза. — Ты умная, самостоятельная, ведешь себя почти как взрослая. Но это все не важно. Иногда так бывает — посмотришь на человека и понимаешь, что вот с ним хотел бы идти по одной дорожке до конца своих дней.

Гермиона молча кивнула. У нее самой такого в жизни не было, но она понимала, каково это. Так бывает не только с людьми. С вещами тоже. Берешь что-то в руки и понимаешь — вот этим тебе и жить, и ничего тут не поделать. Это как палец гвоздем проткнуть. У Гермионы так было, когда ей мама первую книгу подарила и буквы показала. Так что она понимала.

— Если ты не хочешь, я не буду тебя уговаривать, — продолжила миссис Грейнджер. — Нельзя заставить себя полюбить. Но если ты согласна, мы с Майклом, — она взяла мужа за руку, — будем очень рады.

— Вы извините, но я вот так сразу не могу, — Гермиона тоже смотрела ей в глаза. — Это же не воды выпить.

— Понимаю, — с облегчением отозвалась миссис Грейнджер. — Мы подождем.

— Спасибо, — у Гермионы тоже полегчало на душе. — Ну, я пойду, — неловко сказала она.

Буны и Грейнджеры кивнули почти одновременно, и Гермиона выскочила из столовой. Сердце колотилось как ненормальное. Она задыхалась, ей и хотелось плакать, и не хотелось. Ни одну мысль не получалось додумать до конца. Ей нравилась миссис Грейнджер, ее было по-хорошему жаль, и мистер Грейнджер — хороший человек. Они точно не будут ее обижать, отдадут в нормальную школу, будут помогать ей делать уроки. Словом, будут стараться быть как родные мама и папа. Только вот беда в том, что они не родные! От этого Гермионе хотелось ругаться и что-нибудь расколотить. Просто из обиды на такую несправедливость. Она снова заперлась в комнате, и Джейн пришлось долго стучать, чтобы ее впустили.

— Что? — спросила она. — Все ждешь, что твои настоящие родители за ум возьмутся? Нифига. Если до сих пор не пришли, то уже не придут. Я тоже так сидела, выглядывала, ждала, все думала — мамка опомнится. Куда там. Оказалось, ей очередной мужик дороже дочки.

— Мои не такие, — запротестовала Гермиона, но сама поняла, что уже не очень в это верит. Слова Джейн что-то таки стронули в душе.

— Тогда чего не пришли? — возразила та. — Мне не веришь, так у мистера Буна спроси. Он врать не будет.

— Обязательно, — буркнула Гермиона и погасила свет.

Эту ночь она опять не спала, а с утра уже поджидала мистера Буна на лестнице. Он как раз собирался в Сити и складывал какие-то бумаги в портфель.

— Скажите, почему мама с папой за мной до сих пор не пришли? — спросила она, запрокинув голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Только честно.

— Честно так честно, — вздохнул тот, поставил портфель и присел на ступеньку, чтобы их с Гермионой лица были на одном уровне. — Понимаешь, к ним ходила миссис Колдуэлл, помнишь ее? — дождался кивка Гермионы и продолжил: — Она попыталась им объяснить, что они должны сделать, чтобы забрать тебя обратно. Она предложила помощь, врачей, чтобы бросить пить, заполнить нужные бумаги. Твоим родителям надо было только прийти к ней на работу. Но они не пришли. Совсем. Тогда она к ним снова пошла. Твой папа сказал, что сейчас кризис, работы нет, он пробовал искать, но не получилось. Они хотят тебя вернуть, но...

— Ничего не делают, — тихо сказала Гермиона.

— Да, — так же тихо произнес мистер Бун. — Когда миссис Колдуэлл пришла к ним в третий раз, они были пьяные. И в четвертый тоже. И в пятый.

— Я поняла, — спокойно сказала Гермиона. — Передайте мистеру и миссис Грейнджер, что я согласна.

За один этот разговор она повзрослела, казалось, на целых сто лет.

Потом были формальности, которые не имели для Гермионы особого значения. И новый дом — большой, светлый, чистый, такой, о котором она мечтала. И лучшая школа в мире — Хогвартс, школа чародейства и волшебства. И были друзья, и лучшие в мире учителя.

Гермиона никому не говорила о своем детстве, но его уроки частенько ее выручали. Например, бить первой — пару раз это очень хорошо помогло не только ей, но и Гарри с Роном. Или то, что взрослые — те еще придурки. Правда, тут она разок ошиблась, но Снейп разозлился на нее за это не больше обычного. Один раз она даже вспомнила старое и свистнула прямо из-под носа у министра редкое животное вместе с безвинно осужденным. Еще пригодилось рассчитывать только на себя, всегда носить с собой все нужное и не ждать, пока кто-то придет тебя спасать. Только один раз ее подвела уличная мудрость — с новыми родителями. Но Гермиона не хотела снова потерять семью. В конце концов, ее называли умнейшей ведьмой столетия. Что, она не придумает, как вернуть им память?