Шанс всё исправить (джен)

— Сенатор Амидала, всё готово. Сенатор? Падме?

Падме Амидала вздрогнула и посмотрела в зеркало. Да, действительно, всё было готово к заседанию Сената. Раньше королева планеты Набу Амидала, принимая участие в официальных мероприятиях такого уровня, обязана была соблюдать очень строгие и своеобразные правила. Одеяния, причёска, сложнейший макияж — всё было регламентировано, каждая мелочь служила частью образа, обязательным элементом политической игры. Став сенатором, она обнаружила, что мишуры на её политическом фасаде хоть и стало меньше, но без помощи всё равно не обойтись. Тогда фрейлины королевы Амидалы стали называться служанками сенатора Амидалы и тоже чуть скромнее одеваться. Вот и все изменения. Как говорил капитан Панака: "Не важно, что надето на девушке и как её зовут, лишь бы ей было куда спрятать два бластера и вибронож".

— Падме?

Для заседаний галактического Сената Падме Амидала старалась выдерживать определённый узнаваемый стиль — набуанские платья, высокие причёски, сложные украшения. И Дорме — её верная служанка и лучшая подруга — всегда помогала. С организацией расписания, обеспечением безопасности, сбором информации. Но в первую очередь — с "фасадом". Не зря девушки смеялись, что если вдруг они решат уйти в отставку, то откроют шикарный столичный салон красоты и назовут его "Новая причёска королевы". Жаль, что её прекрасные служанки вынуждены быть и её последней линией защиты. Жаль, что из пятерых, кто прилетел с ней на Корусант, когда она только стала сенатором, в живых осталось трое.

Жаль, что из-за войны, которую она никак не может остановить, их всех может ждать не почётная отставка, а пышные похороны.

— Падме, ты в порядке? — Дорме положила ей руки на плечи и с тревогой вгляделась в отражение.

— Да, прости. Никак не могу собраться с мыслями.

— Это понятно, тебя ждёт трудный день. Надеюсь, ты сегодня выспалась и плотно позавтракала, потому что я, хоть и не джедай, но могу точно предсказать тебе наше будущее — заседание затянется, голосование отложат, будут созданы новые комитеты, и подкомитеты, и под-подкомитеты, и мы застрянем там до утра!

Падме улыбнулась — в такое предсказание было легко поверить. Она аккуратно провела пальцами по сложной причёске, убеждаясь, что волосы уложены удобно и надёжно, и вдруг вспомнила:

— Мне снился очень яркий сон...

— Про украшения? — понимающе закивала Дорме. — Мы вчера столько их перебрали для этой сессии Сената, что они мне ещё неделю сниться будут.

— Я держала в руках книгу и не могла решиться, открыть её или сжечь, — медленно проговорила Падме, вспоминая подробности. — Книга называлась "Всё, что вы знали о Татуине, но мечтали забыть".

— Смешное название, — хмыкнула Дорме. Падме улыбнулась в ответ, кивнула и бросила последний взгляд в зеркало. Собственное отражение показалось ей незнакомым.

"Нет. Совсем не смешное."

Татуин — планета-пустыня. Днём там стоит невыносимая жара, а ночи холодны. Воздух сух, почва выжжена. Порой можно наблюдать странные туманы, которые появляются в местах, где песчаные дюны упираются в скалистые утёсы.

Предсказание Дорме, конечно же, сбылось. Никакого решения относительно Совета нейтральных систем принято не было, возникли новые комитеты и комиссии, а у Падме осталось ощущение, что она — вместе со всеми остальными сенаторами — тонула под массой промежуточных компромиссов, перенесённых дат, повторных расследований обстоятельств... И все отчёты были написаны в тройном экземпляре в полном соответствии нормативам республиканской канцелярии, датапады перекодированы с учётом ужесточения режима секретности военного времени — при том факте, что заседание не было закрытым, оно транслировалось на всю галактику!

Падме Амидала сжимала кулаки и улыбалась. О бюрократии и демократии, коррупции и канцелярии в Республике можно было писать многотомные исследования. Она это знала, она занималась политикой с двенадцати лет. Но ведь должен быть какой-то результат! Пока что основными результатами была головная боль у сенаторов фракции сторонников мира и тот факт, что война продолжалась, охватывая всё больше систем, принося больше страданий мирным народам. Кому нужны такие результаты?!

Действительно, вернуться в свои комнаты Падме удалось почти к утру. На диване в гостиной спал Энакин, прижав к груди подушку и свесив ноги за край. Между прочим, это был огромный диван, на котором могли с удобством разместиться две враждующих делегации, но её муж всегда умудрялся устроиться так, словно ему не хватает места. Даже во сне он хмурился, пальцы механической руки ритмично подрагивали. Дорме хихикнула и шёпотом спросила:

— Будим его, или здесь ляжете?

Падме подошла к мужу, убрала с его лица прядь волос. Энакин глубоко вздохнул и крепче обнял подушку.

— Не стоит его будить, он выглядит таким юным, — Падме улыбнулась. Богиня, как она любила его, и как соскучилась! Дорме заглянула ей в лицо и мягко сказала:

— Вы оба ещё очень молоды, Падме. Ваша жизнь заставила вас рано принять огромный груз ответственности, от этого быстро взрослеют. Я освобожу вам завтрашний день, перенесу встречи. Проведите время вместе, пока его снова не отправили на Дальний рубеж.

— Ни в коем случае! — тихо, но строго сказала Падме. — Мы должны подвести итоги этого заседания и определиться с нашим представительством в новых комитетах, встречу с сенаторами Альдераана и Чандрилы отменять нельзя. — Дорме посмотрела на неё как-то странно. — В чём дело?

— Нет, всё в порядке. Просто... Ты всегда отменяла дела, если Энакину удавалось приехать.

"Правда?" — Падме нахмурилась.

— Не в этот раз. У нас есть возможность продвинуться во многих вопросах, если мы будем действовать немедленно и не упустим момент, пока общественная поддержка сильна. — Падме заметила, что Дорме покосилась на спящего Энакина, — Эни в первую очередь рыцарь-джедай, он поймёт, как это важно для прекращения войны.

Падме была абсолютно обессилена и уснула, едва успев прижаться к мужу и укрыться тонким одеялом. Сон её был беспокойным. Она не могла понять, где находилась, но было холодно. Кончики пальцев немели, а ей так нужно было дотянуться до... чего-то. Вокруг мелькали тени, кто-то кричал, раздавались звуки выстрелов. Столько злости, и боли, и страха. Но сильнее всего было абсолютное отчаяние! Падме знала — происходит нечто ужасное. И она знала — ничего, совершенно ничего нельзя сделать. Потому что всё уже произошло, всё кончено.

Под ногами был песок.

Она была так несчастна в этом сне, что Эни, услышав это в Силе, разбудил её через несколько часов и долго сидел рядом, прижимая её холодные пальцы к своим губам, пока она приходила в себя после странного ночного кошмара. Когда её руки согрелись, а лицо стало вновь по цвету ярче белоснежной наволочки, Энакин облегчённо выдохнул и сказал:

— Я сейчас очень рад, что ты практически нечувствительна к Силе, ведь это значит, что у тебя не может быть видений будущего, а простой ночной кошмар — с этим мы справимся. Верно, мой ангел?

Падме только устало кивнула и спрятала лицо у него на плече.

"Видение. Но не будущего, нет."

... когда-то на планете были большие океаны и мир джунглей, но в результате орбитальных бомбардировок биосфера была уничтожена. Сейчас поверхность Татуина представляет собой почти бесконечные, монотонные песчаные моря.

Энакин Скайуокер был выдающимся рыцарем-джедаем. За военную доблесть его называли "Героем без страха", в дуэли на световых мечах ему почти не было равных, он был лучшим пилотом галактики. А ещё любящим, внимательным, понимающим...

— В первую очередь я — твой муж, и я не понимаю, почему именно сегодня какие-то политические посиделки для тебя важнее меня!

Падме никогда бы не сказала, что встреча с сенаторами для неё важнее мужа, но она могла бы объяснить значение этой встречи для их альянса, суть новых законопроектов, которые в очередной раз не дошли даже до голосования, и то, как взаимодействие с нейтральными системами может повлиять на баланс сил в войне. И многое, многое другое! Объяснить она могла, но стал бы он её слушать?

Падме была умной женщиной и любящей женой. Она не стала читать своему мужу лекцию о современной политической ситуации в галактике. Отложив датапад с записями на низкий столик, она подошла к Энакину и крепко его обняла.

Ещё Падме была уставшей, ехидной и не обладала чувством самосохранения. Она пристально посмотрела в лицо Энакину. Он был такой сердитый, хмурый, волосы растрёпаны, губы поджаты, на подбородке ямочка. Падме поднялась на носочки, дотянулась, звонко поцеловала его в подбородок и сказала:

— Какой же ты сегодня ребёнок, Эни.

Энакин, который терпеть не мог любые намёки на их разницу в возрасте, нахмурился ещё сильнее, потом резким движением закинул Падме себе на плечо и понёс в сторону спальни. Доказывать, какой он взрослый. Падме засмеялась и постаралась забыться в его прикосновениях, запахе и вкусе его кожи, звуке голоса, когда он шептал её имя. Получалось не очень.

На заседание она, конечно, не попала, права была Дорме.

Всю неделю, что Энакин провёл на Корусанте — а большую часть этого времени он провёл в её комнатах, лишь ненадолго отлучаясь в Храм джедаев или в здание Сената на встречу с канцлером — Падме остро ощущала, что динамика их отношений изменилась. Причём, что странно, Эни вёл себя обычно, так же, как и всегда за последние пару лет. А вот она начала реагировать по-другому. Он стремился получить всё её время и внимание, а она мысленно считала, сколько поправок к законопроекту успела бы внести за одну серию этой дурацкой голодрамы. Он рассказывал ей о своих подвигах и амбициях, а она слышала подростковое хвастовство и эгоизм. В попытках добиться своего, он... манипулировал людьми, иначе это не назвать. Пусть получалось у него не всегда, но он абсолютно не стеснялся этого.

Если раньше Падме наслаждалась каждой минутой, проведённой вместе, и время летело мимо них с гиперскоростью, то теперь трижды в день ей приходилось сдерживать себя, чтобы не треснуть его датападом по голове. Теперь она замечала все те моменты, когда он, не слушая, просто снисходительно отмахивался от её работы, её усилий по установлению мира. Её очень беспокоило его отношение к войне и способам её скорейшего завершения. Она любила его, но в некоторые моменты он был просто невыносим!

Вскоре Энакин Скайуокер и его бывший учитель, мастер Кеноби, получили назначение на Дальние рубежи, где силы Республики вели осаду баз Сепаратистов. Миссия обещала быть долгой, и Падме надеялась, что они с мужем смогут попрощаться тепло, не устроив напоследок скандал. Скандала и не случилось, но осадочек остался.

— Эни! Мы об этом говорили, и ты знаешь мою позицию. Мы должны сохранить демократию и восстановить мир...

— Конечно, жена моя. Дадим наконец-то канцлеру абсолютную власть, убьём всех сепаратистов — и готово. Мир и демократия спасены! — он улыбнулся и поцеловал её в кончик носа. — Я ушёл на войну, не скучай!

Падме осталась стоять в коридоре, не в силах пошевелиться. Она провожала взглядом своего любимого мужчину и чувствовала себя облитой грязью. Хотелось догнать его, накричать, заставить думать головой, а не световым мечом... Но не хотелось его видеть. Теперь ей не придётся отвоёвывать у него крохи собственного времени, чтобы заняться работой.

Её муж, такой любящий, заботливый, внимательный, понимающий. Падме невесело усмехнулась. Она занималась политикой уже больше десяти лет. Если о ком-то звучит много эпитетов и мало фактов — это верный знак, копни поглубже и найдешь скелет в шкафу. Она не будет ничего искать. Эни — её муж, она всё про него знает. Какие могут быть скелеты?

"Нет, не в шкафу. В песке."

С того самого кошмара Падме почти каждую ночь видела странные сны. Они отличались друг от друга в мелочах, но основа оставалась неизменной — Падме брела по пустынной планете, проваливаясь в рыхлый песок по щиколотку. В небе сияли три луны. Ей нужно было что-то найти, очень важное, спрятанное где-то совсем рядом. Она понимала, что нужно торопиться. За спиной ощущались чьи-то шаги, было слышно низкое гудение-жужжание — звук включённого светового меча. Вместе с голубыми отблесками этот звук должен был её успокоить, но во сне действовал наоборот — она пугалась, бросалась бежать и сразу просыпалась. Сердце трепыхалось, как у пойманной птицы.

Это продолжалось больше месяца. Днём Падме погружалась в работу, собирая союзников по взглядам, пытаясь сохранить дух товарищества и взаимоподдержки хотя бы между некоторыми системами, провести необходимые поправки в законы военного времени. В стенах Сената гремела своя ключевая битва — за бюджет.

Связь с Дальними рубежами и в мирное время не отличалась стабильностью, а сейчас Падме и Энакину удавалось в лучшем случае обменяться короткими сообщениями. В этот вечер каким-то чудом Падме удалось дозвониться до Энакина по голосвязи. Они были счастливы слышать и видеть друг друга, хотя бы и через голопроектор. Они болтали, перескакивая с одной темы на другую, зная, что связь может оборваться в любую секунду. Речь зашла о Шми Скайокер, матери Энакина. Падме была с ней знакома лично, но почти ничего о ней не знала и попросила:

— Расскажи мне о ней.

— Песчаный народ пытал и убил её. Конец рассказа, — коротко и сухо ответил Энакин.

— Я знаю о её смерти, расскажи мне о её жизни, — снова попыталась Падме

— Это не имеет значения, она умерла.

— Все однажды умирают, важно, что мы запомним о них...

— Нет. Ты не умрёшь. я не позволю, — и связь прервалась.

Ночью сон изменился. Падме, опустившись на колени, начала разгребать песок, раскапывать его голыми руками и быстро наткнулась на что-то. Это оказались кости, белые и твёрдые, как камни. Среди костей, завёрнутая в тряпьё, лежала книга. Однажды она уже держала эту книгу в руках — "Всё, что вы знали о Татуине, но мечтали забыть". Книга пугала её, но чем она может навредить Падме во сне? И в любой момент можно было бросить книгу снова в песок. Дрожащими руками она распахнула тяжёлый книжный том почти ровно на середине. Буквы были ей не знакомы, но стоило ей всмотреться в них пристальнее, как её сознание затопило картинами прошлого. Она увидела смерть Шми Скайуокер. Она увидела ещё много смертей этой ночью.

В темноте своей спальни Падме вздрогнула, выгнулась на постели дугой и закричала.

Вероятно, именно тогда, после глобальных климатических изменений, единственная разумная раса на планете разделилась на два подвида — надоедливых, суетливых джав и яростных кочевников тускенов, обычно называемых песчаными людьми.

Падме сидела на полу рядом с кроватью, прижав колени к груди и дрожа так, что стучали зубы. Забежав в комнату, Дорме как телохранитель сначала убедилась, что никакой внешней угрозы нет, и активировала портативный медицинский сканер. Ведь с сенатором что-то явно было неладно. После этого Дорме как лучшая подруга села на пол рядом с Падме, обняла её и постаралась понять что-нибудь в бессвязном шёпоте. Речь шла о Скайуокере, и звучало всё очень скверно. Неужели так сильно поругались?

— О, Богиня, — в глазах Падме плескался ужас и отвращение к себе, — как я могла? Как я могла выйти за него замуж?

— Ты любила его, — успокаивающе проговорила Дорме, отметив для себя, что капитан Тайфо проспорил ей двадцатку — они со Скайуокером всё-таки уже женаты.

— Нет, ты не понимаешь, я люблю его, — с усилием проговорила Падме, — но... Ему было всего девятнадцать. Началась эта бесполезная война, в которой их всех — джедаев — сделали солдатами и генералами. Он только потерял руку, он даже на свадьбе в протезе отвёрткой ковырял, потому что тот барахлил... — слова и слёзы лились сплошным потоком. — Но, Дорме! То, что произошло на Татуине. Нет, то, что он сделал на Татуине...

Она крепко, до боли, зажмурила глаза, но продолжала видеть. Тела, падающие на песок, иногда только части тел, аккуратно отделённые друг от друга световым мечом. Иногда — маленькие тела. Вон там женщина прикрывала собой детей, но световой меч — оружие цивилизованной эпохи, оружие защиты мира и справедливости — с лёгкостью рассёк их вместе. В детской руке была зажата игрушечная тряпичная банта. Вокруг разворачивался хаос. Крики на незнакомом языке, звуки выстрелов. И запах... Она с трудом сглотнула.

— Он рассказал мне всё, сказал, что убил их. А я так переживала — за него, Дорме! — и поддерживала, ведь я так люблю его. Как я могла выйти за него замуж, о чём я только думала?! Ему не нужна была жена, тайный брак, ещё один секрет, который надо хранить от всех. Ему нужна была помощь!

— Ты любила и помогала...

— Не моя, а помощь специалиста! И любовь не оправдывает моей глупости, — Падме изо всех сил пыталась взять себя в руки, но это было непросто, видение не отпускало. Пусть она и говорила, что уже знала об истреблении тускенов, но только сейчас она действительно понимала, чем это было. — Ничто не оправдывает моего предательства. Я обязана была рассказать. Умолчав о его поступке, я предала Энакина, пусть он и не согласился бы со мной. Я предала память всех погибших в тот день. Может, кто-то из них и заслуживал смерти, но они все точно заслуживали справедливости. И я предала себя, свой народ и свои идеалы. Ты можешь представить, чтобы королева Амидала, которая объединила народы Набу для борьбы с захватчиками, много лет скрывала факт геноцида, детоубийства? — с горькой усмешкой спросила она.

Дорме молчала. Ей нечего было возразить. Глаза Падме лихорадочно блестели, она выглядела как человек, который всю свою жизнь смотрел на плоскую флимси-карту своей планеты, а теперь видел голопроекцию галактики. И в этой голопроекции видел проблемы.

— Со мной что-то не так, ведь правда? Это не единственный случай. Да, самый ужасный, но далеко не единственный. Сколько раз я отменяла встречи сенаторов, пропускала заседания комитетов, просто не делала свою работу, потому что Энакин... — она снова с трудом сглотнула. Ей было плохо. — Потому что я считала, что Энакин важнее, чем организация гуманитарной миссии для беженцев Внешнего Кольца или чем предоставление прав солдатам-клонам, с которыми обращаются, как с расходным материалом. Потому что я просто забывала обо всём, едва он появлялся на пороге.

И это, это было ненормально. Пусть многие супруги считали друг друга самым важным, что было в их жизни. Но Падме и Энакин, сенатор и джедай — у них были обязательства перед людьми, с самого детства их учили правильно расставлять приоритеты. Она всегда знала, что пока длится её политическая карьера, пока длится война, личное для неё будет только на втором месте. Оказывается, она всё это время умело обманывала себя саму, рядом с мужем забывая не только о времени, но и об ответственности.

— Как я могла быть такой слепой все эти годы, Дорме? Что со мной не так?

В этот момент на полу пискнул портативный медицинский сканер, очевидно, закончив проводить анализ. Дорме бросила взгляд на дисплей и застыла, потом медленно повернулась к Падме и, крепко сжав её ладони, давая точку опоры, тихо проговорила:

— Не думаю, что это ответ на твой вопрос, но, Падме, ты беременна.

Некоторое время Падме непонимающе смотрела на подругу, потом прижала ладонь к животу, поднялась и сделала несколько нетвёрдых шагов. Она почувствовала, что сейчас рассмеётся от всей абсурдности ситуации. Идёт война, в Республике кризис, они с мужем не виделись два месяца, им срочно нужна психологическая помощь, а она — беременна! Внезапно Падме покачнулась. Ей показалось, что под ногами рассыпается песок, лёгкие наполнил сухой, но холодный воздух, как ночью в пустыне. И запах. Запах горелой плоти. Падме упала на колени, Дорме мгновенно оказалась рядом и держала её за руку, шептала слова поддержки и утешения, пока её рвало горькой желчью, да так, что потом болело и жгло в горле. Они сидели на полу, а дроид-уборщик, жалостливо попискивая, наводил порядок.

Наконец Падме успокоилась, насколько это было возможно, и начала строить план действий. Им с Энакином была нужна помощь, это очевидно. Энакин будет против, но она сумеет его убедить. Даже после всего, что она увидела и поняла сегодня, Падме продолжала верить, что её муж — хороший человек. Она любила его. Но и боялась тоже.

Сейчас, в минуту слабости, ей очень хотелось, чтобы кто-то другой просто пришёл и решил все её проблемы, помог и защитил.

"Нет, я со всем справлюсь. Я и Энакин. Или я сама."

Джапор — орешник с Татуина, плоды примерно в ладонь величиной с очень твердой скорлупой, из половинок часто вырезают украшения и талисманы. Местные верят, что талисман из джапора приносит владельцу удачу.

— Канцлер Палпатин?

— Доброе утро, Падме. Я решил вас сегодня навестить, простите, что так неожиданно.

На самом деле, сильно хотелось вежливо отправить его заниматься большой политикой и подальше. Сегодня Энакин наконец-то возвращался на Корусант, и Падме последние дни перед встречей была в постоянном напряжении — собирала факты и придумывала аргументы, собиралась с мыслями и силами. Собирала всё своё мужество.

Но утром пришла Элле и сообщила, что Дорме улетела домой на Набу. Капитан службы безопасности Тайфо подтвердил её слова и утверждал, что запрос на транспорт был отправлен от имени сенатора Амидалы несколько часов назад, ночью. Сейчас корабль уже ушёл в гиперпространство и связаться с ним не удалось. Дорме не оставила никаких сообщений, не взяла вещей, кроме дежурного дорожного набора. Что за чушь? У Падме было ещё время до встречи с Энакином, и она твёрдо намеревалась во всём разобраться. В дверях своих покоев она столкнулась с канцлером Палпатином, пришлось пригласить его войти. Шив Палпатин, который сам раньше занимал должность сенатора Набу, уверенно прошёл в комнаты, равнодушно скользнул взглядом по Элле. Падме чувствовала себя неловко, словно это она пришла к старому знакомому, который давно отдалился и общался с тобой только по работе, без приглашения и без повода. И она очень давно не видела канцлера без свиты и охраны. Почему он пришёл один? Внезапно Палпатин оказался очень близко, и она только вздрогнула и застыла.

— Откуда у вас это? — поинтересовался канцлер, поглаживая пальцами дымчатую кристальную каплю, что ещё мгновение назад была в волосах Падме. — Простите мне бестактность и любопытство, дитя моё, но вы носите эту подвеску уже несколько месяцев. Для нас, уроженцев Набу, такое постоянство необычно, не правда ли?

Палпатин тепло улыбался, вокруг его глаз собрались мелкие морщинки. Богиня, Падме ведь знала его почти всю свою жизнь! Он долгое время был ей верным наставником, другом, коллегой. Но ещё никогда она не ощущала себя в его присутствии настолько... Не в себе, да, именно так.

— Мы с Дорме нашли эту подвеску среди украшений, присланных королевой Алайланой.

— Ах, да, это многое объясняет, — Палпатин покатал подвеску на ладони, подкинул, поймал, взял кончиками пальцев и посмотрел через неё на свет. От этой неуместной игры Падме почему-то сделалось дурно. — Видите ли, дитя моё, к вам удивительным образом попал один из амулетов, созданных колдунами-ситхами. Я коллекционирую подобные древности, — снисходительно пояснил Палпатин, — и уверен, что эта подвеска была создана не менее трёх тысяч лет назад. Поразительно, как живучи оказываются такие мелочи и какое огромное влияние могут оказать.

— Этот амулет повредил мне? — сдавленно проговорила Падме. Она дышала неглубоко и часто, голова кружилась, на переферии зрения мелькали мутные тени.

— Не думаю. Сейчас это просто безделушка, большее, на что она была способна сама по себе — держать простой ментальный щит, прикрывать разум владельца, снять чужое воздействие. Сущие пустяки. Конечно, и для этого амулет должен был зачерпнуть откуда-то тёмной Силы. Но ведь вокруг вас нет Тьмы, моя дорогая! Вот попади это в руки ситха... — Канцлер Палпатин наконец оторвал взгляд от подвески и выжидательно посмотрел на Падме. Она попыталась что-то сказать, но почувствовала, что не может вдохнуть, словно горло ей сдавило невидимой рукой. Лёгкие жгло, на глазах появились слёзы, но Падме не могла пошевелиться. Что-то держало её на месте, неподвижную и бессильную, застывшую, как в карбоните. Из носа побежало горячее и солёное. Падме не могла закричать, двинуться. Не могла дышать.

Палпатин продолжал со спокойным и пристальным интересом рассматривать её, Элле, наоборот, безучастно переставляла флаконы на столике, не видя ничего вокруг.

"Я сейчас умру, — с непередаваемой ясностью поняла Падме. — Я умру, упаду на пол, а они перешагнут через меня и уйдут, оставив меня лежать здесь, пока не приедет дроид-уборщик. Это невозможно! Пожалуйста, что угодно, только не так!"

Палпатин вдруг улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой, подвеска в его пальцах мелькнула тусклым жёлтым цветом, похожим на старый синяк или гнойник. Падме поняла, что дышит! Она сморгнула слёзы и как со стороны услышала собственный голос:

— Возьмите этот амулет себе, Шив, я настаиваю. Может он пригодится для вашей коллекции.

Канцлер довольно кивнул и усмехнулся.

— Пригодится? Главное, что он мне не помешает...

Вокруг Падме засуетилась служанка, потому что, очевидно, у неё из носа текла кровь и запачкала верхнее платье. Элле, причитая, помогла Падме снова принять презентабельный вид. В это время канцлер Палпатин уверенно взял шкатулку с украшениями и достал из неё светлый резной талисман на длинном кожаном шнурке. Падме сидела перед зеркалом, когда Палпатин подошёл к ней. Он надел ей талисман на шею и встал за её спиной, крепко сжимая её плечи ладонями. Его руки были неожиданно холодными, но Падме почти этого не заметила. Она нежно прикасалась пальцами к талисману, на её лице сияла улыбка.

— Вы знаете, что это за талисман, дитя моё? — поинтересовался Палпатин.

— Талисман из джапора, на удачу, — тихо ответила Падме. — Подарок Эни.

Она давно не называла его так — Эни. Она очень давно не носила его подарок, лишь хранила в шкатулке. Она... собиралась с ним сегодня встретиться, поговорить об очень важном.

— О, удача вам не повредит. Я слышал, — со странной интонацией продолжил Палпатин, — что подобные вещи также могут крепко привязать любящие сердца друг к другу, соединить их жизни. Но пойдёмте же встречать наших героев!

Падме Амидала шла по коридорам здания Сената и чувствовала себя лучше, чем в последние месяцы. Пропали пустые сомнения, неуверенность в себе, неясные тревоги и даже злость на Эни. Война продолжалась, и жизнь не стала вдруг волшебным образом лёгкой и весёлой, но стала гораздо понятнее. Если раньше она ощущала себя щепкой на волнах океанов Камино, и её несло без цели, то теперь она словно вновь обрела точку опоры. Падме знала главное — её муж был жив, у них будет ребёнок и они будут очень счастливы вместе, обязательно будут. Хватит терять время, нужно провести его с любимым, пока есть такая возможность!

Она крепко сжимала в ладони резной талисман и представляла, что он действительно связывал её с Эни и дарил им удачу. Она верила в это. До самого конца.