Почему он смеется (гет)

Маггловские фото Люциус Малфой долгое время не любил, их наличие в собственной жизни не допускал. Он даже предположить не мог, что один снимок, плоский и лишенный всякого волшебного движения, будет висеть на стене сначала гостиной, потом перекочует в спальню и будет занимать его взгляд снова, снова и снова. А снимок был интересным. Когда всё-таки этот снимок увидел Драко, с губ его слетело изумлённое «А почему ты…», но тотчас затихло.

Тогда Люциус украдкой наблюдал за сыном. Драко молчал. Замечал. Понимал. Одобрял.

Это маггловское фото напоминало Люциусу об одном приключении, изменившем его и его жизнь. Мрачную, пассивно догорающую жизнь.

Оно много значило для него.

До этого Малфою казалось, что не только фотоснимки, но и колдофотографии не способны передать всю ту жизненность, которую давала кисть истинного художника. Долгими часами он рассматривал детали на картинах, написанных Нарциссой. Долгими часами он стоял в вакуумной тишине осиротевшего Малфой-мэнора. Долгими часами он глотал смазанными глотками огневиски, не чувствуя его вкуса, и всё больше и больше открывал для себя живопись, которой жила его жена. В которой запечатлелась её душа. Эти мягкие пастельные тона ложились рваными мазками на его измученное сердце.

Овдовев, он осознал каждый дюйм Её картин и потерял вкус к алкоголю. Вкус к дорогому, изысканному алкоголю, призванному дополнить жизнь, а не притупить её. Этот вкус больше не рассыпался на гармонию нот, не дурманил, не услаждал. Люциус поглощал его как лекарство, и лекарство уже не горчило — оно было пресным, как вода, и всё-таки справлялось со своей задачей на весьма примитивном уровне. И именно это дало определённую свободу домовым эльфам — нет-нет, а тайком распродавать хозяйские коллекции артефактов. Мотивы их оставались неизвестными, но поговаривали, что не обошлось без влияния чужой тёмной магии. Как бы то ни было, но коллекция артефактов со шпинелевскими камнями; та самая коллекция, которая блокировала магию полностью в определённом радиусе, а своему обладателю давала неоценимую власть; та самая, почти что полная, собираемая веками предками Малфоя и так настойчиво ими оберегаемая, была продана на аукционе за считанные минуты и за гроши!

Все старания рода защитить эту коллекцию; все непростительные, посланные в покушавшихся на неё; все усложненные системы защиты — всё оказалось напрасным.

По началу Люциус, находясь в своём горе, не обращал на это внимания и всё ещё скорбел по Нарциссе, которая бесспорно была куда большей потерей. Боль, ненависть и отчаяние, сменявшие друг друга, заглушались постепенно и вскоре перешли в вялое, апатичное состояние, которое напоследок дополнилось ещё и бессонницей. Как Люциус выяснил позднее, она заявилась к нему не без помощи зелий друга, присланных под видом антипохмельного. Сам Северус на связь не выходил, зелья слал с навязчивой постоянностью и никому не позволял себя обнаружить.

Знакомство с бессонницей сначала радовало долгим созерцанием картин; потом отяготило тёмно-серым потолком, в котором Люциус стремился проделать дыру пристальным взглядом; усилилось постукиванием в окно ветвей, терзаемых вихрем ветра; и тиканьем часов, которые оглушительной цикличностью будто проносились от стены к стене, так резво и радостно… Тик-тик. Тик-тик. Тик…

А потом… Потом это надоело. Из-за непрошенной помощи Снейпа напиваться до беспамятства не получалось. Кара похмелья доставляла новые страдания. И наконец, воспитание брало вверх. Появлялись силы: душевные, физические, самоиронизирующие. Люциус грустил и пил по инерции, и одним утром, когда Северус и вовсе не прислал ничего, а шорох, шум и цоканье часов перешли в оглушительные, Люциус счёл нужным остановиться и прекратить треклятый энергичный тик, а дальше… Дальше он вычленил из разбитой жизни траур, выкорчевал его из себя, пока, наконец, тот не занял должное место в сломленном, но всё ещё бьющемся сердце.

Новый удар настиг его, когда Малфой пришёл в полупустую кладовую. Тогда он воздал по заслугам домовым эльфам, нашел все документы о продажах и занялся перекупкой. Интересовали его, в первую очередь, артефакты со шпинелевыми камнями. Три кольца, четыре браслета, два баджу⁽¹⁾. Последние, к счастью, Люциус отдал Северусу для помощи какому-то обскуру и продать их эльфам не удалось, но остальные, проданные по отдельности, довлели над Малфоем особенно. Это был долг чести.

Люциус составил список покупателей и маршрут, растянувшийся паутиной по глобусу, подал заявки на порт-ключи, и в этот момент объявился Драко. С денежным предложением, от которого отказаться было сложно — вложить крупную сумму в маггловский бизнес. А именно — в какой-нибудь горнолыжный курорт, расположенный неподалеку от Санкт-Антон-ам-Арльберг в Австрии. Из-за часто сходящих лавин они теряли свою стоимость, и потому купить их сейчас ничего не стоило, а уж с лавинами волшебникам несложно будет разобраться… Но прежде чем вложиться, мистер Малфой решил съездить туда в качестве туриста, чтобы увидеть товар, услуги и людей. В вопросах финансов Люциус не допускал опрометчивости, поэтому выделил три-четыре дня на поездку в горы.

Стояла зима. Снег пышно лежал, серебрился. В окружении полесья возвышалось шале из толстого бруса с тяжёлыми от снега крышами. В их голубо-синих окнах отражались сероватые шпили гор. Люциус вышел из такси, забрал ручную кладь и, поправив пуговицы на чёрном пальто, измерил скептическим взглядом каменных тектонических великанов. Ни облака. Дышалось легко, и ноздри покалывало от мороза. Магглы в разноцветных шелестящих комбинезонах, сжимая подмышками кто лыжи, кто скейтборды, переговариваясь, направлялась к жужжащей канатной дороге. Рядом носились, падали и ревели дети. Витала всюду туристическая праздность, а ниже вырисовывались крыши жилых шале. Снег похрустывал.

У главного пропускного пункта — двухэтажного шале с брендовым названием и знаменитыми звёздами — ни домовиков, ни швейцаров. Странно. Малфоевская рука, затянутая в кожаную перчатку, сжала поручень входной двери и потянула на себя. Резко пахнуло древесиной. Ноздри Малфоя расширились, но, найдя взглядом дешевые ароматические свечи на журнальных столиках, он едва заметно сжал губы и небрежным ударом сапога о сапог сшиб остатки снега.

У ресепшена по видавшему виды ковру топтались нетерпеливые пары ног. Очередь. Комья снега таяли, как масло на сковороде. Ковёр темнел. Никто не убирал.

Люциус приблизился. Его не покидали сомнения, что маггловский бизнес — плохая идея, и тем не менее, по мнению Драко, прибыльная.

Торшеры не горели. В камине чахли угли. Матовое тепло проникало по-женски кротко, и Люциус невольно расстегнул пальто, ослабил платок.

Работал телевизор. Новости. Говорили о недавно сошедшей лавине и лыжном патрулировании, что какую-то деревню отрезало от цивилизации и что эвакуируют. Показали петлю виляющего горного маршрута. Здешние дороги экстремальны, и даже порт-ключ в министерстве оформили в пункт, расположенный в часе езды до курорта. Почему — так толком и не объяснили, сослались на непредсказуемые погодные условия.

Люциус не поверил ни единому слову. Здесь что-то было, и это интриговало. Обычно скрывали ценное, и это ценное Малфой намеревался получить. Или вернуть — как знать, некоторые артефакты его коллекции, так по-варварски проданные, всё ещё ходили по миру, по чужим нехозяйским рукам.

Тем не менее путешествие Малфоя выдалось долгим, и единственное, чего хотелось Люциусу — выспаться, притом желательно в том же объеме, в каком шли переговоры днем в Америке с одним упрямым коллекционером, который никак не желал уступать цену. Повезло, что эльфы ничего в артефактах не смыслили и многое продали по частям. А как известно, артефакт в разобранном виде всё равно что красивая безделушка, купить которую ничего не стоит. Почти ничего. У почти не осведомлённых людей.

Сизым светом проникал через окна день. Для Люциуса Малфоя он никак не заканчивался. Ему даже дышалось тяжело: с вязким, повиливающим чувством где-то в груди.

Быстрее бы заселиться… В тишину номера, в прохладу постели, способной вытянуть из него всю серую усталость.

Люциус не спал вторые сутки.

Совсем молоденькая маггла в белой накрахмаленной рубашке приветливо объясняла что-то посетительнице в объемистом пуховике. Пластиковый бейджик, испещренный мелкими царапинами, совсем поник, пряча имя и должность своей нервной обладательницы. Второе кресло администратора пустовало. Его девственная вздутость рассеивала в Малфое маревую надежду на скорое заселение. У магглов совсем иной темп жизни и совсем иные обычаи. Иной сервис.

— И вы ждёте? И я вот жду, — обратился к нему на ломаном немецком впереди стоящий джентльмен. При этом, оборачиваясь, он успел проехаться локтем по шелестящему пуховику дамы и встать ногой в снежную кашицу. Дама шикнула, но вернулась к склоке.

— Именно, — ответил Люциус на английском.

Дама заругалась громче. Люциус, пытаясь разобрать причину конфликта, вылавливал нить их диалога и прислушивался.

— О, свояк! Я тоже англичанин.

Малфой кивнул, всё ещё наблюдая за проблемой у ресепшена.

— Здесь много наших, — продолжил уже на английском незнакомец.

Малфой мазнул взглядом и по правильным, но совершенно неприметным чертам лица собеседника, и по глинястому цвету беззаботных глаз и по взлохмаченной челке; вывел возраст около тридцати пяти, а потом уже по делу осмотрел лестничный марш — узковат, не разминуться; должно быть, для персонала. А в номера — непременно с другого входа. Так должно быть у всех элитных заведений, и маггловских в том числе…

— Мне ненадолго, — продолжал незнакомец. — Я так. По-быстрому.

— Вселяете надежду.

— Кристофер Гессенский, — он охотно протянул руку с растопыренными коротенькими пальцами и потряс ею в воздухе. Его губы растянулись в приветливую дугу. — Будем знакомы!

Предварительно помедлив и не снимая перчатки, Люциус руку эту пожал. Припоминал, что и среди волшебников Гессенские были, вот только то ли в прошлом, то ли в позапрошлом столетии разъехались по Европе, а ветвь английская выродилась лет двадцать тому назад. Вряд ли перед ним представитель династии… Во всяком случае не волшебной.

— Люциус Абраксас Малфой, — представился волшебник, решив не добавлять слово «лорд».

— Отлично! Мне кажется, наша встреча не случайна. Ну не символична ли она! Я вот вышел поинтересоваться, будут ли сегодня десерты, а то Элизабет ведь обещала напечь эклеры! И вот познакомился с вами! Ах, какие замечательные эклеры! Вам тоже понравятся! Моя Элизабет печёт их ну просто великолепно! Вы с ней ещё не познакомились, наверное, хотя, быть может, слышали уже. Слышали же? Ну?

— Не слышал, мистер Гессенский.

— А зря! — возгласил он. — Вчера она их так и не испекла. Знаете форс-мажор, форс-мажор! Вчера телевидение перестало работать, вот Элизабет и отвлеклась. Как-то там покрутила, подделала, антенну придержала. Она в этом деле на все руки мастер! А так бы — испекла! Говорю вам…

— Дама и мастер… — бровь Люциуса неодобрительно взлетела вверх.

— Ещё какая! Повариха что надо! Чинит похлеще электриков. С сантехникой дружит. И даже слесарные работы! А как-то оказалось, что она и грузовик умеет водить! Вот удивила-то она меня. Я-то моряк, знаете ли, дома не так часто бываю. Но зато капитан атомного ледокола!

— Ну надо же…

Поленницы нигде не было. Рядом с камином лежала сетка дров. Для магглов это неудобно, и Люциус думал, что если договориться в министерстве и позволить маленькое магическое удобство, то…

— Конечно! — воскликнул Гессенский, и Люциус вздрогнул. — Вам обязательно с нею нужно будет познакомиться! Все без ума от Элизабет! С нею всё горит, всё решается! А вот давеча она разобралась, как собрать шкаф и…

— Кристофер, — маггла с бейджиком шлёпнула ладошкой по стойке, привлекая внимание Гессенского, — Элизабет как всегда. Дуй!

— А-а-а! Дрова принимает! — пояснил он, полуобернувшись. — Огонь-баба!

— Мистер Гессенский, она же дама… — поморщившись, устало выдавил Малфой и, подойдя к стойке, чуть мягче заявил: — Мисс, на меня записан президентский люкс.

— У нас их два: шале и апартаменты. Желаете посмотреть? Или… сперва я должна была посмотреть ваше имя, да? — и, натужно улыбнувшись, залистала тетрадь, шелестя резко, нескладно. — Нет, сначала я должна спросить имя, а потом предложить… Да! Одну ми…

— Оба, мисс. Я рассмотрю оба.

— Выбирайте апартаменты! — вклинился Гессенский. — Там есть всё на первом этаже: и бассейн, и библиотека, и игровая, и бары, мистер Малфой! Могли бы как-то с вами пропустить по стаканчику этого самого! Да и апартаменты обставлены на самый роскошный лад! Со вкусом. С лучшим вкусом!

И всё-таки Люциус выбрал шале. Отдельное. Не устроило его главное здание. Уже зайдя в его многолюдный холл, Малфой услышал, как воздух, пропитанный местной героиней Элизабет, трещал от какофонии звуков. Холл был велик. Лестница — далеко. На диванах пили резко пахнущий глинтвейн. По рецепту Элизабет — слух вырывал отрывки разговора. Из библиотеки выходили лыжники с узкими тугими бедрами, обтянутыми в спортивные трико. Обсуждали тренировки, хотели собраться вечером — искали Элизабет, которая могла бы всё это организовать. Наконец, перед Люциусом пронёсся официант с выпяченной грудью. На его мелькнувшем подносе лежала новая порция десертов, навязчиво всем предлагаемая. Разумеется, тоже дело рук Элизабет.

Откуда ни возьмись возник и Гессенский со вспененным жирным кремом на глуповатой улыбке. Малфой вздрогнул.

— Вспомни солнце, вот и лучик! Попробуйте! Она уже приготовила! У моей Элизабет стряпня лучше всех! — Гессенский протянул эклер, сжатый и помятый пальцами. Крем выполз, словно внутренности червяка, и сразу же в грудь Гессенского упёрлась рукоятка трости. Он так и застыл. Капля крема шлёпнулась на паркет между ними.

Те, кому уже доводилось общаться с Малфоем, знали, что взгляд, которым он посмотрел на свои туфли, а потом на Гессенского, не обещал ничего хорошего.

— Это значит, попозже? Смотрите, уже стемнело. До ужина всё разберут! Профукаете.

— Нет, мистер, — сказал Люциус. Уголок его рта дёрнулся в деликатном полуоскале. — Это значит…

— Да говорю же! — перебил Гессенский.

— Это значит «нет». Отказ от вашего настойчиво рекламируемого блюда.

Под нарастающим давлением трости Гессенский отшагнул. Люциус смерил его прохладным взглядом и направился к лестнице, желая скорее оказаться на этаже апартаментов, а может, и вовсе там остаться, лишь бы не проделывать обратный путь.

Он очень и очень устал.

Поигрывая пальцами на ручке саквояжа, Малфой свернул в залитый тенью коридорчик. Лестница оказалась такой же узкой, как и в первом шале. Ступени поскрипывали, но дама, спускающаяся навстречу Люциусу, передвигалась так тихо и легко, что, выскочив внезапно из-за поворота, врезалась в него и крепко вцепилась в его плечи. Малфой тотчас придержал её за талию, но сам отстранился.

— Прошу прощения, мисс…

Она выглядела обескураженной, пахла едва уловимо каким-то древесно-мускусным ароматом, но Люциус был готов поспорить, что на шее этот аромат раскрывался какой-то цветочной нотой.

— Всё в порядке, мисс? — поинтересовался он.

Она кивнула и убрала руки с кошачьим изяществом, приглашая его поступить также. Вся хрупкая, утонченная, с аристократической бледностью и с умышленно замедленным, будто бы напуганным, дыханием, с красиво вздымающейся под чёрной блузой грудью и аккуратно очерченными губами — по всем меркам чаровница, коих немало видел свет. Люциус всё ещё придерживал её, невольно собирая складками шёлковую ткань, и думал, что из всех женщин, которых видел за сегодняшний долгий день, эта — единственная дотягивала до леди.

«Как беден маггловский мир на такие встречи… Беден ли я?» — пронеслась мысль в его утомлённом сознании. — «Разумеется, нисколько».

Незнакомка сделала шаг назад, и талия её ускользнула из-под подушечек его пальцев. Глаза её, серые как зимнее небо, тоже изучали, оценивали, взвешивали в нём мужчину, его возможности и ту неуловимую терпкость, которая выдавала качество, лишённое примеси пошлости. Во всяком случае именно это увидел Люциус, а ошибался он редко, особенно в хорошеньких женщинах.

Что ж… ему это польстило.

— Потом сочтемся, мистер Малфой, — скрывая волнение, проговорила она. Ни тени дружелюбия, ни кокетства. При упоминании своего имени Люциус удивленно вскинул брови.

Подоспела маггла с ресепшена, глухо, будто стесняясь двигать ртом, но стараясь при этом нелепо улыбаться, промычала в его спину:

— Сэр, пройдёмте.

Он вышел из оцепенения и, прислонившись лопатками к стене, пропустил незнакомую леди. Но даже приятное соседство (пускай и гипотетическое) с этой самой леди не увлекло его настолько, чтобы он спокойно отнёсся к мысли, что двумя этажами ниже Дон Кихот и Санчо Панчо Гессенские в очередной раз веселят и одновременно раздражают публику. Он знал таких навязчивых людей не понаслышке и по возможности сторонился. Иногда простота хуже воровства. А воровство он терпеть не мог, особенно, если разворовывали его…

Уже смеркалось и на улочках сияли белым фонари, когда Люциус, наконец, подошёл к президентскому шале. Маггла с неприветливым бейджиком отворила дверь и потупила взгляд с кокетливой вежливостью.

— Завтра пришлют прислугу.

Повеяло нагретым воздухом. Он зашёл, поставил саквояж на тумбочку и подумал, когда же его оставят в покое. Девушка не уходила, но и переступать порог не решалась.

— А у нас мужчины ушли в другую деревню на мероприятие и встретились с лавиной…

Под его внимательным взглядом она помялась и, громко вдохнув, с тревогой заявила:

— Но они скоро вернутся, мистер Малфой. Лавины участились за последний год, так что и людей понять…

— Что ж, это многое объясняет. Благодарю, мисс.

— Мисс Лэд, сэр!

— До завтра, мисс Лэд, — снисходительно повторил Малфой и, бросив тоскливый взгляд на всё ещё поникший бейджик, закрыл дверь.

Бейджики и форму следует обновить первым делом…

На втором этаже он включил свет, помассировал переносицу и обошёл широкую кровать, призванную удовлетворять своим видом всех, кому присуща гигантомания. Платок скинул на лакированный дубовый столик. Расстегнул запонки, открывая венозные запястья точеных мужских рук. Из бара попробовал виски и нашел его сносным. Исследуя и пробуя «на вкус» также интерьер и удобство шале, прошёлся по спальне. Паркет глухо резонировал под каждым размеренным шагом. Приятно звучал, создавая чувство обладания. Спускаясь на первый этаж, Малфой уже ощущал себя хозяином этого курорта и скромничать не собирался. За три дня он изучит товар досконально и примет решение: купить ли скрипучую канатную дорогу, две-три дюжины шале и персонал, или вычеркнуть из списка очередное наименование и отправиться дальше.

И почему министерство не могло оформить сюда порт-ключ? Что здесь скрывали? Было интересно узнать и это. Обладать качественной информацией всегда не лишне.

День был тяжёлым. Стоя у дивана, Люциус расстёгивал пуговицы рубашки и собирался в душ, когда в шале напротив вернулись хозяева. Он машинально глянул в сторону засветившегося жёлтого квадрата окна.

Первый этаж. Прихожая. Посередине темноватый силуэт в приталенном пальто. В нём сразу узналась незнакомая леди. Она стояла у окна, замерев, и смотрела в упор на него, на Люциуса. В этом не было сомнения, свет горел и в его шале. В ночи их окна подсвечивались лучше, чем подмостки сцены.

Две сцены. Два зрителя. Друг напротив друга.

Люциус едва уловимо приподнял брови, но вряд ли она увидела это с такого расстояния. Пальто не снимала, её рука зацепилась за шарф, готовясь вот-вот стянуть, но так и осталась неподвижной.

Он был готов поспорить — ей стало интересно.

Люциус высвободил последнюю пуговицу, скользнул пальцами под полы рубашки, медленно разводя их. Зрительный контакт ни он, ни леди не разрывали. Незнакомка склонила голову к плечу. Люциус отзеркалил и стянул рубашку с плеч.

Один и тот же вопрос он задавал себе, пытаясь найти объяснение. Не ударило ли её ступефаем или, быть может, возымел эффект какой-то парализующий маггловский препарат или болезнь? Леди стояла завороженной. В её шале покомнатно загорался свет и резво проносились тени за шторами, а незнакомка всё ещё смотрела… Вот задвигалась. Оперлась руками о подоконник. Пригляделась поближе.

К нему. Это польстило, и одновременно Люциус подумал, что никогда не заведёт с ней знакомства, никогда не спросит её имени, никогда — потому что знать имя — это уже начало романа, а ему этого не хотелось.

Он привык к одиночеству. Для любовных утех хватало хорошеньких ведьм, и в маггле он совершенно не нуждался. Особенно в такой наблюдающей за ним, такой внимательно изучающей. Такой притягательной.

Люциус тоже шагнул к окну и, медленно кивнув, резко зашторил. Подобной пристальной охоты он не любил.

Вернее любил.

Охотиться.

Сам.

1) браслет на плечо

Вернуться к тексту