Почему он смеется (гет)

Маггловские фото Люциус Малфой долгое время не любил, их наличие в собственной жизни не допускал. Он даже предположить не мог, что один снимок, плоский и лишенный всякого волшебного движения, будет висеть на стене сначала гостиной, потом перекочует в спальню и будет занимать его взгляд снова, снова и снова. А снимок был интересным. Когда всё-таки этот снимок увидел Драко, с губ его слетело изумлённое «А почему ты…», но тотчас затихло.

Тогда Люциус украдкой наблюдал за сыном. Драко молчал. Замечал. Понимал. Одобрял.

Это маггловское фото напоминало Люциусу об одном приключении, изменившем его и его жизнь. Мрачную, пассивно догорающую жизнь.

Оно много значило для него.

До этого Малфою казалось, что не только фотоснимки, но и колдофотографии не способны передать всю ту жизненность, которую давала кисть истинного художника. Долгими часами он рассматривал детали на картинах, написанных Нарциссой. Долгими часами он стоял в вакуумной тишине осиротевшего Малфой-мэнора. Долгими часами он глотал смазанными глотками огневиски, не чувствуя его вкуса, и всё больше и больше открывал для себя живопись, которой жила его жена. В которой запечатлелась её душа. Эти мягкие пастельные тона ложились рваными мазками на его измученное сердце.

Овдовев, он осознал каждый дюйм Её картин и потерял вкус к алкоголю. Вкус к дорогому, изысканному алкоголю, призванному дополнить жизнь, а не притупить её. Этот вкус больше не рассыпался на гармонию нот, не дурманил, не услаждал. Люциус поглощал его как лекарство, и лекарство уже не горчило — оно было пресным, как вода, и всё-таки справлялось со своей задачей на весьма примитивном уровне. И именно это дало определённую свободу домовым эльфам — нет-нет, а тайком распродавать хозяйские коллекции артефактов. Мотивы их оставались неизвестными, но поговаривали, что не обошлось без влияния чужой тёмной магии. Как бы то ни было, но коллекция артефактов со шпинелевскими камнями; та самая коллекция, которая блокировала магию полностью в определённом радиусе, а своему обладателю давала неоценимую власть; та самая, почти что полная, собираемая веками предками Малфоя и так настойчиво ими оберегаемая, была продана на аукционе за считанные минуты и за гроши!

Все старания рода защитить эту коллекцию; все непростительные, посланные в покушавшихся на неё; все усложненные системы защиты — всё оказалось напрасным.

По началу Люциус, находясь в своём горе, не обращал на это внимания и всё ещё скорбел по Нарциссе, которая бесспорно была куда большей потерей. Боль, ненависть и отчаяние, сменявшие друг друга, заглушались постепенно и вскоре перешли в вялое, апатичное состояние, которое напоследок дополнилось ещё и бессонницей. Как Люциус выяснил позднее, она заявилась к нему не без помощи зелий друга, присланных под видом антипохмельного. Сам Северус на связь не выходил, зелья слал с навязчивой постоянностью и никому не позволял себя обнаружить.

Знакомство с бессонницей сначала радовало долгим созерцанием картин; потом отяготило тёмно-серым потолком, в котором Люциус стремился проделать дыру пристальным взглядом; усилилось постукиванием в окно ветвей, терзаемых вихрем ветра; и тиканьем часов, которые оглушительной цикличностью будто проносились от стены к стене, так резво и радостно… Тик-тик. Тик-тик. Тик…

А потом… Потом это надоело. Из-за непрошенной помощи Снейпа напиваться до беспамятства не получалось. Кара похмелья доставляла новые страдания. И наконец, воспитание брало вверх. Появлялись силы: душевные, физические, самоиронизирующие. Люциус грустил и пил по инерции, и одним утром, когда Северус и вовсе не прислал ничего, а шорох, шум и цоканье часов перешли в оглушительные, Люциус счёл нужным остановиться и прекратить треклятый энергичный тик, а дальше… Дальше он вычленил из разбитой жизни траур, выкорчевал его из себя, пока, наконец, тот не занял должное место в сломленном, но всё ещё бьющемся сердце.

Новый удар настиг его, когда Малфой пришёл в полупустую кладовую. Тогда он воздал по заслугам домовым эльфам, нашел все документы о продажах и занялся перекупкой. Интересовали его, в первую очередь, артефакты со шпинелевыми камнями. Три кольца, четыре браслета, два баджу⁽¹⁾. Последние, к счастью, Люциус отдал Северусу для помощи какому-то обскуру и продать их эльфам не удалось, но остальные, проданные по отдельности, довлели над Малфоем особенно. Это был долг чести.

Люциус составил список покупателей и маршрут, растянувшийся паутиной по глобусу, подал заявки на порт-ключи, и в этот момент объявился Драко. С денежным предложением, от которого отказаться было сложно — вложить крупную сумму в маггловский бизнес. А именно — в какой-нибудь горнолыжный курорт, расположенный неподалеку от Санкт-Антон-ам-Арльберг в Австрии. Из-за часто сходящих лавин они теряли свою стоимость, и потому купить их сейчас ничего не стоило, а уж с лавинами волшебникам несложно будет разобраться… Но прежде чем вложиться, мистер Малфой решил съездить туда в качестве туриста, чтобы увидеть товар, услуги и людей. В вопросах финансов Люциус не допускал опрометчивости, поэтому выделил три-четыре дня на поездку в горы.

Стояла зима. Снег пышно лежал, серебрился. В окружении полесья возвышалось шале из толстого бруса с тяжёлыми от снега крышами. В их голубо-синих окнах отражались сероватые шпили гор. Люциус вышел из такси, забрал ручную кладь и, поправив пуговицы на чёрном пальто, измерил скептическим взглядом каменных тектонических великанов. Ни облака. Дышалось легко, и ноздри покалывало от мороза. Магглы в разноцветных шелестящих комбинезонах, сжимая подмышками кто лыжи, кто скейтборды, переговариваясь, направлялась к жужжащей канатной дороге. Рядом носились, падали и ревели дети. Витала всюду туристическая праздность, а ниже вырисовывались крыши жилых шале. Снег похрустывал.

У главного пропускного пункта — двухэтажного шале с брендовым названием и знаменитыми звёздами — ни домовиков, ни швейцаров. Странно. Малфоевская рука, затянутая в кожаную перчатку, сжала поручень входной двери и потянула на себя. Резко пахнуло древесиной. Ноздри Малфоя расширились, но, найдя взглядом дешевые ароматические свечи на журнальных столиках, он едва заметно сжал губы и небрежным ударом сапога о сапог сшиб остатки снега.

У ресепшена по видавшему виды ковру топтались нетерпеливые пары ног. Очередь. Комья снега таяли, как масло на сковороде. Ковёр темнел. Никто не убирал.

Люциус приблизился. Его не покидали сомнения, что маггловский бизнес — плохая идея, и тем не менее, по мнению Драко, прибыльная.

Торшеры не горели. В камине чахли угли. Матовое тепло проникало по-женски кротко, и Люциус невольно расстегнул пальто, ослабил платок.

Работал телевизор. Новости. Говорили о недавно сошедшей лавине и лыжном патрулировании, что какую-то деревню отрезало от цивилизации и что эвакуируют. Показали петлю виляющего горного маршрута. Здешние дороги экстремальны, и даже порт-ключ в министерстве оформили в пункт, расположенный в часе езды до курорта. Почему — так толком и не объяснили, сослались на непредсказуемые погодные условия.

Люциус не поверил ни единому слову. Здесь что-то было, и это интриговало. Обычно скрывали ценное, и это ценное Малфой намеревался получить. Или вернуть — как знать, некоторые артефакты его коллекции, так по-варварски проданные, всё ещё ходили по миру, по чужим нехозяйским рукам.

Тем не менее путешествие Малфоя выдалось долгим, и единственное, чего хотелось Люциусу — выспаться, притом желательно в том же объеме, в каком шли переговоры днем в Америке с одним упрямым коллекционером, который никак не желал уступать цену. Повезло, что эльфы ничего в артефактах не смыслили и многое продали по частям. А как известно, артефакт в разобранном виде всё равно что красивая безделушка, купить которую ничего не стоит. Почти ничего. У почти не осведомлённых людей.

Сизым светом проникал через окна день. Для Люциуса Малфоя он никак не заканчивался. Ему даже дышалось тяжело: с вязким, повиливающим чувством где-то в груди.

Быстрее бы заселиться… В тишину номера, в прохладу постели, способной вытянуть из него всю серую усталость.

Люциус не спал вторые сутки.

Совсем молоденькая маггла в белой накрахмаленной рубашке приветливо объясняла что-то посетительнице в объемистом пуховике. Пластиковый бейджик, испещренный мелкими царапинами, совсем поник, пряча имя и должность своей нервной обладательницы. Второе кресло администратора пустовало. Его девственная вздутость рассеивала в Малфое маревую надежду на скорое заселение. У магглов совсем иной темп жизни и совсем иные обычаи. Иной сервис.

— И вы ждёте? И я вот жду, — обратился к нему на ломаном немецком впереди стоящий джентльмен. При этом, оборачиваясь, он успел проехаться локтем по шелестящему пуховику дамы и встать ногой в снежную кашицу. Дама шикнула, но вернулась к склоке.

— Именно, — ответил Люциус на английском.

Дама заругалась громче. Люциус, пытаясь разобрать причину конфликта, вылавливал нить их диалога и прислушивался.

— О, свояк! Я тоже англичанин.

Малфой кивнул, всё ещё наблюдая за проблемой у ресепшена.

— Здесь много наших, — продолжил уже на английском незнакомец.

Малфой мазнул взглядом и по правильным, но совершенно неприметным чертам лица собеседника, и по глинястому цвету беззаботных глаз и по взлохмаченной челке; вывел возраст около тридцати пяти, а потом уже по делу осмотрел лестничный марш — узковат, не разминуться; должно быть, для персонала. А в номера — непременно с другого входа. Так должно быть у всех элитных заведений, и маггловских в том числе…

— Мне ненадолго, — продолжал незнакомец. — Я так. По-быстрому.

— Вселяете надежду.

— Кристофер Гессенский, — он охотно протянул руку с растопыренными коротенькими пальцами и потряс ею в воздухе. Его губы растянулись в приветливую дугу. — Будем знакомы!

Предварительно помедлив и не снимая перчатки, Люциус руку эту пожал. Припоминал, что и среди волшебников Гессенские были, вот только то ли в прошлом, то ли в позапрошлом столетии разъехались по Европе, а ветвь английская выродилась лет двадцать тому назад. Вряд ли перед ним представитель династии… Во всяком случае не волшебной.

— Люциус Абраксас Малфой, — представился волшебник, решив не добавлять слово «лорд».

— Отлично! Мне кажется, наша встреча не случайна. Ну не символична ли она! Я вот вышел поинтересоваться, будут ли сегодня десерты, а то Элизабет ведь обещала напечь эклеры! И вот познакомился с вами! Ах, какие замечательные эклеры! Вам тоже понравятся! Моя Элизабет печёт их ну просто великолепно! Вы с ней ещё не познакомились, наверное, хотя, быть может, слышали уже. Слышали же? Ну?

— Не слышал, мистер Гессенский.

— А зря! — возгласил он. — Вчера она их так и не испекла. Знаете форс-мажор, форс-мажор! Вчера телевидение перестало работать, вот Элизабет и отвлеклась. Как-то там покрутила, подделала, антенну придержала. Она в этом деле на все руки мастер! А так бы — испекла! Говорю вам…

— Дама и мастер… — бровь Люциуса неодобрительно взлетела вверх.

— Ещё какая! Повариха что надо! Чинит похлеще электриков. С сантехникой дружит. И даже слесарные работы! А как-то оказалось, что она и грузовик умеет водить! Вот удивила-то она меня. Я-то моряк, знаете ли, дома не так часто бываю. Но зато капитан атомного ледокола!

— Ну надо же…

Поленницы нигде не было. Рядом с камином лежала сетка дров. Для магглов это неудобно, и Люциус думал, что если договориться в министерстве и позволить маленькое магическое удобство, то…

— Конечно! — воскликнул Гессенский, и Люциус вздрогнул. — Вам обязательно с нею нужно будет познакомиться! Все без ума от Элизабет! С нею всё горит, всё решается! А вот давеча она разобралась, как собрать шкаф и…

— Кристофер, — маггла с бейджиком шлёпнула ладошкой по стойке, привлекая внимание Гессенского, — Элизабет как всегда. Дуй!

— А-а-а! Дрова принимает! — пояснил он, полуобернувшись. — Огонь-баба!

— Мистер Гессенский, она же дама… — поморщившись, устало выдавил Малфой и, подойдя к стойке, чуть мягче заявил: — Мисс, на меня записан президентский люкс.

— У нас их два: шале и апартаменты. Желаете посмотреть? Или… сперва я должна была посмотреть ваше имя, да? — и, натужно улыбнувшись, залистала тетрадь, шелестя резко, нескладно. — Нет, сначала я должна спросить имя, а потом предложить… Да! Одну ми…

— Оба, мисс. Я рассмотрю оба.

— Выбирайте апартаменты! — вклинился Гессенский. — Там есть всё на первом этаже: и бассейн, и библиотека, и игровая, и бары, мистер Малфой! Могли бы как-то с вами пропустить по стаканчику этого самого! Да и апартаменты обставлены на самый роскошный лад! Со вкусом. С лучшим вкусом!

И всё-таки Люциус выбрал шале. Отдельное. Не устроило его главное здание. Уже зайдя в его многолюдный холл, Малфой услышал, как воздух, пропитанный местной героиней Элизабет, трещал от какофонии звуков. Холл был велик. Лестница — далеко. На диванах пили резко пахнущий глинтвейн. По рецепту Элизабет — слух вырывал отрывки разговора. Из библиотеки выходили лыжники с узкими тугими бедрами, обтянутыми в спортивные трико. Обсуждали тренировки, хотели собраться вечером — искали Элизабет, которая могла бы всё это организовать. Наконец, перед Люциусом пронёсся официант с выпяченной грудью. На его мелькнувшем подносе лежала новая порция десертов, навязчиво всем предлагаемая. Разумеется, тоже дело рук Элизабет.

Откуда ни возьмись возник и Гессенский со вспененным жирным кремом на глуповатой улыбке. Малфой вздрогнул.

— Вспомни солнце, вот и лучик! Попробуйте! Она уже приготовила! У моей Элизабет стряпня лучше всех! — Гессенский протянул эклер, сжатый и помятый пальцами. Крем выполз, словно внутренности червяка, и сразу же в грудь Гессенского упёрлась рукоятка трости. Он так и застыл. Капля крема шлёпнулась на паркет между ними.

Те, кому уже доводилось общаться с Малфоем, знали, что взгляд, которым он посмотрел на свои туфли, а потом на Гессенского, не обещал ничего хорошего.

— Это значит, попозже? Смотрите, уже стемнело. До ужина всё разберут! Профукаете.

— Нет, мистер, — сказал Люциус. Уголок его рта дёрнулся в деликатном полуоскале. — Это значит…

— Да говорю же! — перебил Гессенский.

— Это значит «нет». Отказ от вашего настойчиво рекламируемого блюда.

Под нарастающим давлением трости Гессенский отшагнул. Люциус смерил его прохладным взглядом и направился к лестнице, желая скорее оказаться на этаже апартаментов, а может, и вовсе там остаться, лишь бы не проделывать обратный путь.

Он очень и очень устал.

Поигрывая пальцами на ручке саквояжа, Малфой свернул в залитый тенью коридорчик. Лестница оказалась такой же узкой, как и в первом шале. Ступени поскрипывали, но дама, спускающаяся навстречу Люциусу, передвигалась так тихо и легко, что, выскочив внезапно из-за поворота, врезалась в него и крепко вцепилась в его плечи. Малфой тотчас придержал её за талию, но сам отстранился.

— Прошу прощения, мисс…

Она выглядела обескураженной, пахла едва уловимо каким-то древесно-мускусным ароматом, но Люциус был готов поспорить, что на шее этот аромат раскрывался какой-то цветочной нотой.

— Всё в порядке, мисс? — поинтересовался он.

Она кивнула и убрала руки с кошачьим изяществом, приглашая его поступить также. Вся хрупкая, утонченная, с аристократической бледностью и с умышленно замедленным, будто бы напуганным, дыханием, с красиво вздымающейся под чёрной блузой грудью и аккуратно очерченными губами — по всем меркам чаровница, коих немало видел свет. Люциус всё ещё придерживал её, невольно собирая складками шёлковую ткань, и думал, что из всех женщин, которых видел за сегодняшний долгий день, эта — единственная дотягивала до леди.

«Как беден маггловский мир на такие встречи… Беден ли я?» — пронеслась мысль в его утомлённом сознании. — «Разумеется, нисколько».

Незнакомка сделала шаг назад, и талия её ускользнула из-под подушечек его пальцев. Глаза её, серые как зимнее небо, тоже изучали, оценивали, взвешивали в нём мужчину, его возможности и ту неуловимую терпкость, которая выдавала качество, лишённое примеси пошлости. Во всяком случае именно это увидел Люциус, а ошибался он редко, особенно в хорошеньких женщинах.

Что ж… ему это польстило.

— Потом сочтемся, мистер Малфой, — скрывая волнение, проговорила она. Ни тени дружелюбия, ни кокетства. При упоминании своего имени Люциус удивленно вскинул брови.

Подоспела маггла с ресепшена, глухо, будто стесняясь двигать ртом, но стараясь при этом нелепо улыбаться, промычала в его спину:

— Сэр, пройдёмте.

Он вышел из оцепенения и, прислонившись лопатками к стене, пропустил незнакомую леди. Но даже приятное соседство (пускай и гипотетическое) с этой самой леди не увлекло его настолько, чтобы он спокойно отнёсся к мысли, что двумя этажами ниже Дон Кихот и Санчо Панчо Гессенские в очередной раз веселят и одновременно раздражают публику. Он знал таких навязчивых людей не понаслышке и по возможности сторонился. Иногда простота хуже воровства. А воровство он терпеть не мог, особенно, если разворовывали его…

Уже смеркалось и на улочках сияли белым фонари, когда Люциус, наконец, подошёл к президентскому шале. Маггла с неприветливым бейджиком отворила дверь и потупила взгляд с кокетливой вежливостью.

— Завтра пришлют прислугу.

Повеяло нагретым воздухом. Он зашёл, поставил саквояж на тумбочку и подумал, когда же его оставят в покое. Девушка не уходила, но и переступать порог не решалась.

— А у нас мужчины ушли в другую деревню на мероприятие и встретились с лавиной…

Под его внимательным взглядом она помялась и, громко вдохнув, с тревогой заявила:

— Но они скоро вернутся, мистер Малфой. Лавины участились за последний год, так что и людей понять…

— Что ж, это многое объясняет. Благодарю, мисс.

— Мисс Лэд, сэр!

— До завтра, мисс Лэд, — снисходительно повторил Малфой и, бросив тоскливый взгляд на всё ещё поникший бейджик, закрыл дверь.

Бейджики и форму следует обновить первым делом…

На втором этаже он включил свет, помассировал переносицу и обошёл широкую кровать, призванную удовлетворять своим видом всех, кому присуща гигантомания. Платок скинул на лакированный дубовый столик. Расстегнул запонки, открывая венозные запястья точеных мужских рук. Из бара попробовал виски и нашел его сносным. Исследуя и пробуя «на вкус» также интерьер и удобство шале, прошёлся по спальне. Паркет глухо резонировал под каждым размеренным шагом. Приятно звучал, создавая чувство обладания. Спускаясь на первый этаж, Малфой уже ощущал себя хозяином этого курорта и скромничать не собирался. За три дня он изучит товар досконально и примет решение: купить ли скрипучую канатную дорогу, две-три дюжины шале и персонал, или вычеркнуть из списка очередное наименование и отправиться дальше.

И почему министерство не могло оформить сюда порт-ключ? Что здесь скрывали? Было интересно узнать и это. Обладать качественной информацией всегда не лишне.

День был тяжёлым. Стоя у дивана, Люциус расстёгивал пуговицы рубашки и собирался в душ, когда в шале напротив вернулись хозяева. Он машинально глянул в сторону засветившегося жёлтого квадрата окна.

Первый этаж. Прихожая. Посередине темноватый силуэт в приталенном пальто. В нём сразу узналась незнакомая леди. Она стояла у окна, замерев, и смотрела в упор на него, на Люциуса. В этом не было сомнения, свет горел и в его шале. В ночи их окна подсвечивались лучше, чем подмостки сцены.

Две сцены. Два зрителя. Друг напротив друга.

Люциус едва уловимо приподнял брови, но вряд ли она увидела это с такого расстояния. Пальто не снимала, её рука зацепилась за шарф, готовясь вот-вот стянуть, но так и осталась неподвижной.

Он был готов поспорить — ей стало интересно.

Люциус высвободил последнюю пуговицу, скользнул пальцами под полы рубашки, медленно разводя их. Зрительный контакт ни он, ни леди не разрывали. Незнакомка склонила голову к плечу. Люциус отзеркалил и стянул рубашку с плеч.

Один и тот же вопрос он задавал себе, пытаясь найти объяснение. Не ударило ли её ступефаем или, быть может, возымел эффект какой-то парализующий маггловский препарат или болезнь? Леди стояла завороженной. В её шале покомнатно загорался свет и резво проносились тени за шторами, а незнакомка всё ещё смотрела… Вот задвигалась. Оперлась руками о подоконник. Пригляделась поближе.

К нему. Это польстило, и одновременно Люциус подумал, что никогда не заведёт с ней знакомства, никогда не спросит её имени, никогда — потому что знать имя — это уже начало романа, а ему этого не хотелось.

Он привык к одиночеству. Для любовных утех хватало хорошеньких ведьм, и в маггле он совершенно не нуждался. Особенно в такой наблюдающей за ним, такой внимательно изучающей. Такой притягательной.

Люциус тоже шагнул к окну и, медленно кивнув, резко зашторил. Подобной пристальной охоты он не любил.

Вернее любил.

Охотиться.

Сам.

1) браслет на плечо

Вернуться к тексту

Ему показалось, что он только-только закрыл глаза, как с улицы донёсся механический рык бензопилы. Технический монстр завтракал, чавкал, давился. Малфой тотчас уставился в деревянный свод потолка. В луче утреннего солнца позолотой вилась пыль. Утренняя мгла почти рассеялась. За окном всё больше, всё сильнее расходилась и жужжала пила. Что-то падало, стукалось, трещало, и слышались звонкие женские голоса.

Малфой зевнул в кулак и, нехотя потянувшись, нащупал волшебную палочку, взмахнул, чтобы наслать заглушающие чары на дом, но после отточенного годами движения ничего не вышло. Магия не сработала, а пила не замолкла.

Поморщившись, хриплым мычанием выразив своё недовольство, Люциус привстал на локти и предпринял попытку вновь.

Ничего опять не получилось.

Как в издёвку кто-то с особым энтузиазмом задёргал шнур бензопилы.

Испытав нарастающее раздражение, Люциус откинул одеяло, вскочил, схватил брекет часов. Половина седьмого утра — верх бестактности! Неприятной утренней прохладой охватило тело, на котором было катастрофически мало одежды. Накинув халат и наспех запахнувшись, Люциус подлетел к окну и, наконец, увидел её — женщину с бензопилой, стоявшую у поваленного дерева, которое перекрывало доступ к дровнице. Пила неукротимо жужжала в её крепких руках и дергалась. Люциус открыл окно, впуская холодный, полный горной свежести воздух. Задул ветер.

— Мисс, — крикнул осипшим голос Люциус и опёрся руками о подоконник. Вид его всё ещё был сонным, но глаза так и секли. — Известно ли вам, сколько времени?

Она обернулась, оправдывая все его ожидания — крупная, в черепаховых очках с широкой и самодовольной улыбкой — именно так он представлял себе эту всемогущую и всезнающую Элизабет. Одно он только не мог представить — чёрные штаны с красными лампасами. Она сразу ему не понравилась. Таких ни соблазнить, ни переспорить нельзя.

Из-за деревьев доносился хохот мальчишек и слова, в которых улавливалась угрожающая интонация — «канистру на базу, паршивцы!». Люциус поиграл желваками. Веселье в столь ранний час да ещё и под своими окнами он не оценил.

— Миссис, сэр! — выдохнула она облачко пара и заулыбалась. — Около половины двенадцатого, доброго денёчка!

Он осмотрел небосвод и поджал губы. Часовые пояса сыграли с ним злую шутку. Вчера он настолько устал, что забыл перевести стрелки, и теперь выглядел как полный кретин — во всяком случае именно так он считал.

— Благодарю, миссис-с-с… — елейно прошипел Малфой и закрыл окно. Он уже не слышал, как женщина хихикнула:

— Дорогая, забери скорее этот строптивый аппарат! А то я сейчас что-то не то нажму!

На обед Люциус явился поздно и, сидя там за своим столиком, тарабанил пальцами по документам, которые удалось собрать за первый час прогулки от шале к шале. И меню, и план расположения зданий, и программа и то, как часто сходили лавины за последний год. Газеты. Много газет. Карты. Местный библиотекарь очень удивилась и отшутилась, что к ним явился шпион. Малфой любезно склонил голову и с галантным «именно, мисс» оставил женщину в лёгком недоумении.

Главное шале было просторным, трехэтажным. Зал ресторана вмещал в себя по меньшей мере три десятка столиков, а второй свет позволял большим хрустальным люстрам сиять протяженностью в шесть, а то и в девять футов. Панорамные окна обнажали горы и спуск с них. Официантов работало несколько. Эти юные, тонкие, как спички, парни носились скорее от привычки, нежели от необходимости. Столики почти пустовали. Разговоры не заглушались приятной мелодией, разносившейся из прямоугольный пыльной колонки, висящей высоко под потолком в углу. За одним из столов сидели дети. Двое мальчишек угрожали катапультировать друг в друга с вилок недоеденный омлет.

— Сперва рысь, потом Йети.

— Сперва Йети, потом рысь! — спорили они, целясь друг в друга.

Была и незнакомая леди. Дальше пожилая пара, которая, кажется, вела разговор про лото. Ещё два-три маггловских неприметных лица. Основная масса уже ловила снежную волну, махая лыжными палками. Они скользили разноцветными столбиками вдали, и только шарфы радостно развевались от скорости и ветра. Слепило предвесеннее солнце.

Леди сидела боком. Изгиб её осанки в сочетании с блумерсами и приталенной блузой возвращали взгляд Малфоя вновь и вновь. Что ей вчера было нужно? Что так изумило её вчера; испугало и одновременно привлекло? Зелёный, холодный оттенок её костюма играл бликами, особенно на округлом бедре. Нога на колене едва уловимо покачивалась, вынуждая взгляд опуститься к начищенному сапожку. Ей принесли кофе, и её ножка застыла, легла и прижалась голенью ко второй, и вся поза изменилась, лицо осветила благодарность и губы — как надо — растянулись в улыбке, приемлемой для признательности, но недостаточной для флирта.

Весьма элегантно…

Люциус слишком долго носил траур и пребывал вдали от светского общества. Только сейчас он понял, насколько соскучился по этой социальной игре, по эстетике и языку жестов.

Она стянула перчатку и обещающе положила на край стола. Люциус улыбнулся уголками губ, улавливая её приглашение. Внимания на него леди не обращала, но Малфой знал женщин и то, как хорошо они подмечают всё боковым зрением. А ещё он помнил её особенное внимание к собственной персоне, а это льстило и давало повод.

Она оттянула по пальцам вторую и медленно сняла с руки, приоткрывая каждый сантиметр молочной кожи. Теперь его очередь наблюдать оголение тела. Незнакомка сидела не так уж и далеко, чтобы он не увидел ветку бледно пурпурных вен на её запястье. Достаточно было сделать три шага в её сторону и познакомить губы с костяшками изящной руки, а потом подарить взгляд из-под ресниц и ласкающую взор улыбку, чтобы она позволила поцеловать ещё и запястье, и предплечье…

Перчатка все же упадет. Должна. Он ждал, чтобы подтвердить догадки, что интересен леди. Поднимать и помогать не поспешит. Он здесь не для этого. Волновало — упадет ли перчатка и не забыл ли он правил игры… Вот на первую слетела вторая и рукав уже прислонился, чтобы небрежно смахнуть. Люциус перестал поигрывать пальцами по бумагам. Вот рукав уже задел. Опустился ниже. Ниже. Люциус наклонил голову, невольно задержал дыхание. Глаза его горели. Оставалось чуть-чуть. Он прав. Точно прав! Ещё секунда, краткое движение в сторону, и…

— Какая встреча! — Гессенский загородил собой столик и саму леди. — Здравствуйте, мистер Фалмой!

Обойти его взглядом, чуть отклонившись в сторону, себе не позволил сам Люциус. Он всё равно не собирался перчатку поднимать. Исключительно наблюдение. Маггловские женщины ему не интересны.

— Малфой. Люциус Абраксас Малфой. Мистер, — поправил он ледяным тоном.

— А как же! Я присяду. — В полу вопросительной форме заявил Гессенский со скрежетом отодвигая стул. — Я ж что хотел сказать вам! Вы очень симпатичный, правильный англичанин.

— Слишком правильный, если вы об этом, мистер.

Но Гессенский подтекстом не владел и Люциус устало вздохнул.

— Я увлекаюсь фотосъемкой! — Гессенский плюхнулся на стул.

Перчатка отменилась. Столик опустел. Леди уже направлялась к двери, и Малфою не удалось поймать даже её тень. Не то, чтобы он разочаровался… Всего лишь эстетическое наблюдение, потерянная капля самодовольства и только.

— Это исключительно ваше увлечение. — Люциус отпил арабского кофе с нежной пенкой, ласкающей язык.

— Я так и сказал! А вы…

— Правильный. А раз так, то съемок предпочитаю избегать.

— Для вас же мистер Молфой!

— Малфой, мистер Гессенский. Мистер Малфой.

— Вам будут отличные фотографии, мне — портфолио… Право, не понимаю вашего несогласия…

— Вам не нужно его понимать. Его должно быть достаточно.

— Что ж, я думаю, моя Элизабет сможет склонить вас к согласию!

— Не стоит злоупотреблять всемогуществом вашей Элизабет, мистер Гессенский.

Пока Гессенский медлил, Люциус изучил его досконально, — широкий, но островатый нос, козырьки синеватых век, на сероватой шее два-три бритвенных пореза, свитер из жесткой шерсти такой же блеклый, как и вся его неприметная внешность.

— Вы… Вы действительно, считаете, что она всемогущая? — спросил Гессенский тихо и, совершая будто новое открытие, воскликнул. — Да ведь правда же! Знаете, какая она смекалистая и умная! Всё с ходу улавливает!

— Вас дополняет, — безуспешно съязвил Люциус, со вздохом взяв программку и отдав ей всё своё внимание. Подоспел официант, чтобы принять заказ.

— Это что, программка? А ведь сегодня игры! Элизабет ввела традицию как-то и с тех пор…

— Ввела? По-моему настояла…— вклинился официант, скучающе нарисовав звездочку в углу блокнота. — Кристофер, что ты будешь?

— Никто не виноват, что все остальные предложения оказались не такими хорошими…

— Покер было не её предложение.

— А кто идеально воплотил, кто? А кто выбил лицензию на игры? А кто хлопотал, что привлечь инвестиции, чтобы построить еще один корпус под развлечения? Элизабет!

— Что есть, то есть, — пробубнил официант и обратился к Люциусу. — Мистер Малфой? Что-то ещё желаете?

Малфой покачал головой.

— Так эта, ваша Элизабет, натура властолюбивая…

— Кремень, мистер Малфой! Ещё какой! А как-то…

И не особо вникая в словесный поток Гессенского, Малфой подумал, что всё-таки Элизабет — один из факторов полезности, и что при вложении в горнолыжный бизнес следует обязательно учитывать наличие таковых особ, очевидно, всех раздражающих, но успевающих всем помочь. А ещё… Ещё наличие эстетически грациозных дам и, может, даже дам многообещающих, манящих до невозможности и всё-таки недостижимых.

— Непонятно только, как вы не выбрали президентские апартаменты! Шале всё-таки с устарелым интерьером. Вам что-то в люксе не понравилось?

— Именно.

— Но что же?

— Он мне просто не понравился, Кристофер.

— Ну хорошо, хорошо! Вы только скажите, что, мистер Малфой! Хотелось бы знать! Ведь обставляла его Элизабет! А так приходите, сэр. Сегодня Элизабет устраивает игру. Игру в покер… если вы понимаете, о чём я…

— О покере, должно быть…

— Должно быть…

Люциус промолчал. А вечером, получив все оставшиеся бумаги у администратора и хорошо их изучив, заскучал. Он курил у раскрытого окна. Смотрел на горы, утопающие в тёмном градиенте неба. К низу они розовели от тёплых огней курорта, и только блеск луны сверкал вдали на краю ломаных очертаний.

Дым слетал с его тонких губ, дважды клубился и рассеивался в морозном воздухе. В окнах главного здания толпились силуэты людей. Выше, в президентских апартаментах было темно. Канатная дорога спала. Тишина. Несколько людей прогуливались по главной аллее. Две дорожки следов в сугробах вели к лесу. Три пышных ели росли так близко друг к другу, что шапку снега им приходилось делить вместе. Ветки потряхивало. В них было заметно движение и сыпало крупными хлопьями снега — с другой стороны мальчишки били палками по веткам.

Малфой прищурился. С верхней ветки спрыгнул взъерошенный зверь — крупная тёмная рысь с белой подпалиной на боку. Сверкнув изумрудно витражными глазами, она обернулась, округлила спину и зашипела. Агрессивно. Повиливая размашисто хвостом. В неё чуть не прилетела палка. Рысь отпрыгнула и зашипела агрессивней.

Люциус сразу узнал в ней Айрона — давнего знакомого — духа леса, у которого ещё два века назад предок Малфоя заполучил комплект артефактов из самых сильных шпинелевых камней. С тех пор Айрон не раз пытался их вернуть. Преследовал. Докучал. Хитрил. Видимо, в этот раз он приблизился к цели как никогда. Люциус с досадой вспомнил, что домовики успели продать и эти артефакты, поэтому возможно они были здесь.

Показались и ребята с шапками набекрень и с румянцем счастливого детства. Рысь скалилась, шипела и медленно подкрадывалась к ним, ища удобное положение для нападения. Они, выставив палки, тоже к ней приближались.

— Кыш, кыш! Это наша территория!

— Да, наша!

Глаза зверя засияли ярче и в тот момент, когда рысь пригнулась, чтобы прыгнуть и вцепиться кому-нибудь из них в горло, Люциус отшвырнул мальчишек за себя и строго посмотрел на шипящее животное. Изумруды глаз змеи, сидящей на рукоятке его трости, тоже засверкали.

Зверь низко зарычал, без устали предупреждая, угрожая.

Люциус наклонился и, сверкая холодной улыбкой в оскале, протянул:

— Моё — всегда моё.

Зверь разъяренно рыкнул, осмотрел мальчишек и, вильнув замашисто хвостом, скрылся в тени леса.

С минуту молчали и провожали его взглядом. Вновь стало спокойно и тихо. Мальчишки семи и десяти лет, в шапках набекрень и с шарфами, повисшими дугой на их неприкрытых шеях, зашептались. Лица у них были изумлёнными, румяными и слишком радостными.

— Разве родители вам не говорили, что дикие звери опасны? — Люциус обернулся. Мальчишки с восхищением смотрели на трость. Люциус накрыл ладонью змею, чтобы спрятать сияние. — Немедленно отправляйтесь по домам.

Мальчишки переглянулись, кивнули друг другу и бросились в сторону знакомого шале. К шале леди. Люциус прищурился.

Неужели её? А где же муж? Не приехал? В разводе? Вдова? Работает, поэтому не приехал? А может это и вовсе не её дети?

Он слишком много думал не о том.

Магия — вот что уместно и требовало его внимания. Она снова вернулась к нему, и, если судить по присутствию Айрона, который охотился за шпинелевыми камнями, где-то рядом с президентским шале был спрятан ценный артефакт. Артефакт, блокирующий колдовство. Его ли, Люциуса артефакт или баджу, доверенные когда-то Снейпу, а может, заветное кольцо, которое никому и никогда не удавалось найти? Неважно. Он его получит.

В одной водолазке становилось холодно. Люциус вернулся к себе, но, обнаружив, что колдовство всё ещё при нём, направился в главное здание.

Артефакт кто-то носил, и велика вероятность, что этот кто-то был на вечере игр.

В холле на большом диване сидели три щебетавших девушки, чем-то напомнившие Люциусу цесарок. Увидев Малфоя, они замолчали. Люциус сдал пальто в гардероб. Сотрудница накинула его на вешалку и, привстав на цыпочки, зацепила крючок за штангу. Пальто скользнуло вниз. За ним на пол слетели две соседствующие куртки. Девица неловко улыбнулась, прогоняя Люциуса молящим взглядом, словно в нелепости её было виновато само присутствие Малфоя. Он ничего не сказал, но подумал, что порядок наводить придётся долго.

Он свернул в зал ресторана. На убранных столах раскладывали комбинации лакированных, подмигивающих бликами света карт. Рояль играл в соседнем зале, и музыка стучалась в плотно закрытые двери потоком элегантных нот. Люциус позволил себе опустить непринуждённое невербальное заклинание и стянуть со стола салфетку. Она упала рядом с ногой какого-то господина — артефакта рядом не было. Искать следовало дальше.

За столиками у панорамных окон наслаждались ужином. Люциус подумал отойти к самому дальнему углу и, заказав чай, проверить и другую часть зала.

— Мистер Малфой? — воскликнул смутно знакомый голос. Герман. Люциус нашёл взглядом добротного русского старика с сияющими глазами. Кажется, несколько лет назад они пересекались на каком-то азартном вечере и старик проигрался. Сегодня Герману везло. Малфой оценил вес его немногочисленных фишек с трёхзначным числовым штампом.

— Какая встреча. Друг мой, не желаете выпить?

— Желаю сорвать куш, лорд. Составите компанию?

Малфой посмотрел на раскладку и спросил:

— Уверены?

— О да, мистер Малфой, уверен! Я только начал, — заговорщически проговорил старик, глаза его маслянисто поигрывали.

— Что ж, в таком случае у них нет шансов… — растянул Малфой и обвёл взглядом напряжённых магглов. Блефовал ли Герман — Люциус сомневался. Обман его знакомого был на уровень выше или… Ниже. Ощущалась магия…

— В all-in? — с задором предложил старик и всю свою горку фишек подвинул на центр.

Карты игроков попарно полетели к крупье. С радостным, скрипучим хохотом старик сгреб выигранное к себе. Двери в соседний зал распахнулись. Люциус скорее неосознанно, чем специально отвлекся на приоткрывшееся пространство. Вдали у рояля он увидел склонённую голову, выступивший позвонок на тонкой шее и складку платья, растянувшуюся от плеча к плечу, провисшую до середины узких лопаток, и может быть, опустил взгляд ниже, заметил и уже знакомую талию, и приятную округлость бедер, и после — слушателей, сидящих кто на стульях, кто на скамьях, кто и вовсе на полу. Третья баллада Шопена ля-бемоль мажор звучала великолепно.

— Тройка уже была, мистер Герман, не за горами и семерка… — протянул Люциус низко, не отрывая взгляда от талантливой спины. — Желаю удачи…

Герман хохотнул и с игривой ужимкой бросил две фишки крупье в знак чаевых. Он входил в азарт, а азарт губил многих, и Люциус знал об этом не понаслышке. Он видел немало таких в Азкабане, только игра у них была на уровень выше, масштабнее. Однако сейчас… Сейчас Люциусу было не до мошенничества на курорте. Он жестом указал мисс Лэд придержать дверь. Протиснулся, встретив запах дешевых, синтетических духов и жадную до его внимания улыбку и встал у стены. Подальше от Лэд. Она пристала к нему взглядом, но Люциусу было не до неё…

По восходящему лесу нот незнакомка мчалась в быстрой игре изящных пальцев. Длинных, ухоженных, с тончайшими, юркими сухожилиями. Ему вспомнились все барышни, чью вынужденную игру ему доводилось слушать, и зал за залом проносился в его воспоминаниях, и то как нельзя было говорить, как симфония становилась тюрьмой и звуковые своды стягивали гостей рамками приличий. Как раздражённо Белла выглядывала в потолке пылинки, как его любимая Цисси сидела, сложив руки на своих нежных бёдрах, и как взгляд её был полон сострадания. И что он уже не помнил её взгляда. Не помнил и игры всех тех пианисток по принуждению, а помнил лишь одно, что иногда, бывало, музыка задевала в нём какую-то точку, и эта точка резонировала в нём.

Он пожирал глазами подвижную игру едва заметных мышц на узкой спине и то, как участилось дыхание. Её. Его. И как воспоминания, обычно пронзавшие его накатом скорби, ноющей немой боли, уже не могли отвлечь его. Они врывались и угасали. Театры, рауты, балы, званные Аргерих, Бенц, Леви — все они сдвигались в его сознании, силясь найти место для незнакомой леди, её игры, её вечера. А места не находилось. Но хотелось невесомо пройтись рукой по её спине и, прижав ладонь под лопаткой, поймать трепет её сердца.

Игра продолжалась. Ещё две кварты, три секунды. Трагичное схождение нот. Ещё. Шпилька соскользнула из её прически, и локон хлестко упал на спину. Помощница поспешила перелистнуть страницу. Пианистка остановила её шлепком и, доиграв, сама перелистнула страницу. И вновь глубокая трясина нот. И захотелось склониться, зашептать на ушко те слова, которые должна услышать только она. Захотелось тишины на двоих.

Нет, не место этой леди среди музыкантов в коллекции Малфоя. Она делала ошибки. Проблема в том, что Малфой делал ещё большую ошибку, их не замечая, не улавливая, не вслушиваясь как раньше. Он отдался моменту целиком. И будто сделал глубокий вдох. Затем ещё один. И ещё.

Его точку в этот раз не то, чтобы задели, её пронзили иглой с нитью, и нить эта была связывающим элементом самой жизни. Твердой. Громкой. Амплитудной.

Нет, этой женщине было место не в музыке. Её хотелось вкусить. Утянуть для себя. Сыграть на её гибком теле с таким же наслаждением, с каким сейчас играла она.

Ему увиделась одна, затем вторая поза, и ритм, прогибы и толчки, и то, как запрокидывает она голову, содрогаясь с протяжным беззащитным стоном, и затяжной поцелуй, вышибающий дух, заставляющий забыть всё на свете.

Игра продолжалась. Люциус перевёл взгляд на окна. В них отражались серьёзные лица слушателей. Уйти он не мог. Теперь и сам он ощутил темницу музыкальных стен, приличий, такта. Уйти было бы некрасиво, но и предаваться Шопену параллельно со столь животными мыслями — всё равно, что обесценивать искусство…

Секс.

Цисси.

Но Нарцисса его оставила. Образ её окончательно поблек, померк. А черты…

Треклятая незнакомка!

Малфой сглотнул и, как только музыка доиграла, а изящные белые ручки взметнулись вверх, вышел под аплодисменты. «Браво, мистер Малфой, браво!» — подумал он не без иронии и сардонически хмыкнул.

Покер продолжался. Столики у окон опустели, и свет там приглушили. От затемнения виднелись ломанные линии гор, почти сливающиеся с чёрным небом.

Люциус подхватил пальто, ощущая лопатками озадаченный взгляд леди. Конечно, её помощница наклонилась и прошептала про него, конечно, пианистка с непониманием обернулась. Конечно, было всё-таки некрасиво. Его поведение вызывало вопросы. Он и сам рад был бы расспросить себя и получить ответы, но вместо этого ощущал себя мальчишкой, совсем похожим на тех, которых спас сегодня от Айрона.

У него совершенно не укладывалось в голове. А Цисси… Неужели он уподобил её этой музыкальной незнакомке, променял семейное изящество на примитивное влечение? Да что с ним? Какое-то безумие. Он явно был сам не свой. Кровь в нём играла. Ещё и артефакт. Магия. Деньги.

Он вылетел на улицу. Морозный воздух отрезвляюще вдарил в голову. Беспокойство забилось в нём с новой силой. Вообще-то в Австрии он не за этим… За курортом, за людьми, которые станут работать на этом курорте… или не станут. А он отдалился от цели! Сбился с пути. Оказался неподобающе пристрастным.

Слабым.

Увлёкшимся.

Как какой-то мальчишка!

Люциус вскинул палочку и, уже на тропинке, ведущей к его шале, запустил заклинание. Сугроб разъехался, словно его смело одной большой метлой, и тонна снега уныло развалилась на дороге.

Малфой влетел в шале и заглянул в окно. В доме напротив горел свет, в другом соседском — нет. Возможно, артефакт носили там, где всё ещё никого не было? Магия же работала.

Должно быть это браслет. Шпинелевый!

Тогда всё сходилось. Завтра же он выяснит, кто жил с ним по соседству и разузнает о магии. Рано или поздно он восполнит собственную коллекцию.

Это дело принципа.

Долг чести.

Достижение для рода.

В завершении дня ему пришло предупреждение о слишком неосторожном колдовстве. Штраф. За ним всё ещё следили после Азкабана и имели право и наглость постоянно напоминать об этом. Он бросил письмо в угли камина.

Спал худо. Сны ему не снились, но обстоятельство непреодолимой силы заставило его распахнуть глаза в сумеречную рань. Словно назло, словно по заказу он услышал, как буксуют колеса снегохода. Попытка надавить на газ. Сильнее. Протяженней. Снова короткая нетерпеливая тишина, и снова холостая прокрутка колеса. Люциус в следующую секунду оказался у окна, но знаменитая Элизабет с большим рюкзаком на спине уже жужжала вниз по улице. Сугроб, который Люциус разворошил прошлой ночью, был раскатан в кашу.

Он же ей и помешал.

Только расцветало. В этот раз дело было не в часах. Люциус присел на стул и, сняв трубку, набрал номер ресепшена. Гудка не последовало. Малфой пощёлкал выключателем света — электричества не было. Выйдя на улицу, от случайного разговора прохожих он узнал, что сошла очередная лавина. На этот раз силы генератора не помогали. Дорогу завалило. Элизабет поехала встречать спасённых мужчин. То ли такси отказалось их доставлять, то ли встряли они.

— Да вы не переживайте. Всё починят.

— Ваша уникальная леди Элизабет? — поинтересовался у мисс Лэд Малфой. Он был поклонником Макиавелли, а тот, как известно, любое средство считал оправданным для достижения цели.

— А лучше, чем у неё, ни у кого и не получится. Она всегда…

— Знает, как лучше, — обречённо продолжил Люциус.

— Да, сэр… — энтузиазм не слышался в ответе мисс Лэд. — Но ведь права, и не поспоришь. Лучше скажите, как вам здесь? Нравится? Питание как? А Элизабет упряма как ослица! Да. Решáла. Тяжёлый она человек, иногда вымораживает, и знается с нею только одна подружка, а остальные и не терпят… Так как еда?

За ними из кресел наблюдала пара внимательных детских глаз. Люциус поиграл пальцами по трости и сильнее сжал её. Трость была ненастоящей. Он собирался прокрутить один план…

— Ожидаемо радует, мисс. Однако я здесь не для того, чтобы развивать тему питания. Мне интересно поговорить о вас. Вы сказали, сегодня утром случился скандал. Что вы чувствуете сейчас, моя дорогая?

— Конечно случился! Ещё ночью! Как я уже говорила, это были ваши соседи, сэр!

Он улыбнулся и кивнул.

— Именно, мисс.

И мисс Лэд затрепетала.

Только из разговора удалось разузнать немного. Его соседи прервали отдых внезапно, поскольку им надоели форс-мажорные обстоятельства, мешающие сервису курорта удовлетворять потребности клиентов. Уехали, и, возможно, увезли артефакт. Колдовать Люциус мог. Порыв азарта ввязаться в погоню за призрачным артефактом не угасал, но уезжать он не собирался и всё, что теплилось в нём — лёгкое разочарование, что ещё несколько дней он проведет на не самом удачном курорте в не самой удачной компании. Будет слушать всё новые и новые небылицы про раздражающую Элизабет, терпеть плебейское кокетство маггл, обнаруживать мошеннические махинации и ещё прятать магию от любопытных шалопаев симпатичной леди, для чего пришлось сделать дубликат его трости.

Артефакт не уйдет. Фамилии и имена он узнал. Пройдёт два дня, и он отправится следом. Но не раньше. Не позволит себе, пока не разузнает оставшиеся нюансы курортного бизнеса. А подобного рода ситуации как отключение электричества в маггловских делах имели свои тонкости. Такое упускать не стоило. И Люциус Малфой имел особенную тонкость в характере — неукоснительную требовательность к себе в достижении поставленной цели. А цель была очевидна…

Сначала курорт.

Потом артефакт.

Затем его симпатия к леди.

Так думал Люциус, сидя в ресторане за завтраком. Официант склонился, ставя кофе с нежной пенкой, и пресно поинтересовался:

— Вам понравился наш подарок от заведения?

Люциус поддел пальцем прямоугольник салфетки и, сложив её дважды, промокнул уголки рта. Тирольский пирог удался.

— Вкус терпкий, лишённый приторности. Кислинка особенно раскрывается на кончике языка, но то, что действительно дополняет этот вкус — это душа, с которой приготовлено блюдо. Моя признательность шеф-повару…

— Благодарю, любезный, за добрые слова, однако, их стоит адресовать не шеф-повару — его сегодня уволили — а нашей…

— Достаточно. Я понял…— почти проскрежетал зубами Люциус. Его настроение, сносное, устремлённое к нескучным целям, окончательно оставило его.

Элизабет словно преследовала его всюду, а впрочем это он зашёл в её обитель, в её храм, где всюду диктаторствовала она, где куда ни глянь, следы её геройств и тирании. Такие заносчивые женщины Люциусу приходились не по душе. Другое дело незнакомая леди…

Небо и земля. Изящная слабость и давящая сила. Эстетичная хрупкость и практичная грубость.

Мальчишки всё ещё караулили трость, а значит, всё шло по плану. Малфой уже думал отвлечься и искал повод, как на удачу перед ним появился Герман. Он был со вспухшим, покрасневшим лицом, искаженным настоящим горем, и с просьбой в глазах.

— Мистер Малфой, со мной сыграли злую шутку!

Фальшивую трость уже умыкнули.

— Пойдёмте за столик… — предложил он, украдкой поглядывая на спины удиравших мальчишек.

— Нет, мистер Малфой, пойдёмте лучше выпьем. У меня в шале есть виски, который вам понравится.

Люциус кивнул. Они вышли.

Всё было ожидаемо, вот только сидя в кресле в полумраке германовской гостиной, куда не дотягивался свет от окон и пахло пряностью алкоголя, Люциус только и думал, что о своём приглашении.

Герман промокал лоб салфеткой. Капли обиды на судьбу скопились на нижних покрасневших веках и дрожали от прищура.

— Мне так везло! Но вы были правы, мистер Малфой.

— С таким способом, который используете вы, всё просчитать трудно, Герман.

— Минув туза, появилась дама. Пиковая, что ни на есть! — тут он крутанул стакан. Виски в нем завиляло.

— А вы готовы были поспорить, что карта там иная…

— Да! Ещё не подводила меня уверенность в этом вопросе, знаете ли… — он вяло улыбнулся и ссутулился, весь поник и будто бы сдулся.

— Что же за пиковая дама?

— Эта знаменитая Элизабет со своей красивой, яркой, червовой дамой-подругой! Как только они появились, игра не задалась.

Люциус изменился в лице. Какой же он слепец. Артефакт носила красивая леди!

— Всё очевидно, Герман — это был блок на шарлатанов. Думаете, магглы не умеют защищаться от таких, как вы?

— Блок… Но я не понимаю, как же так! Кто же… Кому понадобилось?

— Крупье, администрации курорта или кому-то из ваших врагов… Думайте… — Люциус подлил виски в стакан и усмехнулся.

К вечеру ему стало совсем невтерпеж. Ни Элизабет, ни её красивой подруги. Малфой выискивал их везде, — магия работала всюду. Когда восстановили электричество, вернулись и мужчины, пропавшие из-за лавины. Недовольные. Их ожидало много работы.

Идя ужинать, Люциус заметил, как они чистили дорожки. Их лопаты загребали комья липкого снега и сжиженной лепёшкой бросали его в сугроб. Элизабет рядом постукивала ногой, сцепив руки за спиной, и наблюдала. С улыбкой мягкой и дружелюбной, обманчиво дружелюбной, она будто ожидала, когда кто-то сделает что-то не так, чтобы она это что-то непременно заметила, обозначила и поправила.

Люциус обменялся с ней взглядами, направился в главное здание и там присел за дальний столик, лицом к дверям, чтобы видеть каждую вошедшую сюда женщину, зал, всё и всех. Его незнакомка носила браслет, и это её мальчишки стащили его трость. Фальшивую трость. Он ждал и ждал предвкушающе.

Его ослепила вспышка, он повернул голову и различил широкую улыбку Гессенского, потом и его самого. Запоздало сощурился.

— Пардоньте! Ошибочка. Однако же, давайте-ка поговорим! — Гессенский в приглашении не нуждался, он отодвинул стул, уселся, оперевшись локтем о добрую половину стола и смял скатерть. — Мне нужно кое-что прояснить, чтобы всё соединить и у нас с вами не возникло недопонимания! Вы влюбились в мою Элизабет?

— Чем вызван…

— Влюбились! В неё невозможно не влюбиться! Тем, кто влюбляется в Элизабет, даю скидку на фото! Так влюбились?

— Едва ли, мистер Гессенский.

— Все влюбляются! Это природный магнетизм!

— Мистер Гессенский, приятного аппетита, вас уже ждут за столиком.

— Она такая душечка! И хозяйственная. Это ведь она сегодня мужиков-то привезла, лихачка! А ещё заказала масло для ратра́ка ⁽¹⁾, а то он у нас сломался! Так по дешёвке! И соль! И тоже сэкономила нехиленько! Умна, талантлива, обворожительна и, ох, сексуальна!

— Мистер Гессенский!

— Да что?!

— Вы её вообще жалеете? Дама ваша драгоценнейшая почти не спит.

— Влюбились… Можете за ней этого — приударить!

— Да что вы заладили… — раздражённо прошипел Люциус. — Мой интерес к подобным женщинам, как ваша Элизабет, едва ли можно назвать мужским. Таких женщин обычно заводят в друзья или, на худой конец, в скорую помощь. Но никак не в женщины. Женщин, да будет вам известно, любят не за удобство и не за огрубевшие от тяжелой работы руки. Ваша же Элизабет — машина, не знающая сна, которая годиться лишь для эксплуатации в хозяйстве. А на самом деле всё это — задача мужчины — создание таких условий, когда его женщина ни в чём не нуждается. Иначе где ей взять силы, чтобы быть просто женщиной, в которую можно влюбиться? Где, мистер Гессенский? Вот как найдёте ответ на этот вопрос, так приходите со своими дифирамбами.

Гессенский растерянно посмотрел на Люциуса, а потом за его спину, потом снова на Люциуса и опять за спину.

— А женщина, в которую можно влюбиться, мистер Малфой — какая она? — спросила Она из-за спины и тотчас мягче добавила:

— Кристофер…

Гессенский встал и, отодвинув стул, устроив её на него, удалился с будто обескровленным лицом.

Его незнакомая леди села напротив.

Они впились друг в друга изучающими взглядами. Её фарфоровая кожа будто сияла изнутри, а глаза так и обдавали аристократическим холодом.

1) Ратра́к — специальное транспортное средство на гусеничном ходу, используемое для подготовки горнолыжных склонов и лыжных трасс.

Вернуться к тексту

— Неужели Вы пришли ко мне с этим вопросом, моя дорогая? — Люциус чуть наклонил голову и посмотрел на неё изучающе.

— Нет, но, быть может, вы сообщите, мистер, какие женщины не вписываются под термин «эксплуатация»? — она вернула ему взгляд.

— Желаете записаться в эту категорию, леди? — слегка подначил её Малфой.

— Желаю понять ваши требования. Вчера вам так не понравилась моя игра, что вы сбежали, едва мои пальцы оторвались от клавиш. Сегодня привередничаете и щедры на оскорбления женщин. Чем нехороша Элизабет? — она поморщилась. — Чем нехороша моя игра, мистер Малфой?

— Был под впечатлением, леди. — Малфой улыбнулся своей самой аристократичной улыбкой.

— Своеобразная реакция, — она едва заметно сузила глаза.

— Какой стимул, такая и реакция, моя дорогая. — Люциус откровенно наслаждался её негодованием.

— Ах, вот как…

Между ними повисла и растянулась, как густая смола, пауза. Люциус рассматривал леди, и её леденящий взгляд, полный строгости и дисциплины, и длинную тень от тёмных ресниц, и губы с чётко очерченным контуром — смотрел и не находил изъяна, к которому ему так хотелось прицепить собственное внимание, чтобы не отвлекаться на сексуальное влечение. Чтобы не думать, как эта леди, раздетая и разгоряченная, извивается под ним с каждым новым толчком; как впивается в плечи тонкими пальцами, как постанывает, пока он прикусывает её шею и языком скользит к нежному местечку где-то под ушком. Чтобы не думать, что мог заставить её стонать и скулить. Что смог разжечь огонь в этой неприступной красавице. В этой красивой маггле.

Что мог разжечь такой же огонь, который вызвала она в его, казалось бы, высушенном, сожжённом и охладевшем ко всему сердце. В сердце, где не было ничего, кроме пустоты.

Ничего до встречи с этой загадочной особой, имя которой он предпочел не узнавать, потому что в его случае имя — начало романа.

Люциус поджал губы. Ему совершенно не нравились проблески весны в нём самом.

— Не стоит видеть двойной смысл там, где его нет. Играете великолепно. Мне интересно понять другое…— заявил он.

Она подалась вперёд, оперевшись на предплечья и, говоря тише, предположила:

— Как можно страдать бессонницами долгими и оттого бесконечными ночами, должно быть…

Люциус наклонился к ней, и их лица оказались друг напротив друга. Совсем рядом. Так, что леди смогла разглядеть каждую морщинку и найти возраст Малфоя весьма и весьма притягательным. Опасно притягательным. Особенно ей понравился лучистый узор лет в уголках его умных, спокойных глаз, от которых она не могла отвести взгляда — всё блуждала и по голубо-серой радужке, и по длинным ресницам, и по нижним, припухшим от хищного прищура, векам. У него было лощеное лицо и усмешка с едва заметной ямочкой на гладко выбритой щеке. И весь его образ, мучительно пугающий, принимал всё более приятную метаморфозу.

Ей стоило его опасаться. Она с самого начала подозревала, что знает, зачем он пришёл, и отдавать не хотела.

— У вас есть то, что принадлежит мне, — голос Люциуса Малфоя покрылся коркой льда.

— Не понимаю о чём речь, мистер Малфой, — её лицо приняло отстранённое выражение.

— Речь даже не о трости, леди.

Её глаза молниеносно сверкнули удивлением.

— И вам прекрасно известно, что мне известно. Вы так волнуетесь, когда я обращаю на вас внимание. Нервничаете и вместе с тем питаете интерес, леди. Но трость всё же следует вернуть.

Он накрыл её ладонь и ощутил ласковую ткань перчатки и то, как ладонь эта сжимается в упрямый кулачок.

— Да неужели? — заявила она, сдвинув брови.

— Я хочу это вернуть, и если вы назовёте цену, леди…

— Это не продаётся, мистер Малфой.

— Леди, я настоятельно рекомендую не спешить. Это моё, а моё всегда моё.

— А то что? Мне не удастся попасть в категорию А?

— Нет, леди, дело не в этом.

— Всё равно нет. Нет в любом случае, мистер Малфой.

Выражение его лица изменилось тотчас. Серьёзность, сконцентрированная в самой холодной и твёрдой форме, возобладала в Люциусе с новой силой, и леди, наблюдая с ужасом за всем этим, поняла, что шансы унести с собой артефакт крайне малы. И тем не менее артефакт был необходим не только ей.

— Обычно леди, если я чего-то хочу, то чаще просто стою на камне уверенности среди реки случайностей и обстоятельств. Но в Вашем случае, я приложу усилия, чтобы это заполучить. Или отобрать. Я рискну, леди.

— Что ж, в таком случае мне интересно, что вы сделаете, мистер Малфой. Говорят, вы не повторяетесь.

Насмешливый тон, с которым она произнесла последнюю фразу, окончательно раздосадовал Малфоя. Да к нему относились со скепсисом, в него не верили, считали слова всего лишь пустой формой… Он наклонился ближе, так что его нос оказался в дюйме от её, и ужасающе тихо сказал:

— Молитесь, леди. Я получу своё.

На её шее забилась жилка. Люциус усмехнулся, просунул руку под рукав её платья и добрался до верхней пуговки легкомысленной чёрной перчатки. Леди насторожилась, не могла, не смела, не хотела верить. Он удерживал её взгляд своим и заставлял покрываться мурашками. Пуговиц было немного, и каждую он расстёгивал медленно, ловля приглушенное женское дыхание.

— С ума сойти! — её изумлённый шёпот прозвучал слишком громко; к ним устремились взгляды. — Неужели вы всё ещё играете по этим правилам?

Он покачал головой. Глаза его сияли по-дьявольски победоносно.

Больше леди не издала ни звука, только время от времени переводила взгляд с его лица на руки и обратно. Шёпот за соседними столиками смолк. Гессенский щёлкнул фотоаппаратом, но ни Малфой, ни леди даже не посмотрели в его сторону. На четвёртой пуговице Люциус с беспокойством почувствовал, что и его пульс ускорился, а на седьмой — стал скачущим. Пришлось собраться, чтобы сохранить ровное, безмятежное дыхание.

Леди молчала. Позволяла. Изучала. Её тоже охватывала гремучая смесь оттепели, интереса и противостояния.

Люциус раздевал разных женщин и по-разному, но никогда не чувствовал себя таким соблазнителем, как в тот момент, когда расстегнул последнюю пуговицу и приспустил перчатку. Пальцы легли на её нежную кожу и скользнули к запястью, и по цепочке не того браслета, и зачем-то выше. Ему было мало этих прикосновений и будто бы уже плевать, что никакого артефакта не было, а был обычный браслет. Всё, чего хотелось — продолжения. Трогать её, оголять дальше…

Неужели он ошибся?

Некоторое время леди смотрела на вздутые вены его изящной кисти, на пальцы медленно, словно инстинктивно поглаживающие её предплечье и всё более задиравшие рукав её платья и на то, как сам Люциус Малфой впивался в неё взглядом, молчал и усмехался в полу оскале. Хищном. Властном. Требующим будто не артефакт, а её саму.

Она вырвала руку. Зрачки её были расширены, голос хриплым:

— Всё несколько иначе, мистер Малфой. Вы забываете, что это не светское общество и репутация здесь, на туристическом курорте, совсем не играет роли и… — она осеклась, когда взгляд его поднялся по локтю и на плечо, где скрывала баджу.

Шпинелевскую.

Его.

Глаза Люциуса сверкнули ярче. Он откинулся на спинку стула. Мысль, что она та самая обскур, о котором когда-то говорил Северус, интриговала его ещё больше. Теперь понятно, почему его друг так активно уговаривал его дать на время антимагический артефакт.

Просыпаться в хорошем настроении под сияние солнца — было большой редкостью для Малфоя. Сегодня он предвкушал. Канатная дорога, состояние парка и, наконец, леди, для которой он всё же придумал западню, способную удовлетворить его сполна. Всё это обещало ему триумф. А завтра в послеобеденный час порт-ключ должен вернуть его в Англию, где ожидал очередной аукцион.

Уровень термометра заметно опустился. Морозило. Весна сделала шаг назад. Люциус надел перчатки и поднял ворот пальто, собираясь выйти навстречу кусающемуся ветру, но, когда он взялся за ручку двери, она не поддалась. Он подошёл к окну и увидел, что вокруг толпятся магглы, но угол не позволял увидеть крыльцо шале.

— Сэр, вас уже пытаются раскопать! Не беспокойтесь!

В окно с заднего двора к нему постучался маленький кулачок. Люциус оказался там и посмотрел на мальчишек.

— Мистер Малфой, вылезайте!

— Там гиблый случай, вас дядя засыпáл всю ночь! — тараторили мальчишки, перебивая друг друга.

— Дядя? — протянул сквозь зубы Люциус. — Вот оно что… Придержи-ка стул.

— Наша мама говорит, что он мошенник.

— Мошенник и волшебник, совсем как вы!

— Мама не говорила, что мистер Малфой мошенник!

— Мама слишком спешила на канатную дорогу, чтобы договорить, но она так и сказала «он такой же как этот»! — не унимались дети.

— Нет.

— Стул, — напомнил Люциус.

Джон старательно сжал табуретку, фиксируя её в сугробе. Джордж протянул ладошку, словно его помощь сыграла бы большую роль.

Обычно Люциус Малфой в окна залазил, а выходил уже примирившийся, обласканный и удовлетворённый через дверь. Здесь же все было наоборот: и не к даме, и из окна, и недовольный. Ревнивый Герман, не способный выдержать конкуренцию, прибегнул к методам, которые знал лучше всего — к мошенническим. Низменным. Жалким. Завалить его дверь чисто маггловским способом — это надо же додуматься!

Он поставил колено на подоконник, перебросил вторую ногу и, развернувшись, встал на неустойчивую табуретку. От его веса она просела под наклоном в снег и навернулась. Малфой провалился в снег следом, в последний момент зацепился пальцами за подоконник и шикнул.

Мальчишки придержали его за колени.

— Я сам, молодые люди…— и дождавшись, когда они отойдут, спрыгнул. Мальчишки подозрительно улыбались.

— Мы посторожим!

— Если своруете или сломаете хоть что-то, я гарантирую, что женюсь на вашей матери и превращу ваши детские годы в самые неприятные. Будете ходить в школу дважды в день и есть исключительно овсянку, — его холодный тон и взгляд развеяли в мальчишках всякое сомнение, что мистер шутил. Они закивали.

— Отлично, — сказал Малфой и высоко поднимая ноги, прошёл по сугробу. За ночь выпало немало снега.

— Мистер Малфой! — подлетела к нему мисс Лэд. Он выставил руку, предупреждая, что не расположен к разговору, но она всё равно залепетала себе под нос. — Это сплошное недоразумение! Сейчас всё исправят, а виновника найдем!

— По видео-камерам?

— Нет, что вы! У нас Элизабет заказала новые, и их меняют. Как раз в вашем районе этой ночью…

— Тогда как же вы найдете виновника, мисс?

Она растерялась, и Люциус, поигрывая желваками, хотел направиться в сторону шале Германа, как увидел его на улице, серьёзно настроенного и взъерошенного. И всё в Люциусе закипело в этот момент. Видимо, вид его настолько ожесточился, что Герман, изменившись в лице, обернулся и спешно зашагал прочь. Малфой — за ним, но стоило ему выйти на заледеневшую аллею, как заклинание, призванное защищать дорогие сапоги от непогоды, среагировало нестандартным образом. Соль под подошвой стала взрываться, как попкорн. Хлопок. Ещё хлопок. Третий. Четвёртый. Герман отдалялся, а под ногами словно взрывались маленькие петарды.

Магглы оборачивались, странно поглядывали на Малфоя, совершенно не понимая, как его раздражают эти маленькие взрывы. Конечно, они-то спокойно ходили, прогуливаясь, цепляясь подошвами за эти микроскопические неровности.

Все, кроме него.

Все, у кого обувь была не зачарована, не люксовая, не требующая особого ухода.

Люциус рыкнул и отпрыгнул с тропинки в сугроб, сделал глубокий вдох, снял к чёртовой матери заклинание с обуви и широким шагом направился за Германом. Убежать далеко тому не удастся, а спешил он к канатной дороге.

Люциус догонял. Настроение его было испорчено. Обувь — тоже. Элизабет он поминал добрым словом. Сэкономила.

Герман уселся на канатную дорогу и уехал. Пока Люциус появился на механическом монстре, фора Германа составляла три, а то и четыре кресла.

Механический монстр работал медленно.

— Там никого нет, дорожки не работают ещё!

Люциус перепрыгнул через турникет.

— Сначала заплатите! — крикнули ему.

Он протянул деньги не глядя и занял место.

— Сэр, у меня не найдется сдачи с такой купюры!

— Плевать!

Открытая, с заржавевшим поручнем кабинка не внушала никакого доверия, и только обновленные шкивы отводили Люциуса от заклинаний, которыми он уже собирался злоупотребить. Ехать не хотелось, но ещё больше не хотелось упускать Германа. Люциус вцепился в железную перекладину, поигрывая желваками. Несмотря на то, что он умел летать тенью упивающегося, идея полететь вниз с обнимающим тебя ржавым железом щекотала нервы. И всё-таки он уже передвигался по воздуху.

Сначала под ногами, где-то футом ниже поползла, поехала платформа, а дальше — снежная пропасть, верхушки деревьев, нетронутые тропами опушки — и всё так высоко, так далеко и с таким хиленьким, недобрым поскрипыванием, что неприятно перебирало в животе. От ветра слезились глаза. Земля всё отдалялась, и на седьмом-восьмом столбце откуда-то справа открылось ужасающе глубокое ущелье и микроскопические зелёные точки многовековых елей где-то там, далеко внизу. Люциус отвернулся от пропасти. За лыжной трассой перебирала лапами снежные холмы слишком крупная тёмная рысь.

Айрон. Он бежал куда-то наверх, и Люциус поискал взглядом, куда бы мог мчаться дух, уж не к его-то леди? Из-за проклятья, наложенного ещё прадедом Малфоя, Айрон не мог прикоснуться к потомкам Малфоя, но тем не менее мог забрать своё у беззащитной женщины.

Гнев Люциуса вышел на новый уровень.

Вдалеке виднелась макушка Германа. Он постоянно оборачивался, словно боялся, что кабинка Люциуса движется быстрее его. Люциус убивал его взглядом. Холодным. Расчётливым. Подозрительно спокойным.

— И всё равно вы не правы, лорд Малфой! Возомнили себя невесть кем! Ишь! — кричал Герман, краснея всё сильнее.

Двигались медленно, с поскрипывающим стрекотом. Люциус с нетерпением ждал нормального разговора и своего краткого объяснения, почему Малфоям не следует переходить дорогу.

Не дождавшись ответа, Герман нервно заболтал ногами и вновь крикнул, полуобернувшись:

— Мою червовую не смейте трогать! Моя она! Моя!

— Что вы там буробите? — крикнул Малфой, и шея его напряглась.

— Мои червовые лампасики! Мои роковые, улыбчивые! — верещал Герман, чем сильнее злил Люциуса.

Внезапно кабинка встряла и закачалась. Герман что-то тявкал и размахивал рукой, словно держа саблю — энергичный вояка, и было ему плевать, что они застряли. Люциус ударил ладонями по ржавой перекладине. Краска на ней осыпалась на его пальто.

— Не догонишь, эдакий супостат! Нет ничего святого в этих Малфоях! Не зря мне бабушка говорила…

Люциус рыкнул. Горная тишина и ощущение нелепого трепыхания, будто ты подвешен за шиворот, были непередаваемы.

— Помолчите! — рявкнул он и обернулся, пытаясь различить далеко ли до станции. Солнце слепило и прятало в своих лучах силуэты людей.

— Сохраняйте спокойствие! — кричали они.

Люциус закатил глаза.

— В течении часа неполадку устранят!

— Где же ваша прекрасная Элизабет? — спросил он, даже не надеясь, что его услышат.

— Элизабет занята сейчас. Вы только сохраняйте спокойствие, сэр!

Люциус сверкнул глазами.

— Да, сохраняйте спокойствие! Механики уже выехали!

— Да, сэр, механики прибудут с минуты на минуту!

— Они уже выехали из соседнего городка! Тридцать минут и будут тут!

Люциус поиграл желваками. Сложно передать тот спектр эмоций, который он испытывал в эти минуты. Элизабет, этот всемогущий фактор сервиса и клиентского удобства, была занята! И интересно чем же? Должно быть, посыпала дорожки химической заразой, въедающейся в драконью кожу.

Люциус посмотрел на свои сапоги. Их вид оставлял желать лучшего. Дорогостоящий уход, магические заклинания, наконец, защита от агрессивной погоды — всё пошло, нет, полетело, известному существу под хвост. Кожа поморщилась, белые разводы уже не отмыть, и вся эта красота на фоне далёких снежных ухабов и верхушек деревьев, угрожающих сделать человеческое канапе.

Чем же была занята эта самая Элизабет, пока он, да даже если не только он, а ещё и этот никчемный Герман, болтались здесь в подвешенном состоянии? Сервис действительно был ужасным. Люди позади подбадривали и что-то орали. Невнятное эхо летало в пространстве междугорья. А ещё его леди и его артефакт были в опасности, потому что Айрон бежал уж слишком целенаправленно. А судя по неработающим трассам, не так много людей, тех, кто мог бы ей помочь.

Эта ужасающая мысль исчерпала в нём терпение за минуту тщетного ожидания. Больше Люциус ждать не мог и не собирался. Он обратился тенью УПСа и вылетел на бешеной скорости в сторону второй станции. Он бы предпочел аппарировать, но аппарацию министерство отследило бы и взяло на мушку этот горнолыжный курорт, чего Люциус не желал совершенно. Тень же отследить было невозможно.

А дальше всё происходило стремительно быстро. Следы рыси вели на станцию. Ни станция, ни лыжные трассы не были чищены. В снегоуборочной машине — ратраке — загорались, но тотчас гасли фары. А Айрон уже бежал в сторону, и кто-то белый, огромный, толкал ратрак. Йети! Он таранил его и не то пытался сдвинуть, не то перевернуть. А тросы, обеспечивающие плавный спуск ратрака с крутой трассы, перегрызанные, лежали змеиными кольцами на снегу. И было много льда… а Элизабет как назло будто и не проходила, будто и не рассыпала свою вредную солёную дрянь.

И больше никого.

Совсем.

Идеальное место для убийства. Почему-то Люциус подумал именно о нём. Возможно потому что и сам хотел придушить эту Элизабет, пускай и гипотетически. Она сидела в ратраке. Видимо, заперлась, и не удивительно, ведь количество мифических существ на квадратный метр зашкаливало.

Малфой стремительно приближался, но понимал, что уже поздно, что не успеет долететь. Ратрак поехал. Гусеница его заскользила по обнажённому льду. Бабочки, гусеницы, танк — Малфой тряхнул головой, отгоняя странные ассоциации. Йети упорствовал и упирался сильнее. Махина набирала скорость. Она преодолела горизонтальное начало спуска и сиганула в почти что вертикаль. Резко, стремительно и обречённо.

Малфой бросил инкарцеро-максимум. Мощные веревки растянулись паутиной между двух столбов и перекрыли путь. Ратрак они поймали, а Малфой, пролетая над ним, внезапно ощутил, как всё в нём перестало на мгновение работать. Секундное замешательство, и он полетел вниз.

Дух захватывало. Жизнь не проносилась. Секунда, вторая. В самый последний момент он обратился тенью и приземлился в сугроб.

Гнев его достиг апогея. Было не столько больно, сколько неприятно. Бесила эта Элизабет, которая вместо того, чтобы заняться канатной дорогой, вляпалась в ещё большие неприятности и вынудила его спасать её, да притом ценой падения в мерзкий, жалящий холодом снег, из которого ещё надо откопаться! А ещё злил гаденький Айрон! Герман! Леди, успевшая стать занозой! И, о небеса, Йети!

Ошарашенный Йети.

Изумленный Йети.

Совсем не кровожадный.

Йети смотрел на перегрызанный трос.

Веревки скрипели от натяжения, удерживая многотонный вес ратрака. Люциус поморщился. Гнев играл в нём всеми оттенками: от раздражения до ярости. Про спасение леди он временно позабыл. Да и не было её здесь…

Пытаясь осознать произошедшее, Малфой ловил себя на мысли, что сейчас, застряв в снегу, он походил на иглу старого граммофона, которая увязла в колее и отказывалась скользить дальше, всё возвращалась к ямке, проигрывала вновь и вновь одно и тоже, словно собирая по крупицам записанные ноты. Сначала не сходилось ничего, но постепенно все факты сошлись; а карты послушно сложились в руках величайшего крупье.

Почему эта Элизабет всё успевала. Почему не спала ночами. Почему была затычкой в каждой бочке. Почему лезла в любые сложности и дружила с Йети. Почему министерство не рекомендовало сюда ни ехать, ни аппарировать…

Обскурство. Артефакт…

Малфой видел, как из ратрака вылезла Элизабет, как спешно оглядываясь на оборванный трос, сделала два-три женских шажочка к нему, потом ускорилась и то, как капюшон слетел с её головы и что там, вместо крупной, грубоватой женщины оказалась его прекрасная леди.

Без красных лампасов.

Не германовская, другая.

Его.

Просто пуховик ей был велик.

Просто Люциус Малфой обманулся. Дважды. Трижды.

Люциус перестал поигрывать желваками, и всё в нём, словно в котле Северуса, смешалось, вспенилось и превратилось в горячее, густое изумление, требующее произнести треклятые слова.

И как-то стало легче. Эфемернее. Эйфоричней.

— Как вы, мистер Малфой? Мерлин, вы упали с такой высоты! Идти можете? Люциус, вы слышите меня?

— Ваше имя Элизабет? — только и смог произнести он.

Она всё суетно лопотала, говорила, как сейчас они поступят и что вставать ему она запрещает, что вызовет доктора и что ему нужно конкретно сказать, где и что болит, если он хочет, чтобы она помогла. А она непременно поможет. Она знает, как поступать при таких вот ситуациях!

И пока она говорила, два образа соединились в один, срослись, сошлись, и Люциус, ощущая совершенно полномерно эту женщину, эту властную, эту упрямую, эту надоедливую и чарующую красавицу, поцеловал её. Поцеловал со всей страстью и на одном дыхании. Она замычала, вцепилась в его плечи и, побаиваясь отталкивать сильно, едва-едва уперлась. Губы её поддались, и Малфой испытал потребность целовать её дальше и дольше, никуда не спеша и наслаждаясь её стоном, мнимым сопротивлением и ответным движением юркого языка.

Элизабет первая пришла в себя, быстро отстранилась и залепила ему звонкую пощечину.

Щеку обожгло.

Люциус громко рассмеялся. Раскатисто. Запрокинув голову. Ощущая себя по-мальчишески глупо и вместе с тем глубоко счастливым. Обманутым везунчиком. Облапошенным баловнем фортуны. Влюбившимся по уши в образ, который терпеть не мог и вместе с тем обожал и восхищался. В настоящую женщину.

— Дурак! — выпалила она и направилась прочь, оставляя следы на сугробе.

Щека его горела, а он, смеясь, смотрел добродушно ей вслед. И в этот момент щёлкнул фотоаппарат, и Гессенский показал большой палец вверх.

— Вот это фото что надо, мистер Молфай!

— Кристофер! — рявкнула Элизабет, подходя к Йети, который схватился за ратрак и теперь тащил его назад, за склон. — Займись делом! Скоро нужно будет открывать канатку, а у нас ничего не готово!

— Иду-иду! — пропел Гессенский и подбежал к Малфою, подавая руку. — Ну как в мою сестру можно не влюбиться? Вставайте-ка! Как это вы сюда попали-то? Волшебник что ли? Может, разберетесь с этой рысью тогда уж? А то она всё маячит и маячит, я её боюсь!

— Кристофер!

— Иду-иду, дорогая Элизабет!

Люциус смотрел на него, улыбаясь лишь одними глазами, и Кристофер улыбнулся ему в ответ…

Post Scriptum

Курорт он всё-таки купил, с Айроном договорился и теперь, лежа в спальне, рассматривал фотографию. Нет, ни за какие деньги он бы её не продал! На фото был он. Счастливый. Смеющийся. В огромном сугробе, от которого вела цепочка шагов к удаляющейся женщине.

Стояло матовое утро. Малфой скользнул тыльной стороной ладони по женскому плечу, по шпинелевому баджу и ниже. Артефакт он не получил, а наоборот, отдал ещё и два браслета двум взбалмошным мальчишкам, но грела Люциуса лишь одна мысль.

Мысль о том, что и артефакт, и мальчишки принадлежали леди.

А леди принадлежала ему.