Колдография (джен)

— Доминик, ты что, до сих пор не бросила эту гадость? — возмутилась заметно состарившаяся, но всё ещё энергичная Молли Уизли, застыв на ступеньках веранды.

Доминик почему-то покраснела, хотя уже давно не была маленькой, да и думала, что ни в чьём одобрении не нуждается. Поднесённая к губам сигарета дрогнула в пальцах.

— Это же вредно! — продолжила Молли.

Взгляд её метал молнии, а праведного гнева хватило бы на несколько особо эмоциональных заклинаний.

Ответа никак не находилось, да и тусующиеся рядом кузины и кузены только и делали, что переглядывались. С бабушкой старались не связываться.

— Да, Дом, как ты можешь?! — раздалось за спиной наигранно-возмущённое, почти насмешливое, а потом из-за плеча возникла рука и дёрнула сигарету.

Этот голос она бы узнала даже через сотни километров. Восторг затопил Доминик жаром. Быстро развернувшись на скамье, она уставилась на стоящего напротив брата-близнеца, не веря своим глазам.

— А здоровье-то не железное, Дом! — продолжил возмущаться Луи и, поднеся сигарету к губам, глубоко затянулся и широко улыбнулся на выдохе: — Вот где твоя осознанность?!

Стоял, заслоняя спиной солнце, и лыбился во все зубы, а в голубых глазах светились смешливые искорки. Так, словно не шатался по всему миру последние полгода, не подавая о себе ни весточки. Расслабленный и довольный собой и своей выходкой.

— Луи! — счастливо воскликнула Доминик, бросившись брату на шею.

Тот заржал и обнял в ответ за талию.

И тут из-за дома раздался истошный крик:

— Чей это самолёт?! Луи!!!

И не успела Доминик удивиться, как Луи крикнул в ответ:

— Почему всегда «Луи»?!

— Самолёт? — спросила Доминик.

Брат затянулся её сигаретой, выдохнул и неопределённо пожал плечами:

— Был в России. Махнулся с каким-то сумасшедшим русским магом на колу, — сказал Луи. — На колу, прикинь? Он, говорит, у нас этого добра немерено, а вот колы — больше нет. Ну и вот. Теперь у меня есть самолёт.

Доминик покачала головой. Можно было подумать, что поедь она в Россию, махнула бы колу на самолёт!

Нет, в этом был весь Луи Уизли: он шагал по жизни широко, нахально и свободно, и делал, что хотел. И чудачества рождались вокруг него, словно в его арсенале было припрятано специальное заклинание, окрашивающее жизнь в пёстрые цвета.

— Ну что, не похоронили меня в этот раз? — внезапно спросил Луи, глупо ухмыляясь.

В прошлый раз, когда он пропадал неведомо где, Флёр настолько распереживалась, что начала отправлять запросы во все аврорские департаменты магических союзов мира. В какой-то момент она на полном серьёзе начала утверждать, что, видимо, блудливый сын сгинул в каком-нибудь богом забытом месте, да и поделом ему!

— Не знаю, — ответила Доминик и протянула руку за сигаретой. — Может быть, и хоронили. Я работала много.

Лицо Луи окрасило уныние.

— Сигарету отдай.

— Не отдам. Даже не оплакивала меня. А ведь я твой любимый брат, где другого такого найдёшь?

Доминик фыркнула и, выхватив-таки из его пальцев сигарету, сквозь зубы пробормотала:

— Тафие, фаф ты, в напалфме не горят и в цунами не фонуф, — и, выдохнув дым, закончила: — Вас только ветром носит, да сквозь землю проваливаетесь мастерски.

— Красочная характеристика, — хмыкнул Луи. — Хочешь, возьму тебя штатным корреспондентом на следующее задание?

— На ваше сверхсекретное задание, господин аврор? Корреспондента?

— Будешь ходить за мной в красивом жилете по пятам и записывать каждое слово. А потом напишешь сенсационную статью или роман-бестселлер. Разрешаю даже приврать. В местах, где я — герой, разумеется.

От удовольствия, расплывшегося на лице брата, Доминик рассмеялась:

— Для секретного агента в тебе слишком много тщеславия.

— Да какой я секретный агент? — рассмеялся Луи и похлопал её по плечу: — Так, бродяга на хлебах Аврората. Пойдёт в дом? Чую, мне там сильно косточки перемывают, нельзя их одних оставлять.

Доминик улыбнулась Луи.

Тот день был одним из тех солнечных и тёплых летних дней, которые запоминаются на всю жизнь. Потому что любимый брат наконец-то вернулся домой, вернулся к ней.

В доме их уже ждало огромное семейство Уизли. В гостиной был накрыт праздничный стол. Молли Уизли праздновала восьмидесятилетие.

Стоило им войти, как раздались приветственные восклицания, с места подскочил Джеймс Поттер: он был рад внезапному появлению Луи не меньше Доминик. Дом наполнился гоготом и шумом.

Доминик заняла место за столом рядом с Роксаной и с улыбкой наблюдала, как словно по мановению волшебной палочки переключил на себя внимание брат. Очаровательно улыбаясь и хохоча в голос, он всегда говорил эмоционально и выразительно, а на лице его менялись эмоции, как калейдоскоп.

* * *

Если бы Доминик спросили о самом счастливом воспоминании, она бы без раздумий назвала первый день в Хогвартсе. Но не потому, что это был первый день в школе, нет. В школу она не очень-то и хотела. Самым счастливым воспоминанием был момент распределения: шляпа отправила близнецов Доминик и Луи Уизли на Гриффиндор. Их определили на один факультет, и они остались вдвоём. Остались вместе.

И, если подумать, все воспоминания Доминик были связаны с Луи.

Шалости, игры, учёба, влюблённости, поездки. Если ругаться с родителями — то только вместе. Если сбегать из школы — то непременно вдвоём. Издеваться над сестрой? По одиночке неинтересно.

Наломать дров на пару и на пару карабкаться вверх, подавая один другому руку.

Они были во всём.

Доминик по жизни была страшной трусихой, но без колебаний научилась водить маггловский мотоцикл, когда это сделал Луи.

Доминик сама ни за что в жизни не прыгнула бы с банджи, никогда не отправилась бы волонтёром в тропические леса Южной Америки и не стала бы пробовать жареных тараканов. Доминик с детства терпеть не могла пикси (потому что они были мерзкими!), но к двадцати пяти годам держала одного дома в качестве домашнего питомца. Луи, доброе сердце, притащил его, больного, выходил и запретил выкидывать.

Всё вокруг, все воспоминания, вещи и сущность Доминик, — всё отражалось в Луи.

Даже когда время и возраст развели их по разным профессиям, брат оставался для Доминик самым главным человеком в жизни. Луи Уизли работал то тут, то там, мотаясь по миру и выполняя «задания» Аврората. Он редко распространялся о том, чем именно занимается, отшучиваясь и представляясь окружающим вольным фотографом.

Доминик же устроилась в штат "Ежедневного пророка" и занималась исключительно новостями Магической Великобритании. Луи смеялся над ней, спрашивал, где её авантюристская жилка? Доминик всегда отвечала, что ей нужен стабильный доход, а не то золотые горы, то гроши с мостовой.

Но как бы велико ни было расстояние, они всегда находились на связи. Ради этого Доминик даже научилась пользоваться маггловским телефоном. Широкополосный Интернет был значительно быстрее и надёжнее сов.

На тумбочке в холле их небольшого домика стояли десятки кривых, но ярких фотокарточек и селфи из совместных путешествий. Чаще попадался Луи: Доминик нравилось фотографировать, а брат был чертовски фотогеничен.

На одной он вытаскивал из рыбацких сетей черепаху, на другой — играл в магический покер на весь гонорар. Ещё одна фотокарточка запечатлела его на любимом красном байке. На любимой же колдографии Доминик Луи ржал над хмурящейся сестрой, а в конце чмокал её в макушку. У них было мало совместных колдографий, потому что обычно фотографировать их было некому, а постановочные кадры Доминик не любила.

— Если бы я пришёл в гости к девушке, а у неё полдома было бы уставлено фотками другого мужика, я бы не остался, — сказал Луи, взглянув на колдографии, когда они вернулись после праздника домой.

— Мой дом, что хочу, то и делаю, — ответила Доминик. — Что-то не нравится — покупай свой, там и живи.

Брат почесал затылок, словно всерьёз задумался над этим. Доминик чуть не заржала — она-то знала, что брат придуривается. Тем более в этом доме была и его часть наследства. Так что даже если он был оформлен на неё, то по-честному принадлежал им двоим.

— Не хочу, — в конце выдал Луи. — Буду совершать набеги на Лондон раз в полгода и распугивать твоих мужиков.

— Фантомных разве что.

— Ну, ты ещё больше фоток повесь, точно кто-нибудь появится.

— Зуб даёшь?

— Нет, не даю, — хмыкнул брат и, зайдя в кухню, быстро хлопнул стакан воды: — Люди не акулы, у нас зубы всю жизнь не растут.

Доминик запрыгнула на столешницу рядом и произнесла:

— Ты надолго в Лондоне?

Луи неопределённо пожал плечами:

— Зависит от того, что скажет начальство. Посмотрим.

— Повезло твоему начальству с тобой, — протянула Доминик и заработала весёлый взгляд брата исподлобья. — Таких отбитых ещё поискать надо, чтобы домой не стремились вернуться.

Луи тихо рассмеялся.

— А что дома делать? Дома скучно, Дом.

Как будто она не знала. Доминик видела, как метался Луи, когда жизнь запирала его в четырех стенах. Как рвался наружу, как норовил выдумать что-нибудь эдакое. Пропадать неизвестно где он начал, как только научился аппарировать — в шестнадцать лет.

Сколько раз она прикрывала его в Хогвартсе, не счесть.

И Луи всегда знал, что она поймёт и не будет злиться.

Достав из кармана пачку сигарет, Доминик тихо закурила.

— Я разбила твой мотоцикл, — тихо призналась она.

— Какой из?

— Красный «Харлей».

На кухне повисло молчание. Красный «Харлей» был любимой игрушкой Луи, и, справедливости ради, отлично дополнял его образ беспечного обворожительного разгильдяя.

— Может быть, не сильно разбила? — с искренней и неподдельной тоской в голосе спросил Луи.

— Очень сильно разбила, — шёпотом призналась Доминик и, отметив, что не сильно-то брат как будто бы расстроился, добавила: — Собирали по всей дороге.

— Репаро?

— Там ко мне нужно было применять репаро. Тем более пока меня везли в маггловскую больницу, дорожная полиция собрала детали мотоцикла и отправила под списание.

Брат окинул её оценивающим взглядом и больше ничего не спросил, а Доминик не хотела рассказывать.

Пусть ближе друг друга у них никого не было, но что-то хотелось оставить только себе. У брата были секреты — много секретов, — Луи вообще жил отчаянной жизнью. И у неё были секреты; правда, касались они более тривиальных вещей. Подробностями личной жизни она, к примеру, не хотела делиться.

— Мне нужно притвориться, что я заботливый брат и должен кому-то поправить физиономию, или всё нормально? — в конце концов, спросил Луи.

Доминик покачала головой:

— Джеймс уже сделал это за тебя, хотя я не просила.

— Я просил.

— Зачем?

Луи пожал плечами:

— Так ему и сказал: будет кто обижать Дом, въеби ему.

Беспечность, с которой брат говорил о драке, диссонировала с его обычной недружелюбностью. Это удивило бы многих, но не Доминик. Драться Луи с детства не любил, но если и начинал, то делал это с поразительной самоотдачей. Как и всё остальное, впрочем.

Отведя глаза, она промолчала.

Время было за три ночи, самое время ложиться спать. Но ни Доминик, ни Луи уходить с кухни не спешили. Мгновения текли, а они просто наслаждались тишиной.

Луи медленно цедил воду, оперевшись о кухонную столешницу рядом с сестрой.

Они часто так делали и раньше — просто находились рядом. Доминик не знала, зачем это делал Луи, но ей рядом с братом в такие моменты было спокойно.

— Пойдём погуляем? — спросил Луи внезапно.

И Доминик, не раздумывая, согласилась. Ночь была тёплой и лунной, и на следующий день — выходной. Отчего бы не прогуляться?

Они шли своим привычным маршрутом узкими пустынными улочками, свернули в парк и вышли на берег реки. Гладь освещалась ночным небом.

Гулять по ночам всегда особенно нравилось Доминик, но в одиночестве она этого никогда не делала.

— О тебе Оливия спрашивала, — внезапно призналась Доминик, глядя, как упавшая на её глазах с дерева веточка быстро скользнула прочь по течению реки.

Новость Луи не впечатлила — реакции не последовало никакой. Брат меланхолично проследил за пустившейся в путь веточкой.

— Ты ей нравишься, — попыталась ещё раз Доминик.

Оливия была красивой и обаятельной девушкой, по её мнению способной заинтересовать Луи. Луи любил красоток и стерв. Говорил, что с ними интереснее.

— Ночь сегодня красивая, — вместо ответа сказал Луи.

И, стянув толстовку, бросил на траву под удивлённым взглядом Доминик.

— Давай искупаемся? — улыбнувшись, предложил Луи.

— Дурак, что ли?

— Да ладно тебе! Вода явно тёплая, лето же!

Доминик упиралась и визжала, и даже кусалась, но сил у неё было меньше. Луи ржал в голос, упрямо заталкивая её в воду. Вокруг не было ни души, только река шелестела водой, и деревья — листьями.

Им было по двадцать пять, и они были так беспечно счастливы в тот момент.

— В грязной городской реке! — ругалась Доминик после, выжимая волосы.

С них стекала вода, оставляя мокрые следы на асфальте пустынных улиц.

— Люблю грязь, — возразил брат.

— Там столько паразитов!

— Люблю паразитов.

— От твоего оптимизма блевать хочется.

— Блюй, — остановившись, пожал плечами Луи и хмыкнул: — Только не на асфальт, до газона добеги.

В ту ночь они добрели до дома только к утру. Совершенно случайно попавшаяся им по пути круглосуточная наливайка щедро напоила пивом. Доминик напилась и разболтала брату о мерзком-премерзком бывшем изменнике, из-за которого она, дура, чуть не разбилась. Жаловалась на родителей, на начальницу. И на то, как ей тоскливо и печально живётся без него в Лондоне.

— Знаешь, я почти согласна отправиться с тобой на следующее задание, — опустив подбородок на ладонь, призналась она. — Возьми с собой, а? Я даже готова в твою летающую машину смерти сесть.

Луи заржал, да только гул и музыка в баре заглушала голоса. Из голубых глаз брызнули слёзы.

— Дом, он же заколдован. Он никогда в жизни не упадёт!

— Да? — неверяще спросила Доминик.

— Точно тебе говорю.

Потянув пиво, Доминик задумалась, а потом спросила:

— Так возьмёшь с собой?

— С утра по-другому говорить будешь.

— А вот и нет!

— Всегда говорила «нет», и дальше так же будет, — невесело хмыкнув, сделал глоток из бутылки Луи.

Доминик в ответ лишь фыркнула. Неверующий! А вот и согласится! Для начала только протрезвеет, пожалуй.

* * *

— Дом! — раздалось сквозь сон.

Слишком реально, чтобы быть просто сном, но откуда взявшееся в сознании — неизвестно.

Доминик села на постели и зажмурилась. Сквозь портьеры едва просачивался свет от закатного солнца. Она проспала весь день, как и следовало ожидать.

— Луи? — крикнула она, но ответом ей была тишина.

Спустившись, Доминик не торопясь прошлась по дому, уже зная, что не найдёт брата. Будь он дома, обязательно бы дал о себе знать. Обязательно сварил бы им кофе на двоих и что-нибудь невпопад сказал про её заспанную физиономию.

На столе на кухне лежала записка:

«Дела не ждут! Убирай в доме, корми пикси, не сгнои себя на работе. Луи».

Доминик в то утро даже разозлилась на брата: в кои-то веке она действительно хотела отправиться вместе с ним, но он успел слинять прежде, чем она проснулась! Было ясно, как летний день, что ему написали из Аврората, и Луи умчался выполнять дела вселенской важности…

Так всегда случалось, и ничего удивительного в этом не было.

И всё было нормально, привычно и скучно, пока ближе к ночи в окно не постучался чёрный филин из Аврората. Записка, привязанная к лапке, предназначалась не Луи.

«Ваш брат погиб на задании. Мои искренние соболезнования. Хейл Бёрк».

Были удушающая боль, шок, неверие, слёзы и истерика. Были крики и душераздирающий ор, раздирающий глотку. Было неверие. Не такое, как в прежние разы, когда Флёр закатывала панику, нет. Тогда Доминик просто не верила. Теперь Доминик не хотела верить.

Разрывающая грудь боль осела глубоко в душе.

— Дом, хорош слёзы лить, — говорил в голове голос брата.

— Дом, ты что?

— Дом, не расстраивай меня.

У неё не случилось шизофрении.

Просто Доминик знала каждый оттенок, каждую интонацию голоса Луи. Знала любимые фразы. Знала, что он бы сидел печальный рядом, не в силах её успокоить. И только это знание вытаскивало её из пучины горя.

Окружающие сочувственно косились на неё, не зная, чем помочь.

В один из мучительно долгих и одиноких вечеров к Доминик зашла Лили Поттер — кузина, с которой она меньше всего общалась.

— Я заметила, что у тебя столько колдографий с Луи, — сказала она. — Но вдвоём вас очень мало. И подумала, что, вероятно, ты захочешь иметь её.

Лили протянула конверт.

Внутри, как на повторе, застыл момент из того самого их последнего летнего солнечного дня. Луи наклонялся сзади и забирал у неё из рук сигарету. На лице Доминик проскальзывало изумление, она резко разворачивалась и улыбалась. Брат улыбался в ответ.

Колдография уникальным образом разбивала и заживляла сердце одновременно.

На ней они были вместе — счастливые.

На ней он возвращался к ней раз за разом.