Десница (джен)

Далеко на городской ратуше бил колокол — ровные, тяжёлые удары: один, три, пять. Пятый час пополудни, время, когда королевская семья собиралась к вечерней службе. Эймонд торопил брата, Хелейна пыталась уследить за близнецами, не выпуская из рук малыша Мейлора.

Ходит ли в септу Рейнира? Или правду говорили шпионы, что она отреклась от добрых богов, смыла помазание кровавыми жертвами и почитает теперь только демонов мёртвой Валирии?

Отто Хайтауэр неохотно открыл глаза навстречу темноте и тишине чёрной клетки. Он хотел бы продолжить видеть сны — сны, в которых живы его дети, сны, в которых жив его друг и король. В которых его внуки и правнуки целы и невредимы и Хелейна смеётся, а не молчит и не кричит, как ночная птица.

Он хотел бы — но темнота сильнее, она не даёт заснуть, она пахнет грязью, гнилой соломой и отходами его же тела. Достойная награда за жизнь, положенную в погоне за иллюзиями: властью, уважением, спокойствием. Прости меня, Господи Отче, я подвёл тебя.

В чёрных клетях нет времени. Если бы не память его тела, которое точно знает, когда далеко-далеко в мире живых бьёт колокол на ратуше, он не знал бы, сколько прошло часов — дней — лет? Но порой сон заставляет его пропустить время молитвы, и тогда он теряется.

Постепенно сны тоже погружаются в темноту. Больше в них нет весёлого смеха, нет детей, внуков и правнуков — только пустота и чувство вины, и старая септа у Маяка, где в нише стоит каменный Отец и строго смотрит сапфировыми глазами: «Отто, Отто, что же ты наделал?».

Прости меня, Господи Отче, я разрушил страну.

— Бастард не должен сидеть на железном троне, Господи Отче, — пытался он оправдаться, и эхом ему откликнулся чужой голос:

— Пусть бастарды, но они же только дети, боги мои, боги жены моей, я не мог не пытаться спасти их! Я знаю, это было глупо, но боги, я не мог поступить иначе. Пожалуйста, пусть за это заплачу я один, не Санса, не Арья, не Кет, только я один. Я ошибся, и я заплачу, боги...

В темноте он видел человека — мужчину — ещё не старого, но уже измученного, брошенного на гнилую солому в простой, но сшитой из дорогих тканей одежде по незнакомой ему моде.

— Кто ты? — сказали они хором.

— Десница-неудачник, — хором ответили они.

— Я хотел поступить правильно.

— Я искал власти и влияния.

— Я погубил свою семью и всю страну, — это снова хором.

Они говорили друг с другом, потому что в темноте и тишине темницы лучше говорить, чем молчать — даже если говоришь сквозь время с завтрашним мертвецом.

— Ты лучше меня, — сказал Отто серьёзно. — Ты искал правды, а не могущества.

— Есть ли разница, если итог один?

— Конечно. Преступление во имя любви и во имя корысти, во имя богов и во имя демонов — их судят по-разному. И в любом случае, разве ты не ответишь за свои ошибки?

— Но убитому немного разницы, ради чего его убили, мой лорд. Я отвечу за свои ошибки, да — но почему отвечать за них должны мои дочери, совсем ещё девочки? Моя жена, которая не виновна ни в чём? Мои сыновья? Если бы моя смерть помогла им, я подставил бы шею под меч не один раз, и с радостью, мой лорд — но моя смерть только лишит их последней опоры, последнего союзника в этом жестоком мире.

— Если бы только ты мог выжить, — вздохнул Отто. — Если бы можно было принять твою смерть на себя. От моей казни ничего не изменится, ни для моей семьи, ни для моей страны. Драконы начали свой танец, и пока они живы, он не остановится.

— Не остановится, — подтвердил его собеседник. — Я учил историю. Сначала умрёт Рейнира, потом её братья, а потом и все драконы, и только тогда остановится война.

— По крайней мере, шлюха умрёт первой, — невелика радость, но уж какая есть.

Его собеседник неловко подтянул одну ногу к груди, оставив другую вытянутой, сел, опираясь на стену спиной.

— Ты говоришь, твоя смерть ничего не изменит? Но ведь и моя жизнь тоже. Я пробовал играть в южные игры и проиграл. Моя жена доверилась другу своего детства, а он приставил мне нож к горлу. Я предложил женщине милосердие, а она убила своего мужа и бросила меня в темницу. Останься я в живых, что я дам моей семье, кроме новых ошибок и новых опасностей?

— Себя, — ответил Отто. — Отца и мужа. Это много, поверь мне.

— Отец и муж должен быть защитником, а не главной угрозой. Нет, им нужен не я. Им нужен кто-то умный. Тот, кто проведёт их через эту беду, кто сможет их защитить и уберечь... если бы только такой был!

— Если бы только, — эхом ответил Отто. — Если бы только у моей дочери был отец, который любит её, муж, который любит её. У наших войск — полководец, который смыслит в войне, у моих внуков — советник, который убережёт его от пути жестокости и отчаяния...

* * *

Далеко-далеко, на Высокой Башне, в мелкие осколки разбилась стеклянная свеча, и безумная дева Малора в ужасе отшатнулась в объятия своего отца. Поднимался чёрный прилив, драконы и кракены неслись на белый город, и ничто не могло уберечь их, кроме чуда.

— Господи Отче, прости меня, я всех подвёл. Господи Отче, сделай хоть что-нибудь, мы все умрём, — прошептал Лейтон и услышал в небе над собой — над башней — соколиный крик, высокий и звонкий, и на месте стеклянной свечи загорелась восковая.

Ещё не время, — сказал Голос.

И молитвы были исполнены.