Как хвастовство правдой обернулось (джен)

Давным-давно, когда зелёная трава и белый снег ещё не покрылись пылью и пеплом, в норе под землёй зимовал один заяц. Был он, как полагается, кос, быстроног и по-зимнему бел. Только кончик хвоста напоминал о его летнем сером наряде.

По молодости своей не задумывался заяц ни о семье, ни о добрососедских отношениях с остальной косоглазой родней. Был он самоуверен, но трусоват, хитроват, но наивен, хвастоват, но незлоблив. Как рвануть в дальний овраг за самой сочной травой на его темном влажном дне, так только на словах. А как сочинять байки про тот поход, так послушаешь и впрямь: бывал и едал. Зайцы помоложе, которым наш заяц и пел побасенки про свои подвиги, только уши развешивать и успевали. Зайцы постарше же только хмыкали в усы да цыкали сквозь резцы.

И вот однажды зимой, запертый на пол-луны разбушевавшейся метелью заяц измаялся вынужденным ничегонеделанием. Тогда решил он во что бы то ни стало доказать всем, что никакой он не враль, а и впрямь герой, каких поискать.

Надо сказать, что та зима выдалась снежной и морозной. Все тяжелее зайцам было выкапывать из-под толстой снежной перины, покрытой коркой твердого наста, корешки да подмерзшие ягоды. Да и горькая кора деревьев все труднее поддавалась даже самым острым зубам. В лесу же давно ходили слухи, что есть в самой чаще пещера с теплым, как в самый жаркий летний полдень, источником, вокруг которого круглый год зеленеет трава, цветут цветы и зреют ягоды. Вот и решил заяц, что для такого героя, как он, найти ту пещеру не составит труда. Да и сладких ягодок ну уж очень хотелось...

Выглянув из норы и с удовольствием отметив, что злая вьюга ушла, а свежий снежок драгоценными каменьями блестит в ярких лучах словно умытого росой солнышка; вышел наш заяц на поляну да забарабанил что есть мочи по особому бревну, что всех зайцев на общие собрания созывает.

С удивлением переглядываясь, что ещё этому непутёвому в голову взбрело, собирались на поляне зайцы. А как последний, старый и седой даже летом дед-заяц, доковылял до бревна и уселся на него, так и заговорил наш заяц:

— Братцы! Сколь ещё будем мы терпеть голод да зубы ломать горькой осиновой корой?! Разве не достойны мы отведать мягкой травы да сладких ягод?! Знайте же, братцы, решил я отыскать ту пещеру, что горячий источник греет. Как найду ее, так и заживём припеваючи, голода-горя не зная!

— Окстись, окаянный! Разве не знаешь ты, что та пещера в самом сердце лесной чащи стоит? Путь к ней лежит через волчьи пасти, филиновы когти да лисьи клыки.

— Братцы! Волков бояться — ягод не есть, в горячих водах не греться! Кто смелый, кто со мной?!

Молчанием ответили ему зайцы, лишь переглянулись. Никому не хотелось к волку в пасть да в чаще пропасть. Понял наш заяц, что не будет ему ни помощи, ни сопровождения. Разозлился страшно, со всей силы треснул по бревну (аж лапку отшиб). Махнул в сердцах горевшей от удара лапкой и припустил со всех ног вглубь леса.

Долго бежал он, не разбирая дороги, да так, что снег из-под лап веером разлетался. Вот уже и солнце ниже и ниже опускаться стало. Тени деревьев длиннее стали. Всё мрачнее вокруг.

Начал заяц замедляться: лапы-то устали, и сердце всё тревожнее застучало. Уже крадучись, стал заяц вперёд продвигаться, держась поближе к кустам, в которых при необходимости и спрятаться можно. От страха даже аппетит пропал, но все же пересилил себя косой. Погрыз веточек, задерживая дыхание от каждого казавшегося оглушительным в тишине ночного леса звука собственных челюстей.

Совсем уж было решил заяц забиться под занесённый снегом ракитовый куст, чтобы переночевать. Да вдруг на ветвях старых елей то тут, то там стали загораться жуткие жёлтые огни. Филины. Целая стая ночных охотников на припозднившихся и заблудившихся зверьков фарами янтарных глаз лес осветила.

Ахнул заяц от страха, припустил сквозь кусты и низкие ветки, не разбирая дороги. А за ним, предвкушая теплый ужин, ухая и хохоча, рванула стая филинов. Зигзагами запетлял заяц, мечась от куста к дереву, от дерева к кусту, а от него к камню да под корни. Вот последний корень и подставил нашему зайца подножку. Кубарем покатился косой по скрытому снегом берегу оврага. Как оказался на самом дне, заяц даже не понял. А там и силы его окончательно покинули. Только и успел подумать: «Будь что будет» — и лишился чувств.

Пришел в себя заяц от того, что что-то щекотало ему нос. Приоткрыв один глаз, заяц с удивлением обнаружил, что все ещё жив. На небе рассвет загорается, а нос ему щекотит выбравшийся из-под снега колосок ковыля. Чихнув, заяц поднялся на лапы и отряхнулся. Оглядевшись, он, к своему удовольствию, усмотрел довольно пологий подъем с другой стороны от места своего падения.

Поднявшись наверх, заяц нос к носу столкнулся с опешившей от неожиданной встречи лисой. Благоразумно решив не дожидаться, когда та придет в себя и вспомнит, что сегодня ещё не завтракала, заяц ужом проскользнул у нее под брюхом и со всей мочи рванул вперёд. Когда опомнившаяся лиса бросилась в погоню, зайца и след простыл.

Длинными перегонами да короткими перебежками достиг заяц самой глубокой чащи. Ежеминутно озираясь и напряжённо морща нос, крался косой вперёд. Да так увлекся, что совсем не смотрел перед собой, и остановился только когда врезался лбом прямо в занесенную снегом каменную стену.

Пещера. Вход в нее чернел всего в нескольких шагах. От облегчения, что его путь, наконец, окончен, у зайца подкосились лапы. Встряхнувшись и вернув самообладание, косой двинулся ко входу. Чуткого слуха достиг звук текущей воды, а нос уловил волны тепла, исходившего из пещеры.

Приободрившись, заяц вошёл под своды пещеры и ахнул от удивления. Одно дело слышать от кого-то, другое — увидеть собственными глазами, как среди зимы за зелёной поляне розовеет сладкий клевер, а с кустов свисают налитые ягоды малины. Сорвавшись с места, заяц с упоением вгрызся в пушистую головку клевера. Нектар мёдом растекался по нёбу и языку. На морде зайца отразилось неземное блаженство. Весь следующий час он носился по пещере, попеременно то хрупая травой, то обгрызая спелую, так и тающую на языке малину.

Наконец, объевшись, как никогда в жизни, обессиленный заяц упал на нагретый камень на берегу горячего источника и осоловело захлопал глазами. Сон подкрался незаметно, и уже пару минут спустя счастливый заяц посапывал, лениво шевеля усами.

Пробуждение же оказалось совсем не таким приятным. Кто-то грубо схватил зайца за шкирку и встряхнул. А затем хриплый голос язвительно протянул:

— Так, так, так... Кто это тут у нас? Слышь, лиса, этот, что ли, косой тебя облапошил?

— Э-э-этот паршивец...

Второй голос был звонче, но от него тянуло остротой ледяной корки, что готова пропороть тебе брюхо.

— У-у-у... Ух, я его! Все крылья об ели исколол, пока гонялся за этим дурным!

— А ты, желтоглазый, вообще бы помолчал. Всемером одного зайца поймать не смогли. Позорище.

— Ух-ху... Как заговорил, серый. А кто вас с этой рыжей к пещере, где он скрывался, привел? До весны бы плутали, пытаясь сосновую иголку в опавшей листве отыскать! У-х-ху-ху!

Ни жив ни мертв сквозь опущенные ресницы рассматривал заяц своих пленителей, болтаясь в лапе у огромного тощего волка. Несомненно, та самая лиса, от которой он так удачно сбежал, скалила зубы и облизывала нос острым розовым язычком. Нахохленный филин сжимал и разжимал страшные когти, которыми цеплялся за ветку росшей у входа сосенки. А сам волк с интересом разглядывал свою добычу, порыкивая на сообщников.

Вот и закончилась его короткая жизнь, и не сможет он рассказать ни о своих подвигах, ни правду о прекрасной пещере и чудно́й горячей реке. Совсем было приуныл заяц. Да только отвлёк его разгорающейся все с большим жаром спор его палачей.

— Я! Я его поймал! Мне его и есть!

— Нет, если бы я тебе о нем не рассказала, ты бы и знать не знал ни о каком зайце! Моя это добыча!

— У-ху! Да вы оба с дуба рухнули и об землю приложились! Ничего бы не нашли без меня! Моя добыча!

— Да я!

— Да без меня!

— У-у-ху!

И тут зайцу надоело.

— Хватит! Прекратите! Я здесь быстрее от старости умру, чем вы меня съедите!

От такой наглости спорщики даже опешили.

— И что же ты предлагаешь, сладенький?..

Яда в медовом голосе лисы было достаточно, чтобы отравить всех гадюк в лесу.

— Так все же просто! Надо просто поделить меня по справедливости. Кому чего не хватает, тот ту часть и возьмет. Кто плохо бегает, тому мои быстрые ноги; кто плохо слышит, тому мои чуткие уши; а кому смелости не хватает, тому мое храброе сердце!

— Х-храброе сердце?! У-х-ху насмешил! Слышь, волк, тебе бы не помешало заячье сердечко. Как ты от охотников намедни улепетывал — любо дорого посмотреть!

— Ах ты, курица недобитая! А ну спускайся, посмотрим, как ты не земле без заячьих ног улепетывать будешь!

— Ой-ой! Как это я не слышала ещё эту чудную историю? Расскажи мне, филин-дружок, как серого ловили!

— А я с глухими не разговариваю. Вон кому заячьих ушей-то не хватает!

— Что ты сказал, голубь тупоголовый?!

— Ах вы, предатели! Чтобы вас обоих охотники выпотрошили да на чучело и воротник пустили!

В этот момент все трое, сорвавшись с места, набросились друг на друга. Перья, серая и серовато-бурая шерсть полетели клочьями. Рычание, визг, уханье наполнили пещеру.

Всеми забытый заяц бочком-бочком допятился до выхода из пещеры. Уже совсем было собрался он рвануть куда подальше, как вдруг увидел крадущихся к пещере охотников с ружьями наперевес. Привлеченные шумом драки, они решили одним ударом убить двух зайцев (даже трёх). Даже если ни одного зайца среди их предполагаемой добычи не было. Хорошо защищённый своей сливающейся со снегом шерсткой, заяц невидимкой проследовал за охотниками.

По-прежнему увлеченные дракой, звери не замечали ничего вокруг. Но когда охотники, медленно и бесшумно вскинув ружья, направили их на зверей, заяц не выдержал. Жестокие и хищные, они оставались своими — частью того леса, который он знал и в котором вырос. И когда палец первого охотника потянулся к спусковому крючку, заяц решился, вскочил на задние лапы и забарабанил по каменной стене, как никогда раньше.

Напуганные громким звуком люди и животные подскочили. Громом раскатился по пещере звук выстрела. Когда рассеялась пыль от выбитых камней и пороха, в пещере уже не осталось никого кроме испуганно оглядывающихся охотников. Заяц тоже решил дальше не искушать судьбу и опрометью бросился назад. К дому.

Дорога домой показалась ему вдвое короче и вдесятеро легче, чем из дома. Добравшись до родной норы, заяц, наконец, почувствовал, как разжались клещи, сдавливавшие сердце все эти дни.

Трое суток спал наш заяц без задних ног. А когда всё-таки вышел из норы, наотрез отказывался рассказать, что же с ним произошло, а на все попытки разговорить просто отмалчивался. Через некоторое время даже самые любопытные поняли, что ничего им не узнать, и отстали от зайца. Так бы и забылась эта история, если бы не одно происшествие на закате в конце зимы.

В тот день вечер выдался ясным, и на небе соседствовали почти закатившееся солнце и уже взошедший месяц. Вдруг деревья на опушке леса разошлись, и к заячьей деревне вышли те, кого видеть здесь точно не хотели бы. Волк, лиса и филин — злейшие враги всего заячьего рода.

Поднялась паника. Зайцы забарабанили, заверещали, призывая бежать и прятаться. Только один заяц спокойно стоял и ждал, чем все это закончится. Когда приподнявшийся на задних лапах волк нашел его взглядом и, ощерив пасть, приглашающе махнул лапой, заяц пошёл прямо к нему.

В этот момент вся суматоха прекратилась. Зайцев словно приморозили к земле. Замерев, они не сводили глаз с маленькой фигурки как раз достигшего хищников зайца. Несколько минут ничего не происходило, а потом... Огромной когтистой лапой волк очень бережно похлопал зайца по плечу. После чего лиса схватила зайца и прижала того к пушистой манишке, затем осторожно поставила на место. Филин же, ограничившись неопределенным взмахом крыльями, развернулся и полетел в лес. Мгновение спустя к нему присоединились и его страшные спутники.

Заяц, дождавшись, когда они скроются из виду, как ни в чем не бывало, пошел назад к своей норе. Никто не рискнул его остановить или окликнуть.

В тот день родилась легенда о великом зайце, укрощающем волков, которую из уст в уста передавали зайчатам старики, утверждавшие, что им ее рассказывали их прадеды, которые сами были однодневными сосунками, когда все случилось...