Нам будет весело (джен)

— Мерцай, мерцай, маленькая звезда… Как хочу я узнать, кто ты. Высоко над землей сияешь, как алмаз. Мерцай-мерцай. — Алиса лежала на холодных досках пола, прижимая к себе ручное зеркало, расписанное цветами. Она пела как можно тише, и голос ее дрожал и срывался в шепот, но она продолжала петь, чтобы наконец заснуть. Деревянная рама еще сохранила легчайший запах маминых духов, и Алиса до боли прижимала зеркало к лицу, ловя ускользающий аромат.

Внизу, ближе к ручке, зеркало немного обгорело, лак пошел отвратительными пузырями и потемнел, и Алиса старалась не смотреть в ту сторону, иначе уснуть не получится вовсе.

— Мерцай, мерцай… — Она закашлялась и тут же испуганно прикрыла ладонью рот. После потихоньку выглянула из-под кровати, приподняв тяжелое одеяло, но коридор был пуст и темен, не скрипели рассохшиеся доски под тяжелыми шагами, и Алиса облегченно выдохнула.

Волшебная страна и манила, и пугала ее. Она любила с головой нырять в ее странную магию, но порой сквозь красочные видения проступали уродливые образы скрюченных рук, слышалось хриплое дыхание и ощущался привкус крови на языке.

Порой Алисе казалось, что все это — скрипучий дом, густой слой пыли под кроватью и обгоревшее зеркальце — лишь сон, странное видение, и тогда Волшебная страна казалась реальной, как никогда. Загадочно улыбался щербатыми зубами Шляпник, выдыхала тягучий сизоватый дым мудрая Гусеница, а Королева уже не была такой злой. Алисе хотелось остаться там навсегда, и порой у нее получалось задержаться дольше, но каждый раз она приходила в себя в больничной палате, и голова у нее болела так сильно, что хотелось кричать.

Они, другие — так Алиса называла людей, с которыми теперь жила, — не верили в Волшебную страну, и она перестала рассказывать им истории о странных созданиях, которые встречались ей на пути, о петляющих тропах зачарованного леса, говорливой дверце и Белом Кролике, но ее все равно считали сумасшедшей.

Мартовский Заяц как-то раз спросил ее, почему она не найдет для себя других людей, раз эти ей так не нравятся, но Алиса не смогла ему объяснить, что выбирала не она. Другие забрали ее из больницы вскоре после пожара. Именно тогда, в клинике, когда она проснулась с обожженными руками и обгоревшими волосами, проснулась уже сиротой, ей впервые открылась дверь в Волшебную страну.

Ей казалось, что она провела там годы. Будто уже выросла и даже успела состариться, видела, как поседели черные волосы Королевы, а Белый Кролик обрюзг и сменил прыжки на неуверенную походку и трость. Но рано или поздно ее все равно будили, заставляли подписать какие-то бумаги и глотать какие-то таблетки, и все начиналось заново.

— Алиса-а, берегись, — из-за спины послышался лукавый голос Чеширского Кота, но она только отмахнулась, потому что на лестнице вдруг заскрипели шаги. — Алиса, тебе нужно заснуть сейчас, — не унимался Чеширский Кот, но она не обращала внимания. Все равно кроме нее его никто не слышал. — Спи, иначе тебе будет больно.

Она не слушала. Где-то на краю сознания Алиса понимала, что сейчас произойдет. Этот человек никогда не оставит ее в покое, и даже Волшебная страна не поможет ей забыть его окончательно. Грубые пальцы, синяки, кровь из разбитых губ. И омерзение — выворачивающее наизнанку, до тошноты заполняющее горло.

Тихий хруст — и мамино зеркало лопнуло под пальцами, впилось мелкими осколками в ладони, но она почти не обратила внимания на боль. Алиса сжала в ладони длинный острый кусок стекла, с пальцев сорвались густые темные капли, оседая в толстом слое пыли, а негромкие шаги раздавались все ближе — с каждым ударом сердца.

Темно-коричневые грубые ботинки, тяжелая поступь и неизменный едкий запах дешевого коньяка — это так знакомо, от этого в горле прорезался колючий ледяной комок, не дающий дышать.

— Вылезай сама, или вытащу тебя силой. — Алиса не помнила его лица, не хотела помнить, но этот хриплый голос с заметной одышкой приходил к ней в кошмарах. — Слышишь? Эй, бесноватая, вылезай сейчас же!

Алиса не стала ждать, пока под покрывало заползет широкая ладонь со скрюченными пальцами, она отползла к самой стене, сжавшись в тугую пружину, упершись ступнями в кладку. И когда покрывало поднялось и показалось лицо, она не медлила: один долгий, растянувшийся на часы бросок, наполненный диким страхом, болью и сжигающей до костей злостью — и острый кусок стекла вошел в податливую, дряблую кожу шеи почти до основания. Потом все слилось в безумный страшный водоворот из чужой и своей крови, огня и криков.

Алиса пришла в себя далеко за городом, когда поняла, что в предрассветной дымке пытается в реке отстирать от крови платье, отмыть руки. Она вся пропиталась дымом, волосы опять обгорели и теперь неровными прядями падали на лицо.

— Ты понимаешь, что теперь у тебя только одна дорога? — снова послышался за спиной голос Чеширского Кота. Обычно тягучий, перекатывающийся, сейчас он оказался другим — глухим, почти рычащим. Алиса обернулась и ахнула — это был не ее друг. Исчезли округлые пушистые бока, сменившись пергаментной кожей, туго обтянувшей худое, как скелет, безволосое тело. Отросли длинные загнутые когти и длинные клыки. Только глаза остались прежними — лукавыми и блестящими.

— Алиса, — повторил кот, — теперь у тебя только одна дорога, и на ней тебе понадобится это, — он подвинул к ней лапой длинный поварской тесак.

— Я больше не попаду в Волшебную страну? — вдруг поняла она с горечью.

— Попадешь, но Волшебная страна изменилась вслед за тобой. Теперь это другой мир. — Улыбка кота тоже осталась прежней, только стала более кровожадной. — Нам будет весело, идем.

Чеширский Кот рассеялся в утренней дымке, а Алиса взвесила в руках длинный нож и удовлетворенно улыбнулась: его тяжесть оказалась тем недостающим кусочком мозаики, которого ей не хватало. Мир вокруг стал кристально-ясным, а слова кота вдруг обрели смысл.

— Да, нам будет очень весело.