Сработаемся (джен)

— Неужто опять не проснулся? — сочувственно положил руку на скорбно опущенное плечо своего друга домовой Григорий.

— Отчего же, проснулся, — мотнул патлатой головой баечник Акакий. — Всё как положено — в холодном поту, даже как будто вскрикнул маленько. А можа, показалось.

— И чего ты невеселый такой? Получилось же! — удивился Григорий. — Сколько уж ночей ты над ним висел, над Ванькой этим несносным. А он всё не боится да не боится. А тут в холодном поту. Это ж успех!

— Да какой успех-то, Гриш? — с досадой воскликнул баечник. — Насмотрелся опять на ночь этих своих японских мультиков, от которых у меня самого мурашки толпами по спине бегают. У меня, Гриш, у баечника со стажем! А этому хоть бы хны!

— Постой-ка, Акакий. Вот дал же тебе Бог имечко! Сколь веков уж не придумаю, как тебя поласковей назвать. Ты меня всё Гриш да Гриш, а я тебя по-строгому — Акакий. Прямо горюшко, — пожаловался домовой.

— Зови ты как хочешь. Мне всё едино, — отмахнулся баечник. — Что сказать-то хотел?

— Да ничего не хотел. Спросить только, — глянул из-под густых бровей Григорий. — Как же ему хоть бы хны, ежели, говоришь, проснулся мальчишка в холодном поту?

— Гриш, ты как первый день народился. Иль не знаешь, как оно положено-то? — поднялся с коробки из-под новой хозяйской видеоприставки Акакий. — А положено, чтоб человек, а особливо ребёнок, после наведённого кошмара поплакал, подрожал маленько, плюнул в меня — да под одеяло и забился.

— А наш?

— А наш глазищи растопырил и давай сон свой вспоминать. Вслух, да с улыбочкой этакой мечтательной. И всё про этих своих японских монстров, про мечи да кровищу. Мне самому под одеяло спрятаться захотелось — этакие страсти малóй рассказывал, — едва ли не всхлипывал несчастный баечник.

— Ну-ну, не переживай ты так-то. Главное же, испугался Ванюшка-то; стало быть, ты молодец — работу свою выполняешь, — попробовал успокоить друга Григорий.

Были времена, когда с Акакием они жили как кошка с собакой. Ну, не выносили в общем-то добрые домовые зловредных баечников, гоняли испокон веку их из тёмных углов, где те завсегда прятаться любили. Да только прошли те времена, растаяли, будто вешний снег. Не почитают ныне люди домовых, не боятся баечников.

Им ещё повезло, а вот, к примеру, банники — те и вовсе повымерли, почитай. Заместо бань-то теперь ванны да душевые кабинки, будь они неладны. Ни тебе печки, ни полка́. Спрятаться — не придумаешь где.

Григорию и самому туго приходилось. Печку-то в дому уж сколь годов как сломали. Пришлось переселиться к Акакию в подпол. Там и сдружились. А куда деваться? Нечисти теперь друг дружки держаться надо: не ровён час, совсем пропадать пора придёт.

— Ох, Григорий! — горько вздохнул баечник, утирая скупую мужскую слезу грязным драным рукавом. — Хорошо тебе. Прямо завидно, хоть тоже в домовые переучивайся.

— Это чем же мне лучше, чем тебе? — усмехнулся в давно не чёсанную бороду Григорий.

— Ну как же? У тебя работа есть. Пол мести всегда надо, потому — люди сорют. Посуду мыть тоже надо, потому — люди всегда едят и есть будут. Пауки опять же с мухами покуда не перевелись. Хоть вон их погонять — и то дело, — объяснил Акакий. — А мне что делать? Не боятся нынче люди ни Бога, ни чёрта, а про нас и навовсе думать забыли. У них в книжках да в этом их тевелизоре, а особливо в копуктере треклятом такие страсти случаются, что мне самому не приснятся ни в жисть. Видал как-то разок. Дёрнула нелёгкая нашему малóму через плечо заглянуть.

— Понимаю, друг, — кивнул Григорий. — А только и мне не легче. Сам посуди: полы метет робот-пылесос, посуду посудомойка моет, бельё машинка стирает. Бывало, я хоть в печке тепло держал, чтоб обед не остыл. Так теперь печки нету, зато есть этот их аппарат, который и не выговорю как сказать. Микробка какая-то. Не нужен я стал совсем. А ты говоришь, завидно.

— Да, Гриш, и тебе не лучше, кажись. Это мы с тобой ещё в дому живём, не в квартире. Повезло, почитай. Хоть подполье есть. А другие в ветиляциях ютятся. Хоть бы вон Нафаню взять. Слыхал же, как ихний микрорайон перекроили? Вот где горе! — согласился Акакий. — А только что делать-то?

— Не ведаю, Акакий. Веришь, нет — ума не приложу. А только так дальше жить терпенья нету. Вымрем ведь за ненадобностью, как есть вымрем! — всплеснул руками домовой.

— Вот и я говорю — спасаться надо, Гриша, — подытожил баечник. — Есть у меня мыслишка, только думаю — ты не одобришь.

— Скажи сперва, а там поглядим, — с мрачным предчувствием разрешил домовой.

— Я вот чего подумал, — опасливо начал чуть приободрившийся Акакий. — Что, ежели нам всю эту ихнюю бесовскую технику новомодную переломать? Не будет её — можа, и вернутся людишки к истокам-то?

— Сколь тебе веков, говоришь? — ещё больше помрачнел домовой. — Уж не мальчик вроде, а такое нагородил. К истокам вернутся? Держи карман шире! Технику другую купят — и всего делов.

— И то верно, — снова посмурнел Акакий. — Может, хоть компуктер изничтожим? — с надеждой посмотрел он на товарища по несчастью.

— А мне потом что прикажешь делать? Хозяйское добро хранить дóлжно! Не могу я тебе позволить его изничтожать, хоть и самому оно поперёк горла стоит, — сокрушался домовой.

— А я придумал! — воскликнул баечник, снова воспрянув духом. Чёрные его глазки лихорадочно заблестели, а куцая бородёнка воинственно встопорщилась. — Мы не станем ничего ломать. Просто вывинтим чего-нибудь аккуратненько, пока все спят. Оно же не сломано вовсе будет, значит, ты не виноватый получаешься. А уж приспичит — так и обратно ввинтить можно.

— Ничего я выворачивать не стану, — остудил его домовой и, прежде чем баечник примется возмущаться, добавил: — Но и тебе мешать не буду. Отвернусь — и словно бы не видал. А там поглядим, как оно сложится.

— Вот спасибо, Гриш, вот спасибо! — обрадовался Акакий. — Ты не сомневайся, я не только компуктер этот, я и микробу поганую изведу, и пылесос тож. Эх, заживём!

* * *

На дело пошли той же ночью. Домовой, как и обещал, в сторону творящего чёрное дело Акакия не глядел, но за обстановкой следил. Начали с пылесоса. Никто не знал, как соскучился Григорий по обыкновенному просяному венику. Как только дело сладили, уселся он на всё ту же облюбованную коробку в кладовке и принялся мечтать, как завтра хозяйка пойдёт в лавку да принесёт оттуда новенький плотненький ароматный веничек. А уж он, Григорий, всю ночь будет с удовольствием, как в старые добрые времена, выметать тем веником каждую сориночку из каждого уголка.

Акакий тем временем в Ванюшкину комнату забрался, но на этот раз не стал привычно склоняться над спящим мальчишкой, чтобы навести ему очередной кошмар. Сразу полез к адской машинерии, подмигивавшей в темноте красным огоньком, словно злющим глазом. Поёжившись, Акакий принялся старательно отвинчивать заднюю крышку заранее позаимствованной у хозяйственного Нафани отвёрткой. Ему он, кстати, сказал, что собирается этот самый компуктер чинить, а то тот нипочём бы свой инструмент не доверил. Больно уж они щепетильные до хозяйского добра, эти домовые.

Так, задумавшись о своём, Акакий не заметил, что за его работой внимательно наблюдают два зелёных глаза. Тот, кому они принадлежали, проснулся от слишком уж хорошего сна, в котором мерзко хихикали розовые пони и пели идиотские песни мимимишки. Про них вечером реклама шла то и дело. Вот уж и вправду кошмар! Проснулся Ваня среди ночи, открыл глаза, а тут какое-то непонятное существо его компьютер разбирает, как свой. И как это понимать?

— Ты кто? — услышал Акакий хрипловатый со сна голос и замер с отвёрткой в руках.

— Стой на месте, — грозно сказал Ванька, заметив первое же движение Акакия, чтобы сбежать. — Я тебя видел и теперь знаю, что ты есть. Найду, будь уверен.

"Этот найдёт, не побоится", — понял баечник и осторожно посмотрел малóму в глаза. Будь что будет. Гришка его, конечно, убьёт, да чего уж теперь. Попался.

— Акакий я, — проскрипел хрипло на грани слышимости.

— Это имя, что ли, такое дурацкое? — начал выбираться из кровати мальчишка.

— Нормальное у меня имя, — обиделся Акакий. — И что оно вам всем покою не даёт?

— Кому это всем? — ухватил главное Ванька. — Ты тут не один, что ли?

— Вдвоем мы тут проживаем, — сознался баечник. — А ты чего не боишься-то меня?

— А чего тебя бояться? — удивились в ответ. — Ты не страшный совсем. Скажи лучше, чего с компьютером делать собрался?

— Сколь веков все боялись, а ему не страшный, — принялся ворчать обиженный Акакий. — Нужен мне больно твой компуктер. Ничего я с ним не делал. Поглядеть хотел, откуда в нем монстры страшные берутся, а то моих ты не боишься нисколь.

— Каких это твоих? — подозрительно спросил Ванька.

— А которых я тебе во сне наводил, — огрызнулся баечник. — Работа у меня такая — людишек во сне пугать да страхом ихним питаться. А ты не боишься никак. Вишь, исхудал я навовсе. Скоро, поди, окочурюсь.

— Погоди-ка, объясни толком. Ты кто вообще? — нетерпеливо перебил его малóй.

— Баечник я, ты и не слыхал, поди. Нечисть мы. Простая, обыкновенная. Испокон веку тут живём, да, видно, срок приходит — не нужны стали, — горестно вздохнул Акакий.

— Так это твои придумки я во сне видел? — восхищённо воскликнул Ванька. — Ну ты даёшь, дядя!

Акакий внимательно на него посмотрел, а потом осторожно спросил:

— Тебе понравилось, али что?

— Так я же утром всё, что видел, записывал. Вон уже на целый комикс накопилось! — азартно потёр руки мальчишка. — Ну-ка, давай ещё! Мы же с тобой таких делов наделаем — народ пищать будет от ужаса и восхищения!

— Ну, не знаю, — вдруг засмущался баечник. — А как с Гришкой быть?

— А кто у нас Гришка? Тот самый второй? — озадачился уже рисующий радужные перспективы Ванька.

— Домовой я, — послышался из угла сердитый голос Григория, уже довольно давно наблюдавшего за всем этим безобразием. — С тобой, друг Акакий, мы опосля поговорим. А ты, мил человек, про нас никому ни слова. Не положено.

— Больно надо! Да и кто мне поверит, — весело заявил Ванька, разглядывая нового знакомца.

Григорий и сам себя оглядел на всякий случай. Хорош, нечего сказать. Борода нечесана, сюртук на пузе истлел от старости. Да и какое это пузо? Вот, бывалоча, было пузо у Григория, а теперь одни остатки. Эх, непредставительный он домовой сделался.

— Поверят не поверят, а ты молчи, — строго припечатал он, стараясь всё же выглядеть повнушительней.

— Замётано. Скажи лучше, а ты что умеешь? — полюбопытствовал Ванька.

— Хозяйство вести умею. Мастерить всякое.

— А рисовать? Рисовать умеешь? — с надеждой спросил Ванька. Глазищи его горели азартом и предвкушением.

— А как же! — подбоченился Григорий. — В прежние времена красивее моих изразцов для печи в округе ни у кого не бывало. Хозяин-то думал, это он так ловко рисует, да куда ему. Я ночами его поделки правил да до ума доводил. Так-то!

— Это же круто! Эх, ребята, я уже такое придумал! Монстрокомикс — бомба! — забегал по комнате Ванька.

— Чего это он, бесноватый, что ли? Не слишком мы его напугали? — обеспокоенно зашептал Акакий на ухо другу.

— Работу он нам предлагает, дурень ты бестолковый, — ворчливо ответил более хваткий и разумный домовой. — Глядишь, сработаемся. Погодим пока пропадать, пожалуй.

* * *

— Вань, ты пылесос не трогал? — раздался из-за двери мамин голос. — Не включается почему-то. Вчера работал.

— Нет, мам, не трогал, — крикнул Ванька, а сам строго уставился на парочку друзей, заполошно спрятавшихся под стол — вдруг хозяйке вздумается в комнату к сыну заглянуть.

— Ночью починим, — отвёл глаза Григорий.

— Сейчас почините, — сказал Ванька. — Мам, давай я посмотрю. Может, болтик какой отвинтился.

— А чего же, и починим, — покладисто кивнул Акакий.

Григорий вздохнул, мысленно помахал рукой уплывающему, словно облако, просяному венику и побрёл в кладовку за вывинченной железкой. Зато при деле теперь. Поживут ещё.