Кое-что о дружбе (джен)

Однажды получилось так, что я обидел своего друга.

Началось всё, казалось бы, с сущей ерунды — с куличиков в песочнице. Их очень любит лепить Алёнка. Наделает ведёрком штук двадцать, а то и все семьдесят, прикинуть трудно, и украшает их цветочками, камушками. Так сидеть она может долго.

И вот повадились как-то мальчишки с чужого двора топтать Алёнкины творения. Она только отвлечётся — а они разрушены. Алёнка, конечно, сразу в слёзы. Маленькая ещё. Не отмутузит же она их. Мне её стало жалко, и решил я посторожить песочницу, пока Алёнка сбегает домой попить. А те мальчишки тут как тут, увидели меня и давай дразниться: такой большой, а с мелкими девчонками вожусь, куличики охраняю, ещё бы в дочки-матери играть начал! Посмеялись да ушли.

Мне стало так обидно, что даже уши гореть начали. Я отошёл на крыльцо, потому что стоять и злиться было удобнее в тенёчке, чем на солнце. И тут выходит Мишка, а в руках у него — ярко-красный красивущий мяч.

— Чего стоишь тут, надулся, как мышь на крупу? — спрашивает он меня.

— Ничего, — отвечаю.

— Играть пойдём? У меня вот мяч новый — погоняем.

Я вдруг позабыл, что у меня нет настроения, и, конечно, охотно согласился.

— Алёнку с собой возьмём? — вдруг спрашивает Мишка.

И тут я некстати вспомнил слова тех мальчишек, так меня огорчившие. Подумал, если увидят — опять начнут дразнить, что я с малышнёй нянчусь. Тогда я неожиданно для себя самого выпалил:

— Зачем нам Алёнка? В песочнице возиться? Фи, скукота! Нам же не пять лет. И без неё весело.

Сказав это, я потянул Мишку за руку, чтобы он уж точно не надумал остаться. И Мишка послушался: мысль поскорее «выгулять» новенький мяч ему понравилась. Никто из нас не обратил внимания на тихий скрип двери за спиной.

«Сквозняк, наверное», — подумал я.

А через пять минут нас уже с головой затянула игра в футбол. Мяч Мишки из блестящего скоро превратился в пыльный и серый, но домой мы всё равно возвращались довольные: раскрасневшиеся, взмокшие и с улыбкой до ушей. Про Алёнку никто не вспомнил.

На следующий день она не вышла к нам играть. Ещё через день — тоже. И вот тогда мы с Мишкой всерьёз заволновались, что уже целую вечность Алёнка не показывается. Словно испарилась. Раз — и нет больше нашего маленького друга. Хоть мы и считали себя взрослыми — как-никак, восьмой год идёт, тут уже не до шуток, — а без Алёнки было непривычно. Даже тоскливо как-то. Она то засмеётся своим тоненьким девчачьим голоском, то косичками тряхнёт задорно — и сразу будто веселее становится. А иной раз и выручит нас, старших. Вот как зимой однажды было: пролезла в узкую щель забора, куда ни я, ни Мишка втиснуться не смогли, и достала его рукавичку, которую я смеха ради далековато забросил. Или ещё недавно случай: шла мимо нас нарядно одетая тётенька, пахнущая одеколоном на сто вёрст вокруг; заприметила Алёнку, умилилась, какая она хорошенькая, да угостила огромным кульком конфет. Немыслимо сказать — из отборного шоколада! А Алёнка возьми да раздели эти конфеты между нами троими. Сама, говорит, всё равно не съем, лопну — шутка ли, целый килограмм в животе уместить.

Да, добрая наша Алёнка. Добрая и весёлая. Подумал я, и почему-то так грустно мне сделалось — будто потерялось что-то важное, дорогое. Старый друг, быть может. Но не плюшевый медведь, а целый человек.

— Может, она заболела? — предположил Мишка.

Ему тоже было невесело.

— Пойдём к ней домой — проведаем?

Я вдруг понял, что знаю, почему пропала Алёнка. Знаю, что она услышала те обидные слова. Расстроилась, наверное, и справедливо решила с нами не водиться. Мне в один миг сделалось так совестно, как не было совестно даже за вылитую из окна кашу! Дяденьку-то я тогда не нарочно испачкал. А тут, получается, друга обидел вполне себе нарочно. За язык-то меня никто не тянул. Ну как я посмотрю ей в глаза? А что, если она меня и на порог не пустит?

— Ты, Миша, иди без меня. Мне надо маме помочь, — отмахнулся я, а у самого на душе скребли кошки.

Когтистые такие, злющие — как наш дворовый Черныш, которого даже собаки боятся.

Пришёл я домой, а там папа на кухне режет дыню — сочную такую, большую, сладко пахнущую мёдом, — ну прямо как я люблю! Только такое скверное у меня было настроение, что и дыня как-то не радовала.

А папа, заметив меня, сказал весело:

— Вот и ты, Дениска! Как раз вовремя. Давай-ка, зови к нам своих друзей. Всё-таки первая дыня за это лето — надо бы как следует отметить.

Я вяло кивнул и попытался улыбнуться.

— Кстати, братец, верни-ка мне компас, — попросил папа. — Надеюсь, ничего с ним не случилось?

Это он говорил про тот компас, который я у него еле выпросил взять с собой на улицу. Очень уж хотелось показать мальчишкам необычную вещицу. С таким компасом и в робинзонов играть стало намного интереснее. Папе эта вещь — давний подарок армейских друзей — была дорога.

«Конечно не случилось», — подумал я и уверенно полез в карман.

А компаса-то нет! Одна только дырка: разошлись нитки. Вот тут меня и бросило в холодный пот. Мы сегодня с Мишкой оббегали всю улицу — где же теперь искать?

Не успел я хорошенько обдумать, что скажу папе, как раздался звонок в дверь. За ним ещё один, короткий — ага, значит, это к нам. Я помчался открывать, будто почуяв в неизвестном госте спасение — только бы оттянуть разговор про компас.

Открываю входную дверь, а на пороге — надо же, Алёнка! И в руках у неё — папин потерянный компас. У меня аж дыхание перехватило.

Смотрю на неё, Алёнка — на меня, и оба молчим. Как воды в рот набрали.

— Денис, это твой? — наконец заговорила она, неуверенно протягивая мне драгоценный компас. — Я возле кустов во дворе нашла.

— Мой, мой! — заорал я вне себя от нахлынувшего счастья.

Так мне стало весело, что я на радостях захотел Алёнку поднять и закружить на руках, как делают взрослые. Но получилось только крепко обнять, потому что сил у меня не хватило. А она смотрела на меня и улыбалась.

И тут мне снова стало совестно. Алёнка вон какая хорошая — не просто добрая, она ещё и удачу приносит! Да, удачу, потому что это ведь чудо какое-то, что она увидела потерянный компас. Теперь и папа не расстроится, и меня не накажут. А всё благодаря Алёнке. И от такого друга я чуть не отказался?

— Алёнка, ты на меня обижаешься? — робко спросил я.

Она только вновь улыбнулась и тряхнула косичками — задорно, как раньше. Тогда я понял, что она не обижается. И камень сразу свалился с души. А потом пришёл Мишка, и мы все вместе стали есть сладкую дыню. Мишка тоже радовался, что Алёнка наконец объявилась. И мы решили, что теперь всегда будем звать её с собой гулять. И если надо будет — и куличики посторожим, ничего страшного. В конце концов, кому над младшими шефство брать, как не старшим? Мы же не кто-то там, мы будущие пионеры.

В тот день я до самой ночи радовался, что всё так легко разрешилось и мы вернули Алёнку. Даже не выдержал и рассказал всё маме перед сном. Признался про компас и попросил зашить карман. Мама, пока шила, внимательно меня слушала.

— А ведь Алёнка могла и не помогать мне. Я с ней плохо поступил, не по-дружески, — задумчиво сказал я. — А она всё равно осталась доброй. Не рассердилась даже.

Мама улыбнулась.

— Иногда приходится творить добро, чтобы наказать человека. Но работает это лишь с теми, у кого есть совесть. Алёнке даже злиться не пришлось, твоя совесть наказала тебя сама. Зато теперь урок усвоен, и ваша дружба стала только крепче. Здорово ведь, Денис?

— Здорово, — согласился я.