Воспоминание о былой жизни (джен)

Всё началось не специально, не со зла, но однажды Горшочек отрубился, пока парни на репе горланили Мушкетёров… То ли музыка так подействовала, то ли дорогое вино, которое какой-то фанат неравнодушный прислал с приписочкой: попробуйте, господа хорошие, хоть раз настоящего Бургундского, а не вашей бормотухи голимой.

Мишаня наш винишко считал напиточком слабым, если не сказать вовсе — бабьим, но с баблом ныне тоже была напряженка. Потому и накидывался он безумно дорогим винищем, словно пивом разливным, то бишь вливал в себя литрами.

Ренник на сие действо смотрел весьма тоскливо. Он-то цену напиточку знал. А Горшочек просирал и вкус, и аромат, хотя, после третьей бутылочки, уже пойло хвалил, причмокивая… И как в него влезало — был главный вопрос той репы.

Впрочем, после вспыхнувших у нашего дурачка молнией в башке воспоминаний о былой жизни, вопрос этот отпал сам собой. Просто напросто… Не зря его так на тематике мушкетёров выворачивало — только ошибся Мишаня наш. Не Д`Артаньяном он оказался… Нет, его герой был таинственен, печален и полон скелетов в старом графском парке на дубу, раскачивающихся. И сам он был благороден, хоть ты тресни.

И ладно б он только себя вспомнил… Остальных-то тож узнавать начал! Особенно забавно с Лосём дело вышло… Судьба — та ещё шутовка!

* * *

— Мадам, вы пили из этого бокала?! — Мишка-Атос — хрен его разберёт, кто сейчас главенствовал в теле — нынешний Михаил Юрьевич Горшенёв, рок-музыкант, легенда и наркоман в завязке-отвязке, или воспоминание его предыдущего воплощения, сумрачная тень графа де Ла Фера, он же Атос, он же женоубийца, он же бравый благородный мушкетёр Короля, он же алкоголик и почти анархист — так вот он явно хватил лишку и допрашивал ни в чем не повинного Реника, едва ли не наматывая прядь его тёмных волос себе на руку: — Я спрашиваю, вы пили из этого бокала?!

— Князь, отцепи его! — взмолился смущенный донельзя Лось, которому его волосы и репутация были дороги. И вообще: столь пристального внимания он хотел удостоиться совсем не от протекшего Горшка. — Я понимаю, что накосячила… накосячил в прошлом, но нельзя же так, — он выпучил глаза, делая вид, что немного подыгрывает Михе. — Я вон, снова человеком хожу, а не огромным рогатым существом, жрущим травку. — А он пристал. Чё вот пристал? Я уже боюсь, что граф наш херов сейчас мне этот бокал в глотку вольёт.

— Ну, мадам, ему простительно. Я как бы тоже помню ваши грешки, — нет — начиналось-то всё с того, что все просто подыгрывали внезапно вскипевшему Михе, а потом… Кто-то из них, не будем показывать пальчиками втянулся в игру… Потому сейчас уже Д’Артаньян, а никакой не Князь, усмехнулся мстительно, сверкнув голубыми глазами. — И помочь могу.

— Ещё один, — закатил глаза Сашка. Сам он в эту ересь охотно бы не верил, если бы не кое-какие флэшбеки со всякими там лилиями, криво вытатуированными на плече. Верно говорят — с кем поведёшься — от того и наберёшься. Вот он и набрался безумия. И потому сейчас вёл диалог, сам не зная, то ли он это всерьёз, то ли подыгрывает двумя психам. — Всё это дела давно минувших дней, пора бы уже отпустить и забыть, — простонал Леонтьев. Ну, а чë — приходится на их языке общаться да к пропитому разуму взывать.

Андрей Князев лишь поморщился — да, он понимал всю правоту сказанных слов, чай, не в 17 веке… Да и вообще, спорны воскрешённые воспоминания, но понять — не значит простить. Удивительно, но даже столетия спустя боль от потери Констанции жгла его, словно каленым железом, что выжгло огненную лилию на плече дражайшей женушки друга.

А ведь это странно! Мало того, что проклюнулось всё это, хоть он и не просил… Так ещё, если своему хитровыделанному гасконскому прошлому он был и рад, но вот беда — боль тоже перешла. Причем, вот незадача какая-то: там мимолетная, казалось бы, юношеская любовь… А на тебе! Живи потом, четыре века спустя, и всё равно помни, что за кармическая невезуха! Может, тож огрёб где-то до становления мушкетёром короля, вот и пришла ответочка от Вселенной, а?! Зря тогда на Сашку, выходит, они бочку гонят, у самих там, в подвалах прожитых жизней, не весть что…

Сейчас плечо Реника было чистым, грехи он вроде бы искупил, поднявшись за многочисленные перерождения от мелкой бактерии до человека. А всё ж ему воскрешенный в памяти вспыльчивый гасконский нрав не давал покоя. Я сам себя боюсь, когда я злюсь, тысяча чертей, каналья, и, нет, Андрей не проверяет себя в зеркале каждый день на предмет появления лысины, усов и шляпы Боярского!

Но вот беда — неупокоенный дух Констанции только что во сне не являлся, незримо мучил, хоть к экстрасенсу иди. Или колдуну какому. Или ведьме, бл*дь!

Но Миху надо было тормознуть — сейчас начнет болтать про Францию, про короля, про священников, что под сутаной прячут сифилис от распутных девиц и ром, про честь и достоинство… Не остановишь! Конечно, праздник-то праздником, всё можно списать на веселую птичку перепёлку, но вдруг прислушается кто к ору в гримёрке? Да и поверит?

Не-е-ет, хоть и звучит как бред, а так рисковать нельзя.

Поэтому, подхватив товарища, было принято решение отправиться по коням, ой, то есть по машинам и по койкам в гостинице, а вовсе не в трактире, у-сударь, с*ка!

— Мишк, он не мадам, — терпеливо шепнул Князь, аккуратно отцепляя друже от Ренегата, что только что голосить не начал.

— О! Ик! Пардон, мадам, вопрос снимается, — совершенно ничë не вдуплив, тот всё же отпустил скальп Леонтьева…

С трудом, но Горшка под алкоголем и Атосом удалось увести к вызванному такси. Где этот чудила заморский всё также с шиком куролесил — то пел старофранцузские песни, вперемешку, почему-то, с русскими народными, то пугал беднягу таксиста, называя его монсеньор Людовик и пытаясь, сидя в машине, отвесить глубокий поклон. Ну, как сидя… Полулежа на несчастном Князеве.

Помнится, в той жизни обычно было наоборот. До таких высот граф-самоизгнанник не допивался. Тело нынешнее к алкоголю слабее что ли? Или же там граф употреблял исключительно первоклассное вино, а не этот суррогат… Впрочем, там у них разница в возрасте весомая была, давил Горшочек, тьфу, Атос авторитетом… Хотя однажды тоже озверел, допившись до невменоза. Насилу угомонил молодой и вёрткий гасконец.

Тем не менее, в гостиницу они доехали. Таксисту пришлось выдать моральную компенсацию… Да и после выхлопа от них — того б гайцы не тормознули. А, впрочем, Княже — а в прошлом лишь шевалье — и своих проблем хватало… Нет, не тяжких дум — как можно было из почти грязи выбиться в Маршалы Франции и тут же сдохнуть… Впрочем, он там всех друзей, кроме Арамиса, схоронил. Но и тот не друг стал, а так… Хитровыделанный, похлеще его самого иезуит заграничный!

Короче, цель была проста: чтоб сгинула тоска… До номера б дотащиться, а там можно и, лишаясь сил, глаза свои закрыть! Во! Но не тут-то было, мозги скрипели, как протёртое седло, натужно выдавая:

«Су-у-ука, — была первая мысль несчастного гасконца, вталкивающего Атоса в общий номер. — Опять этот суслик хитрожопый удружил и двуспальный номер снял! С общей кроватью!» — если что это он так обласкал Гордея, к слову — его прототипа они пока с Горшком не сыскали. Для Ришелье — масштаб личности не тот. Потому пока подозревали Мазарини.

Подтаскивая Мишку — кажется, тот уже вырубился, поэтому, наверняка, был Горшок как Горшок, без буйного аристократического ветра из прошлого — к кровати, Андрей, споткнувшись, неловко завалился. На кровать. Сверху, по инерции, грохнулся, гремя костями, Миха.

Видимо, проснувшись при падении, тот открыл незамутненные трезвостью глаза и, сначала тупо уставясь на тело под ним, затем, потрепав опешившего Князя по щеке, выдал:

— Хорошо, Дюх, что ты не из Миледи. Было бы неловко.

И захрапел.

Примечания:

Мы ниче не курим и вам не советуем.

Просто от стекла отдыхаем