Рождественский переполох (гет)

Гермиона могла поклясться, что никогда прежде не видела, как профессор Снейп широко и искренне улыбается. Даже во время награждения героев Войны, когда Министр пригласил его на сцену, чтобы лично вручить Орден Мерлина за отвагу и внушительное денежное вознаграждение впридачу, он сохранял непроницаемое выражение лица. Лишь изредка можно было мельком заметить, как уголок его рта самодовольно дергался вверх, стоило Снейпу одержать победу в споре среди других профессоров за учительским столом или поставить на место очередного вконец обнаглевшего журналиста, преследовавшего героев в Хогсмиде. Гермиона не следила за ним, вовсе нет, просто после всего, что они пережили, после того, что ей удалось узнать о Снейпе от Гарри, ее взгляд то и дело против воли возвращался к нему, пытаясь зацепить то, что прежде от нее скрывалось. Однако статный, уверенный в себе молодой мужчина казался все таким же отстраненным и холодным. Его взгляд оставался проницаемым и цепким, фразы были столь же язвительными, а движения отточенными и резкими. Он, как и прежде, ходил быстро, с идеально прямой спиной, одним лишь своим видом разгоняя ребятишек с младших курсов, в которых, однако, теперь прослеживался не страх, а уважение и трепет. Отныне Снейп был не просто «Летучей мышью», — он был героем Магической Великобритании, двойным агентом, о котором слагали легенды. Теперь и Гермиона видела в нем не просто неадекватно-придирчивого учителя, прикрывающего трусливые спины спесивых змеек. Она вдруг разглядела несчастного, но сильного, умного, смелого мужчину, который, невзирая на несправедливую, сбивающую с ног волну ненависти, направленную на него, изо всех сил, незаметно для других, старался поступать правильно. Увидела человека, способного на огромную любовь, сохранявшуюся в, казалось бы, черством сердце долгие годы. Это восхищало. Цепляло. Заставляло задуматься. Гермиона действительно была поражена, ее сердце разрывалось от сожаления о своих заблуждениях, от сочувствия к недолюбленному, брошенному всеми, заслуживающему невероятной симпатии мужчине. Он стал для нее загадкой — одинокой, властной, по-своему привлекательной. А загадки она любила.

С конца войны прошли считанные месяцы, и школа все еще по умолчанию была наполнена трауром. Слишком свежи были в памяти последние события — учебный год под руководством темных волшебников, битва за Хогвартс, унесшая жизни, суды над Пожирателями, тянувшиеся все лето. Все это оставило за собой горькое послевкусие, сохраняя напряжение в каждом, не позволяя расслабиться и отпустить. Несмотря на то, что многие вернулись в школу, в коридорах и Большом зале было пугающе тихо. Если кто и позволял себе смеяться, тут же смущенно прятал лицо в чашке, словно совершил нечто непозволительное и попал в казус. Возможно, не последнюю роль в этом сыграла привычка не высовываться, возникшая у большей части тех, кто обучался в прошлом году, а может, юным волшебникам казалось несправедливым то, что они могут наслаждаться жизнью, тогда как другие в этих же стенах уже лишились ее.

Вот и сейчас Гермиона вполголоса обсуждала с Гарри предстоящее Рождество, незаметно бросая взгляды на преподавательский стол. В этот год студентов по возможности просили не разъезжаться по домам, — опасения вызывала та часть приспешников Волдеморта, которую все еще не удалось поймать. В Хогвартс же стараниями Аврората не просто вернули прежнюю защиту, но и в разы усилили ее благодаря особенным артефактам, взятым из высокосекретной части Отдела Тайн Министерства Магии.

Макгонагалл, в свою очередь, приложила немало усилий, чтобы создать в замке непревзойденную праздничную атмосферу. Все они нуждались в Рождестве, в глотке свежего воздуха, в празднике, дарящем надежду. В зале стояла огромная рождественская ель, в этот раз вызвавшая особый ажиотаж у младшекурсников. Помимо множества зажженных маленьких свечей, от самой макушки до широких нижних ветвей елка была полностью украшена всевозможными волшебными сладостями, начиная с шоколадных лягушек, которые отчаянно желали вырваться и сбежать, заканчивая зачарованными подмигивающими или издающими различные звуки имбирными пряниками в цветной глазури. Разумеется, дети не упускали возможности полакомиться, что особо не сказывалось на красоте дерева, о котором заботились домовики, регулярно добавляя съедобные украшения. На стенах висели хвойные гирлянды с сушеными апельсинами и палочками корицы, источая невероятный аромат. Повсюду сверкали разноцветные огни, отражаясь в снежинках, кружащихся в воздухе, — плавно слетая с потолка, те растворялись в каком-то метре над головами студентов. В этом году даже в коридорах был зачарованный снегопад. На столах стояли пуансеттии и остролисты в горшочках, горели креативные свечи в форме реалистичных шишечек и маленьких зеленых елочек.

Гермиона задумчиво крутила в руках одну из свечей, слушая робкое предложение Гарри устроить праздничный вечер на факультете. Она совсем не удивилась этому: девушка как никто другой понимала, что ее друг особенно остро нуждался в подобном. Война отразилась на каждом из них, но на Гарри — сильнее всего. Сколько было потрачено сил, как много прожито бессонных ночей, как часто в кровь стирались ноги, а голову разрывало от жестоких видений вперемешку с болью. Сколько было пережито потерь и разочарований, какой груз ответственности тянул его к земле все эти годы, как много было страхов и прожигающей душу жажды мести. Мир вокруг все еще отходил от войны, проживая ее последствия, а Гарри наконец вырвался из ее грязных цепких лап и просто хотел двигаться дальше, смущаясь собственного желания жить, хотя имел право на это едва ли не больше других.

Джинни рассталась с ним сразу после последней битвы, когда семейство Уизли полностью погрузилось в траур, и они вместе с Роном напрочь отказались возвращаться в Хогвартс, проклиная школу и профессоров, которые не смогли спасти Фреда. Общение с лучшим другом также сошло на нет. Благо войну пережили Римус с Нимфадорой, и у их маленького сына остались оба родителя, а у Гарри семья, ведь они действительно относились к нему как к родному. Даже потеря памяти старшего Люпина не отразилась на их взаимоотношениях. За два месяца, проведенных в Больнице Святого Мунго, небольшую ее часть все-таки удалось восстановить, и теперь мужчина вспомнил историю своего детства, обучение в Хогвартсе и проклятие оборотня. Разумеется, он помнил и школьных друзей, потому в Гарри он без особого труда узнал сына лучшего друга. Только вот знакомиться с ним пришлось заново, когда тот неоднократно навещал его в больнице. На удивление, они легко нашли общий язык и довольно быстро сроднились. Римус и жену свою узнать не смог, но Дора зацепила его с первого же взгляда, он с удовольствием сближался с ней, жалея об утраченных воспоминаниях. Для него и новорожденный ребенок оказался приятным сюрпризом, ведь из его памяти начисто стерлись последние несколько лет, и теперь он буквально начинал с чистого листа, не неся за собой тяжелое послевоенное бремя. В каком-то плане ему можно было даже позавидовать.

Гермиона и сама порой хотела забыть то, что мучило ее. То, что у них с Роном не сложилось как у пары, как многолетняя влюбленность рухнула, разбиваясь о скалы реальности после внезапно зародившейся надежды на их счастливый конец. То, как он стремительно отдалился от них с Гарри, не позволяя быть даже другом. То, как отстранились некогда любящие их Молли и Артур, уходя в себя, погружаясь в заботы с почти полностью разрушенной Норой, проживая потерю сразу двух любимых сыновей — Чарли, в начале лета погибшего от лап разбушевавшегося дракона, и Фреда, ценой собственной жизни защитившего Хогвартс. Все это отдавало тупой болью в груди Гермионы, ведь и для нее ребята не были чужими. Однако даже в сравнение это чувство не шло с потерей обоих родителей. Она так хорошо в свое время поработала над их памятью, что теперь и понятия не имела, где их искать и есть ли хоть малейшая возможность вернуть их в свою жизнь. У Гарри хотя бы был Римус, Нимфадора и новоиспеченный крестник — еще один родной маленький человечек.

Возможно, потому Гермиона вдруг начала понимать Снейпа? Она чувствовала себя невероятно одинокой, а ведь ее неизменно поддерживал лучший друг, не желая оставлять в течение дня ни на минуту. Каково же было профессору, которым хоть и начали восхищаться, но от которого по-прежнему держались в стороне? Северус и сам желал этого, хотел, чтобы его оставили в покое. Возможно, он к этому привык? Могла ли она со временем привыкнуть к этой пустоте, прятавшейся внутри нее? Гермиона встретилась взглядом со Снейпом. Увидела его широкую, искреннюю, даже — Мерлин! — будто бы заигрывающую улыбку. Она вздрогнула, ошарашенно озираясь по сторонам. Выражение «глазам своим не верю» приобрело для нее новый смысл. В эту самую минуту она действительно думала, что сошла с ума.