Галочки и крестики (джен)

Десятилетняя Нина Ильтун, первокурсница второй ступени⁽¹⁾ Хенгло, села в школьном коридоре на скамейку, огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет никого, кто мог бы ей помешать, и достала из кармана форменного сюртука небольшой блокнот с тёмно-синей обложкой и механический карандаш с зелёным корпусом.

В блокноте были записаны имена и фамилии всех одноклассников Нины — их, если считать близнеца Нины, Бэзила, было ровно тридцать человек, — и некоторые их слабости и проступки, о которых Нина была осведомлена. И пусть большинство из одноклассников были хорошо знакомы Нине ещё с тех пор, как она носила белое платьице и училась в первой ступени (и это давало простор для шантажа в отношении многих), но где-то с дюжину учеников поступили в Хенгло сразу на вторую ступень, и Нина, к своему сожалению, за прошедшую с начала учебного года неделю ещё не успела изучить их достаточно хорошо, чтобы быть уверенной, за кого они проголосуют через неделю, когда наступит пора выбирать старосту их класса.

Мечта стать старостой сразу же, как только начнётся вторая ступень, поселилась в сердце Нины, когда она, будучи семилетней малышкой в белом платьице, узнала, что старостам (а старост выбирали только с первого курса второй ступени) в Хенгло полагались отдельные комнаты в специальных блоках старост, возможность посещать ванные комнаты (а не только душевые, как остальным), некоторые не дозволенные другим ученикам секции библиотеки, и пить кофе (в котором, правда, было гораздо больше молока, чем кофе) за завтраком.

Вторым претендентом на роль старосты был Густав Рейнбе, что, как знала Нина, нравился половине девчонок класса. Густав был, в целом, неплохим мальчишкой — и это Нина Ильтун, пожалуй, в силах была признать, — но его своеобразное чувство юмора, вздёрнутый нос и более обширные познания в том, что касалось истории Летхорнского содружества, что делало его вечным участником — и, что особенно обидно, победителем — внутришкольных олимпиад по истории...

Нет, Густав заслуживал место старосты, пожалуй, ничуть не меньше, чем Нина — а, может, даже больше, если учитывать некоторые аспекты характера самой Нины, — но мысль о том, что отдельная спальня (а не общая на четырёх учащихся), возможность посещать больше секций библиотеки и пить кофе по утрам не позволяла Нине так легко сдаться.

Сегодня — до выборов оставалась какая-то жалкая неделя — она решила отметить для себя галочками и крестиками тех, кто должен был отдать голос за неё, а кто — за Густава. Картина была неясная. Во-первых, Нина совсем не знала, как могут проголосовать целых десять человек из списка (все новенькие, кроме двоих из них, кто уже упоминал, что собирается голосовать за Густава). Во-вторых, в классе оставалось двадцать человек, голоса которых можно было разделить приблизительно поровну.

Подумав мгновенье, Нина решительно вычеркнула из списка Густава (пусть претендентам можно было самим голосовать — не будет же он голосовать против себя), Еву Стэнли (Еве Нина не нравилась с самого первого дня их взаимодействия, и это было полностью взаимно) и своего брата-близнеца Бэзила Ильтуна.

Бэзил, прекрасно знала Нина, совершенно точно проголосует за Густава. Хотя бы для того, чтобы насолить сестре-зубрилке — и никакие шантаж, подкуп и обещания не могли изменить этого прискорбного обстоятельства. К тому же, знала Нина, которую это приводило едва ли не в ярость, Бэзил ещё с семи лет твердил, что не собирается голосовать за девчонку, которой Нина, как можно было легко догадаться, являлась.

Точно не волноваться можно было за голоса Джослин Морин, Виктории Браун и Джерри Берна — с Джослин Нина дружила с самого детства, Виктория делала всё в пику Еве Стэнли, которую терпеть не могла, а Джерри постоянно дрался с Густавом, которого считал задавакой.

Итого — четыре (если считать саму Нину, что, конечно же, собиралась голосовать за себя саму) человека в колонку «галочек», пять человек в колонку «крестиков».

Нина нахмурилась. Картина выходила так себе.

С остальными Нина могла только предполагать — во-первых, она шантажировала Роджера Мина тем, что расскажет Марилизе Стэнли о том, кто незадолго до летних каникул подстриг её собаку, во-вторых, она всегда давала списывать на контрольных Тимоти Ричардсону и Тедди Ливано, в-третьих, всегда хорошо общалась с Розой Масгрейв, Людовикой Грейн и Ричардом Уллом, в-четвёртых, знала, что старшая сестра Сэма Клайта, Марина, подделала подпись кеннари Гальярдини, что вёл у второй и третьей ступени зельетворчество (и вполне могла быть исключена за это из Хенгло).

Итого — ещё семь человек в колонку «галочек», но напротив каждой фамилии уже стоило поставить знак вопроса.

Правда, стоило учитывать, что Роджер Мин мог не так уж сильно бояться Марилизу Стэнли (или догадаться, что раз голосование тайное, Нина Ильтун, пусть она и обещала ему обратное, в жизни не сумеет понять наверняка, что Роджер проголосовал не за неё), Тимоти и Тедди могли списать и у Густава (он, в конце концов, тоже был отличником), Сэму (его почерк был узнаваем даже на уровне крестиков и галочек) могло оказаться плевать на будущее сестры, а дружба Розы, Людовики и Ричарда и вовсе оказаться весьма ненадёжной.

Ещё пять человек можно было отправить в столбик «крестиков», но тоже со знаком вопроса — во-первых, Изабелла Гамильтон, Тина Смаут и Зоуи Амето особенно громко вздыхали (в спальнях девочек, разумеется, не перед всем классом), как сильно им нравится Густав, и как они хотят с ним подружиться, во-вторых, Джон Веота и Дэвид Вильямсон как минимум пару раз обозвали Нину заучкой и занудой. Так что, скорее всего, все они собирались голосовать за Густава.

Нина посмотрела на список с фамилиями одноклассников и вздохнула. Итого — одиннадцать человек предположительно в «галочках», десять человек предположительно в «крестиках» и десять человек в «вопросах», ибо о предпочтениях десятерых новеньких Нина по-прежнему ничего толком не знала. А значит — выборы старосты могли завершиться как в пользу Нины, так и в пользу Густава.

Нина захлопнула блокнот и встала со скамейки.

Стоило срочно придумать что-нибудь, что могло заставить тех десятерых новеньких склониться в пользу Нины — иначе отдельной комнаты ближайшие шесть лет (то есть, всё обучение во второй ступени) ей не видать.

Может, следовало придумать какую-нибудь гадость про Густава? Может заручиться поддержкой Джерри Берна, что мог бы пустить слух, что Густав, например, до сих пор спит с мягкой игрушкой? Это могло не подействовать, так как помимо Густава и Джерри в общей спальне были ещё мальчишки. Может тогда сказать, что Густав плакал из-за расставания с родителями? В конце концов, многие плакали, но плакать открыто теперь — они всё-таки перешли на вторую ступень — казалось стыдным…

Нина тяжело вздохнула, не зная, как ей стоит поступить — пойти на шантаж или подкуп избирателей ей не было стыдно ни секунды, но откровенно врать, очерняя соперника… Нина не была уверена, что стоит решаться на этот шаг.

День выборов старосты — как и всё волнительное и важное — нагрянул совершенно внезапно, словно Нина Ильтун и не потратила предыдущие две недели на то, чтобы убедить одноклассников проголосовать именно за неё. Просто однажды утром Нина проснулась, и поняла, что — вот оно, всё. Сегодня всё решится. Главное решится — будет ли Нина Ильтун спать в отдельной комнате, или ей придётся делить спальню с одноклассницами.

Все первокурсники второй ступени были заранее предупреждены, что стоит заполнить ручки чернилами тёмно-синего или чёрного цвета (никаких зелёных, красных или прочих ярких чернил) и празднично одеться (то есть, не забыть пристегнуть к сюртуку съёмный воротник).

Одноклассники по очереди подходили к столу, за которым восседала школьный секретарь Марилиза Стэнли, ставили галочку в одном из столбцов (столбцов было два — один был подписан как «Нина Ильтун», второй как «Густав Рейнбе») и опускали сложенный вдвое бюллетень в непрозрачный ящичек.

Марилиза Стэнли называла следующую фамилию, и кто-то поднимался из-за парты и подходил к столу. Дошла очередь и до самой Нины, и она, как и планировала, поставила галочку под собственным именем. Поставил галочку в бюллетене и Бэзил (и Нина в какой-то момент готова была от злости его покусать), а после подошёл к столу и Густав Рейнбе.

Марилиза Стэнли называла одну фамилию за другой, пока, наконец, список класса не подошёл к концу.

Настало время подсчёта голосов — для этой процедуры Марилиза Стэнли перемешала все бюллетени, после чего стала вытягивать бюллетени по одному, поворачивать исписанной стороной к классу, после чего ставить мелом на доске (доска уже была предварительно расчерчена на две части) палочки, означающие отданный претенденту голос.

В какой-то момент на доске было уже тридцать палочек — пятнадцать в колонке Нины и пятнадцать в колонке Густава. Оставался последний голос, и Нина задержала дыхание.

Чернила на последнем, решающем исход дела, бюллетене оказались чёрными — единственными чёрными чернилами на весь класс. И голос этот был отдан Нине. Нина не могла поверить в свою победу. Она едва не подскочила со своего места от радости, и только нежелание слушать замечания от Марилизы Стэнли заставило её удержаться за партой.

— Старостой становится Нина Ильтун! — объявила Марилиза Стэнли, и жестом попросила Нину подняться со своего места.

Нина встала, выслушала наставления (что старосты несут особенную ответственность за престиж школы, а потому должны отличаться безупречным поведением и хорошо учиться, что помимо этого старосты должны следить за посещаемостью соучениками занятий и прочее, и прочее), стараясь не улыбаться при этом слишком уж счастливо.

А в голове Нины всё пульсировала мысль, что ближайшие шесть лет (и больше, если повезёт выиграть следующие выборы на первом курсе третьей ступени) она будет жить в отдельной комнате, пусть даже весьма небольшой, принимать ванну, а не душ, и пить кофе с молоком каждое утро.

— Я тебя поздравляю с победой! — после ухода Марилизы Стэнли сказал Густав так просто и спокойно, словно совсем не переживал из-за своего поражения.

Нина моргнула от неожиданности. Она сама, должно быть, дулась бы на всех с месяц, достанься победа Густаву. Больше всего, конечно, на Бэзила — его нежелание голосовать за сестру, открытое и стойкое, не могло восприниматься Ниной иначе как предательство.

— Спасибо, — нерешительно поблагодарила Нина Густава за его поздравление.

Густав держал в руках свой пенал и улыбался Нине так, что та была почти готова ожидать какой-нибудь каверзы с его, Густава, стороны. Во всяком случае, знала Нина, проигравший в каком-либо соревновании или игре Бэзил всегда устраивал победителю какую-нибудь подлянку. Нина сама недалеко ушла от брата, пусть откровенную подлость в случае проигрыша ей всегда было делать несколько стыдно, так что она обычно просто неделями дулась.

Густав наклонился, чтобы взять свою сумку, когда Джерри Берн, всегда предпочитавший переть напролом, не замечая никаких препятствий на своём пути, толкнул его, чтобы покинуть класс побыстрее. Пенал выпал из рук Густава, и письменные принадлежности рассыпались по полу.

Нина нагнулась, чтобы помочь собрать вылетевшие из пенала Густава вещи и замерла.

Единственная ручка из пенала Густава Рейнбе была заполнена чёрными чернилами.

1) В Летхорне среднеобразовательная школа обычно делится на четыре ступени. В первую ступень принимают детей не младше четырёх лет, обучение там почти никогда не содержит каких-либо магических дисциплин. Во второй и третьей ступени чередуются магические и немагические дисциплины. В четвёртой ступени изучается только магия.

Вернуться к тексту