Непрочно (гет)

Джинни отчего-то решает, что им надо расстаться.

Проснувшись одним бодрящим морозным утром за несколько дней до Рождества, она долго смотрит на бушующую метель за окном, скрывающую молочной пеленой и озеро, и лес. И ей приходит в голову, что зима всегда сменяется весной, а лето — осенью. В мире нет постоянного состояния, только изменчивость. Можно ли удержать хоть что-нибудь, можно ли вечером ухитриться быть таким же, как утром?

— Ты в душ собираешься? — Гермиона деловито натягивает юбку и тянется к джемперу. — Опоздаешь к завтраку — останешься голодной до обеда. У нас две пары у Флитвика, и одна — у Макгонагалл.

Джинни молча берет полотенце и уходит в душ. Включив почти нестерпимо горячую воду, больше похожую на кипяток, она прикрывает глаза, вспоминая события прошлого учебного года.

Как ее угораздило столкнуться с Драко в темной вонючей совятне? Они оба отправляли письма, он — открыто, пользуясь положением, она — тайком.

С тех пор они только сближались вместо того, чтобы закономерно отдаляться, пока не обнаружили, что странным образом нужны друг другу. Так птенцы, выпавшие из гнезда, стараются держаться вместе, чтобы не замерзнуть насмерть.

Возможно, с ее стороны это была всего лишь жалость. Да, жалость — Джинни даже шепчет это слово вслух, и оно сливается с журчанием воды. Драко в ту ночь выглядел ужасно жалко: испуганный, потерянный, вдруг выросший ребенок, который еще вчера искал под елкой игрушки, а сегодня оказался взрослым среди взрослых вещей.

Но тот серый и промозглый мир, мир их встреч в заброшенном туалете Миртл, в скрытой от чужих глаз Выручай-комнате, — исчез навсегда. Тогда в их жизни царила осень, сейчас наступила весна.

Разумеется, никто так и не понял, с чего это она вдруг прониклась к Малфою, и наверное, она и сама сперва не понимала. Потом поняла: Драко всегда выбирает ее, а не спасение других, не самопожертвование ради общего блага. Драко — эгоист, ему нужна Джинни, вся, целиком, он сам рядом с ней, и больше — ничего.

Гарри всегда будет этого мало.

Но теперь ей отчаянно хочется все порвать, наверное, потому, что сейчас все происходит наяву. Цветное. Она — рыжая, а вовсе не цвета увядающей листвы.

Вот почему ей так страшно. Чувства, вспыхнувшие в войну, должны были угаснуть, потому что в обычной суетливой круговерти будней они не ощущаются так же остро и пронзительно, как в дни, когда сегодня ты жив, а завтра — умер. Ты пьешь их, как пьют последние капли воды.

Теперь же они живут в мире, где дни похожи один на другой, но страшно изменчивы, теперь впереди у них — не ночь, а жизнь, а жизнь так же переменчива, как ветер.

— Ты слушаешь? — Гермиона незаметно толкает ее локтем, призывая к вниманию. — Ты целое утро где-то витаешь.

Джинни рассеянно поправляет прядь волос, глядя на все еще танцующий снег за окном. Голос Флитвика растворяется в воздухе класса, вместо него она слышит призрачные слова Драко, провожающего ее на Хогвартс-экспресс.

"Я знаю, что будет непросто, но я каждый раз выберу тебя".

Два часа назад она стояла босыми ногами на мокром горячем кафеле, а теперь шагает рядом с Гермионой по холодным каменным плитам. Недавно стены замка рушились, а Фред — смеялся.

Постоянства не существует, никогда не существовало. Как сохранить в водовороте чувство, если день за днем меняешься сам? Если все вокруг тебя меняются настолько, что перестаешь их узнавать?

Невозможно.

Уверенность в своем желании расстаться Джинни носит, как отдельную сумку, целую неделю до Рождества. Три месяца разлуки наверняка изменили их обоих, не могли не изменить. Драко — в Лондоне, она — здесь.

Рождественский ужин в этот раз должен пройти скромно и немного траурно, так что все студенты появляются в Большом зале в обычной школьной форме.

Макгонагалл разрешила родным присутствовать на празднике по желанию, но родители не появятся. Видеть эти мрачные стены, вспоминать потерю Фреда для них слишком тяжело, и Джинни их понимает.

Гермиона, стоящая перед ней и убеждающая в важности сдачи трансфигурации на Ж.А.Б.А, пока Рон ушел за лимонадом, вдруг замолкает и странно улыбается.

— Ждала?

Вопрос позади едва слышен.

И тогда Джинни вздрагивает, ощущая нежное, но уверенное прикосновение. И тон голоса Драко не оставляет сомнений — он боится не меньше нее, но приехал.

Руки, знакомые и родные, уверенно обнимают ее за талию, неспешно привлекают к себе. Здесь, сейчас, на глазах у всего удивленного Большого зала. Аромат мужского одеколона обволакивает Джинни невидимым облаком, будоражит кровь, легонько кружит голову.

И тогда все ее естество поднимается против страха потери, неуверенности и сомнений.

Да, непрочность — неизменная составляющая жизни.

Да, после того, как видел смерть, иногда ощущаешь бесполезность жизни.

Но Джинни глубоко вдыхает и смело расправляет плечи: не в ее характере отступать, когда в сердце огоньком трепещется хотя бы крошечная надежда, что в жизни есть по крайней мере одно-единственное постоянство.

— Я тебя люблю, — горячо и громко шепчет Джинни вместо выношенных как дитя, вымученных слов "нам нужно расстаться", которые хранила на кончике языка всю неделю.

И, обернувшись, медленно поднимает на Драко глаза. Он смотрит на нее серьезно, изучающе, потом сдержанно кивает, и с обеих сторон слышатся два тихих выдоха.

Все в мире непрочно, кроме любви.