Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Люциус Абраксас Малфой, или, говоря короче, просто лорд Малфой (а на всём белом свете имелось только три человека, которые звали его как-то иначе, и один из них использовал обращение «папа», другая — «Люци», третий же пропал без вести), шествовал по коридору Министерства Магии в состоянии, которое незабвенной памяти Тони Долохов деликатно именовал «raspidorasilo».

Во-первых, у сиятельного лорда было похмелье. Не далее как вчера упомянутый лорд соизволил предаться необдуманным излишествам, а именно высосать в одно лицо бутылку «Старого Огденского». Даже самый отменный огневиски, будучи употреблён подобным варварским способом, приводит к удручающим последствиям, и эту истину Люциус доказал себе сполна.

Во-вторых, для подобной эскапады у лорда Малфоя имелся повод, да ещё какой.

В минувший понедельник он проснулся от зуда и болезненных ощущений, которые сперва списал на кожную экзему. Увы, приятная иллюзия длилась минут десять, а последовавший упорный самообман не продержался больше суток, хотя Люциус очень старался. Он заставил домовика выкинуть все перины — якобы в постели завелись клопы. Он повелел уничтожить все букеты в доме и торжественно отказался от клубники за завтраком — на случай, если причиною его мучений была аллергия. Отправил в бессрочную ссылку новенькую фланелевую пижаму — дескать, нежную Люциусову кожу искололо шерстью. Даже сменил изысканный крем для рук на банку простого вазелина.

Эффект был нулевым, чего и следовало ожидать.

Дело в том, что зуд, покалывание и красные пятна сосредоточились в районе одной небезызвестной татуировки, расположившейся на левом предплечье Малфоя. Спустя день пятна пропали, зато сама татуировка зачесалась так, что хоть плачь. На третьи сутки зуд трансформировался в тянущую боль, а сама метка отчётливо потемнела. Сегодня шёл уже четвёртый день, но клиническая картина оптимизма не внушала. Люциус даже надел под мантию камзол, чего обычно избегал — ему казалось, будто метка, набрякшая и болезненная, как подагрическая конечность, просвечивает сквозь рубашку и притягивает к себе взгляды всех встречных, что твой магнит.

Люциус в принципе обладал натурой впечатлительной и нервной, этого не отнять.

Итак, похмельному и грустному Малфою очень хотелось поскандалить, и он точно знал, куда ему податься в таком настроении. В нынешнем году сиятельный лорд вошёл в совет попечителей Хогвартса — а как иначе, ведь обучаться там вот-вот начнёт любимый отпрыск. Но Драко не был единственным новым студентом этого года, а хоть бы и был — во вспомоществовании он точно не нуждался. Зато имелось некое другое чистокровное семейство, которое, вот беда, не только остро нуждалось в спонсорстве со стороны попечителей, но и прибегало к их финансовой поддержке с завидной регулярностью. Да, речь шла об Уизли. И Люциус запланировал на сегодня недурной скандал с Артуром на эту тему — как раз душу отвести.

Но планам его не суждено было претвориться в жизнь, ибо судьба уже вела его к другой встрече — к встрече поистине роковой, которая определит лицо всего волшебного мира на годы и годы вперёд.

Руфус Скримджер, новоиспечённый глава Аврората, тоже мучился похмельем. В отличие от Малфоя, надирался он не один, да и повод был куда как радостнее. Но, как известно, если главный мракоборец не сумеет, проставляясь за должность, перепить всех до одного своих подчинённых, то Аврорат извергнет его из чрева своего — и дальше этому выкидышу лучше самому сразу заавадиться, чем жить с таким позором. А посему схватка с зелёным змием протекала не на жизнь, а на смерть — и схватку эту Руфус выиграл; но какой ценой!

Душа аврора требовала опохмела. Или хотя бы склоки, чтобы сделать мир чуть неуютней и мрачнее для кого-нибудь ещё.

И тут, как по заказу, в поле его зрения возникли длинные белёсые патлы. Сиятельнейший лорд Малфой чесал по коридору, как загулявший жмыр по крыше, скроив обычную свою надменную рожу и помахивая тростью. Трость сегодня особенно бесила. Руфус коршуном пал на добычу.

— Ба, милейший лорд Малфой! Что нынче пожиратели поделывают в Министерстве? Вы как — купить или продать?

Малфой окинул Скримджера холодным взглядом и процедил, скрививши рот:

— В толк не возьму, на что вы намекаете, ведь пожирателей здесь нет.

— Ну как же нет, — с добродушной укоризной мурлыкнул Руфус. — А меточка ваша?

— Я был под империусом!

— Все так говорят… А мне бы доказательство натурой.

Люциус сжал губы и побелел. Руфус с удовольствием проследил, как Малфоя корёжит от злости.

— Я чист перед законом, господин аврор! — слово «господин» тот умудрился произнести как оскорбление.

— А если проверю? — осклабился Руфус. Скандалы он любил. Они держали в тонусе.

— Tu ferais mieux d'inspecter ton cul, — сорвался Люциус. — В жопе у себя проверь! Десять лет прошло, а вы всё не угомонитесь! Adieu!

Он развернулся, хлопнув мантией, и гордо удалился прочь.

В критической ситуации Люциус умел действовать быстро, а думать ещё быстрее. За ближайшим углом он сунул трость под мышку, рысью пробежал по коридору, ввинтился в уходящий лифт и оказался у общественного камина со скоростью, близкой к аппарации. Но счёт шёл даже не на минуты — на секунды. Пламя вспыхнуло зеленью и опало, и Люциус шагнул из министерского холла в собственную гостинную.

Нарцисса, по удачному стечению обстоятельств, как раз пила чай, коротая время за просмотром модного каталога «Твилфитт и Таттинг». Она в изумлении подняла взгляд — явление Люциуса трудно было назвать ординарным. Он, стряхивая пепел, быстро проговорил:

— Милая, сейчас сюда заявятся авроры — их нужно задержать любой ценой хотя б на пять минут, d'accord?[1]

Нарцисса молча поднялась из кресла, испарила до последней нитки свой милый и простой домашний утренний наряд и, нагая, с одной лишь палочкой в руке, призвала из спальни — через три стены и коридор! что значит благороднейший древнейший род! — полупрозрачный шёлковый капот[2]. Всё это Люциус успел ухватить лишь краем глаза (летевший, словно привидение, по воздуху капот был особенно хорош), Малфой не собирался тратить попусту ни крошки драгоценного времени. В гостиной полыхнул камин, и он услышал, как Нарцисса взвизгнула:

— Подите прочь! Скоты! Я не одета!

Люциус никогда не любил её сильнее, чем в эту минуту.

Примчавшись в кабинет, он выдрал из-под нательной рубахи цепочку с крошечным ключом — сейф был гоблинской работы, и замочек, как водится, соответствовал. Зарывшись в документы и счета, он лихорадочно искал — да где же? Альбом с «французскими открытками»[3], алжирский паспорт, папка с завещанием… Ах, вот! Дрожащими руками он извлёк из недр сейфа вещь, которая ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не должна была попасть к аврорам.

Тем более с учётом того, что…

С учётом обстоятельств, в общем.

По виду вещь напоминала старую тетрадь, а чем была в действительности — ведал лишь её хозяин. Её необходимо было спрятать, и спрятать быстро и надёжно. Такую миссию мог выполнить всего один герой; пусть скромный и лишённый внешнего очарования, но на него им всем придётся положиться. Люциус набрал в грудь воздуха.

— Добби!

Добби не был домашним эльфом мечты.

Более того, Добби не был домашним эльфом мечты настолько, что хуже него был разве что совершенно неуправляемый Кричер, которого, к счастью, удалось по-тихому спихнуть Сириусу. Сейчас бедолага отшельничал где-то на площади Гриммо, дожидаясь хозяина из пожизненного заключения — затея беспощадная в своей бессмысленности, но такова уж природа верности домовиков. Ходили, правда, слухи, что давно покойная эльфийка свояченицы была ещё безумней Кричера, но Нарси как-то заявила, что это пошлое враньё, а жене своей Люциус верил безоговорочно.

Возвращаясь к Добби, поручать ему любую работу, требующую мало-мальской фантазии, было, в общем-то, чревато. Ибо фантазии этой, как для домовика, у Добби явно был избыток, и вся она шла куда-то не туда.

Но сейчас у Люциуса не было альтернатив. А ещё у него совершенно не было времени.

— Добби! Добби!!! А ну, явись немедленно!

Едва ушастое недоразумение — опять все пальцы в бинтах, что он там успел уже натворить, негодяй, раз счёл заслуженным себя так поуродовать? — возникло пред сиятельными очами благородного лорда, как Люциус пихнул ему тетрадку и завопил:

— Живо! Спрячь это там, где никто и не подумает искать!

Добби пискнул, поклонился и исчез. Две секунды спустя в кабинет вломились взмыленные авроры — но было уже поздно.

Судьба, примерившая на сей раз непритязательную маску Добби, уже сделала свой ход.

--------

[1] «Ладно?» (фр.)

[2] Распашная женская просторная одежда с рукавами и застежкой спереди, разновидность неглиже.

[3] «Французскими», по основному месту печати, именовались в конце XIX — начале XX веков эротические открытки, содержащие фотографии обнаженных или полуобнаженных женщин, либо сцены фривольного характера (поцелуи, например).