Между прошлым и будущим (джен)

Их трое здесь, в этой столь много повидавшей зале на Драконьем камне: Висенья, Мейегор и его новая жена Алис, в девичестве Харровей. Перед ними простирается стол в виде карты Вестероса — начало всего. Висенья помнит те времена, когда они с Эйегоном спорили здесь, планируя завоевание. Рейенис неохотно к ним присоединялась, но все больше молчала, хмурясь, и заговаривала лишь тогда, когда Висенья или Эйегон — чаще Висенья — предлагали что-то особенно жестокое. Бедная миролюбивая сестричка, почившая слишком рано: у Рейенис были свои грехи, но худшим из них Висенья считала появление на свет сына — такого же миролюбивого, и что хуже — слабого. Рейенис, неохотно признавала Висенья, слабой не была. Излишне доброй, легкомысленной, не всегда верной Эйегону, — но не слабой.

— Довольно твой братец помыкал тобой, — хмурится Висенья. — Корона на голове еще не делает королем. Покажи всем, у кого настоящая власть: садись на Балериона и спали Звездную септу вместе с септоном. Твой отец слишком цацкался с этими любителями молитв, вот они и распустились — думают, что могут лезть к нам в постель и указывать, с кем зачинать детей.

— Мейегора назовут чудовищем, — качает головой Алис. — Покойный король неспроста поддерживал дружбу с духовенством: для простых людей вера важна, это не просто красивое убранство септы и молитвы. Вера в Семерых поддерживает их в голодные годы и дает лишний повод верить, что блага им даруются свыше в сытые. Поверь мне, — она обращается к Мейегору. — Мы оба родились в Вестеросе, но я лучше знаю людей, которыми ты мечтаешь править, — Алис берет Мейегора за руку. — Знаю, как тебе противно смирение, но я прошу об этом как о свадебном подарке. То, что кажется унизительной сделкой сейчас, станет семенами нашего лучшего будущего.

Висенья не может удержаться, громко фыркает.

— Смирение! Важность веры! — передразнивает она. — Моему братцу ты бы, наверное, понравилась. Не забывайся, деточка. Мейегор взял тебя в жены, чтобы рожать детей. Надеюсь, ты на это способна.

— Ты говоришь с будущей королевой Вестероса, — вспыхивает Мейегор. На лице его все это время отображалась внутреняя борьба — о, как хорошо Висенья представляла, что мучает её сына! — и до этого момента казалось: советы матери возьмут верх. Мейегор ненавидел, когда ему указывали, что делать, и все же, гордый и высокомерный, он сносил подчиненное положение у трона слабовольного братца, но Висенье казалось — уж тут-то его терпению придет конец.

— А ты — с бывшей, — напоминает Висенья. — С той, которая долгие годы правила вместе с Эйегоном. Мое имя уже вписано в историю Вестероса, а твои мечты о троне могут так и остаться лишь мечтами. Скорее всего, так и будет. Ты вбил себе в голову, что Железный трон однажды будет твоим, но сам пресмыкаешься перед братом, у которого полно наследников. У тебя же ни одного пока что. Брат требует от тебя остаться с бесплодной женой либо отправиться в изгнание — а ты не готов ответить на это огнем, как подобает Таргариену. Что же за королем ты будешь тогда и почему хоть один лорд в Вестеросе должен пойти за тобой, как за правителем?

— Довольно! — тяжелый кулак Мейегора бьет по столу, Алис едва заметно вздрагивает, что не укрывается от зоркого взгляда Висеньи. Как хорошо эта умненькая девица, явно себе на уме, знает её сына? Достаточно ли она мудра, чтобы избегать его гнева, и хитра, чтобы извлекать выгоду из его дурного нрава? Таргариены годами женились на Таргариенах. Что принесет чужая, вестеросская, кровь в эту семью?

— Я подчинюсь своему брату, — на несколько долгих мгновений в зале повисает звонкая тишина — кажется, все города и замки Вестероса, отмеченные на карте, внимают словам Мейегора. Висенья и Алис смотрят на принца равно потрясенно.

— Я отправлюсь в изгнание.

— Ты с ума сошел! — вырывается у Висеньи. Что угодно, только не это: уйти с дороги, когда позиции Мейегора как наследника и так слабы — неужели он не видит, какой это опасный шаг?

— Я отправлюсь в изгнание, и это изгнание станет моей победой, — Мейегор смотрит прямо на неё, и Висенье не по себе, даром что она повидала не одну войну и видела, как люди горели заживо в драконьем пламени, больше раз, чем может вспомнить. Когда она была беременна Мейегором, её посещали странные сны: темные, пугающие, вязкие. Ей казалось, что у неё в утробе поселилось чудовище, и это чудовище убьет её. Потом Мейегор появился на свет — сильный здоровый мальчик — и радости её не было предела. С тех пор как Эйегон умер, сын стал её всем. И все же сейчас её терзает странный страх, причину которого она не может определить.

— Мой брат Эйенис слаб, — мрачная складка насмешки отбрасывает тень у губ Мейегора. — Он верит, что люди могут жить мирно и не желать друг другу зла. Считает, что может проводить дни в развлечениях, слушая менестрелей, а порядок в королевстве установится как-нибудь сам собой.

«Рейенис любила менестрелей, — некстати мелькает в голове у Висеньи. — И погибла, сражаясь в войне, которую не одобряла». Тот день, когда она последний раз видела сестру садящейся на Мираксес, раз за разом всплывал в её памяти даже спустя годы.

— Но очень скоро Эйенис убедится, что мир не столь прекрасен, как он думает. Один раз я помог ему подавить мятежи и ничего не попросил за это. В следующий раз, когда он совершит ошибку — а он совершит, — ему придется разбираться с последствиями самому.

Мейегор роняет слова ровно, размеренно, но в каждом слове читается годами сдерживаемая, копившаяся ярость. Взгляд тяжел и мрачен. Висенья гордо расправляет плечи.

«Он поистине мой сын».

— И вот тогда, — обещает Мейегор, — я вернусь и возьму то, что мое по праву.

— Я буду твоими глазами и ушами здесь, — дает свое обещание Висенья. — Пять лет — долгий срок. Я буду скучать.

Мейегор снова усмехается, на этот раз теплее, радостней.

— Тебе не придется ждать пять лет.

Висенья скорее догадывается, чем слышит, как Алис шепчет Мейегору одними губами «Спасибо». Дочь Лукаса Харровея и впрямь верит, что может управлять бурей — или это формальная благодарность, ведь призывала к благоразумию и смирению, в конце концов, она? Висенья испытывает глухое раздражение, глядя на почти интимное переплетение пальцев Алис и Мейегора в пожатии — она не любит чувствовать себя лишней. (Она чувствовала себя лишней в браке с Эйегоном так долго, и таким счастьем было сознавать, что для сына других женщин кроме королевы Висеньи нет — и вот опять.)

Уже на пороге залы Мейегор оборачивается.

— Что бы ты ни думала, матушка, я люблю своего брата. Я подберу его корону, когда она неизбежно упадет с его глупой головы, но он мой брат.

С этими словами он скрывается с глаз, отделенный от Висеньи не только будущим изгнанием, но и властью другой женщины. Она опять остается одна. Что ж, она сама благословила их брак.

«Мейегор добрее меня». Висенья любила сестру, когда они были детьми, но в день, когда Эйегон объявил, что берет в жены их обеих, что-то непоправимо изменилось. Нежность, которую Висенья испытывала к доброй, любящей музыку и развлечения Рейенис — голове дракона, не созданной для войны, которая в конце концов её и убила, — таяла капля за каплей. И, обнимая Эйегона, получившего известие о смерти Рейенис, Висенья не могла сдержать в душе темного ликования.

«Я подберу его корону», — сказал Мейегор. Достаточно ли будет изгнания, чтобы его любовь к брату также надломилась? Это Висенье предстояло решить и действовать соответственно.