Змееловы из Парансана (гет)

Чёрные волны облизывали борта парусного военного корабля. Вдали виднелся городок, весь разрушенный: зелёная деревянная церковка без купола — будто кто-то срезал его гигантским ножом — и обрубки жилых домов.

По скале ползли коричневые пятна. Майор Фрост представил, как кровь льётся по узким, хорошо знакомым улицам до обрыва, а потом стекает в океан, и подавил приступ тошноты. Сойти на берег Фрост так и не смог.

— Майор… Простите… Вы ведь отсюда? — Минхи нарушил тишину. — Это ваша… Родина?

— Да, хубэ, — хрипнул в ответ Фрост. Порыв ветра забрался ему под дубовый шерстяной ханбок, на нос шлёпнулась колючая капля. — Нью-Сибирск.

Минхи отвёл взгляд от скалы.

Город там был вчера. А сегодня его уже не стало.

Вечером Нью-Сибирск подал сигнал бедствия: надрывающийся колокол услышали в прибрежном Шэне, и новости тут же разнеслись по Северному материку.

«Змеи, змеи, змеи на юге, — кричали мальчишки на рынке, когда майор Фрост под конец дня пришел за тыквой и картошкой. — У самой границы! Через Срединный пролив! Их десять! Никто не отправил помощь!».

Майор знал: помогать уже поздно. Город, где нет погранслужбы, где остались только рыбаки, пекари и их старые жёны, обречён.

Он был обречён ещё сорок лет назад. Тогда из леса вышли двенадцать змей. Краснохвостых, лютых, охочих до крови.

Часто во сне майор видел одну и ту же картину: старший брат, Нико, держит его над обрывом: «Сашка, помнишь, как дед плавать учил, ты не ссы, только греби, подальше отсюда греби».

Потом — странное чувство: сердце рвётся наверх, а тело летит вниз, в ледяную чёрную воду, и наконец входит в неё целиком.

Сашка был сильный, жилистый, и грёб. Через несколько часов его, полумёртвого, нашло торговое судно и увезло на север.

Тогда половина Нью-Сибирска уцелела — змеи, напившись крови, отступили обратно в лес.

А Сашке в интернат при Горной военной школе пришло сухое письмо: «Николай Фрост, Павел Фрост — найдены мёртвыми на ул. Гамильтона, семь. Похоронены в братской могиле».

Так мальчишка с Южного материка стал северянином и — сиротой.

— Домой, майор? — спросил Минхи. — Наши вернулись, говорят, нет там живых, одни трупы. — И еле слышно добавил: — Простите.

Майор Фрост сделал два шага вперёд, скрипнув жёсткими сапогами. Опустил глаза, зачем-то пытаясь рассмотреть, что скрывается за масляно-чёрной толщей. Вода, напившаяся змеиного яда и крови, шипела и убаюкивала. Пройдёт не меньше месяца, прежде чем она снова станет чистой, и можно будет ловить рыбу.

— Да, хубэ, — ответил Фрост. — Домой.

В этот момент из набежавшей волны вынырнула тонкая ручка. Вынырнула — и тут же исчезла. Фрост подумал было, что показалось, но ручка мелькнула вновь, а следом за ней — синюшное детское личико.

— Мёртвый? — с сомнением произнёс подошедший Минхи. Он тоже пытался вглядеться в черноту воды.

Конечно, мёртвый. Слишком много времени прошло, слишком далеко от берега, слишком загаженная ядом вода, в которой, как в болоте, вязнут конечности. Разумеется, мёртвый, он же весь синий.

Что было бы с Фростом, если бы те торговцы на кораблике, нагруженном бутылками картофельного соджу, не разглядели бы его в чёрной воде. Что было бы, если…

— Вытаскивайте.

— Есть, майор.

Трое солдат-погранцов запрыгнули в шлюпку, и Фрост отвернулся. Он стоял так минут десять, стараясь не прислушиваться к звукам и не гадать.

Шумный всплеск, удар и наконец звук канатов, поднимающих лодку.

— Майор…

Минхи бережно положил маленького утопленника на мокрую палубу. Разорванное когтями плечо. Волосы, закрывающие лицо, — так, что видны только плотно сжатые губы. Сорочка, пропитанная кровью вперемешку с ядом. И кисло-горький, тошнотный запах — такой бывает только у змеиных жертв.

Солдаты стояли поодаль не шевелясь.

— Земной пророк Донсу, земной пророк Макото… — забормотал Минхи.

— Брось молитвы, хубэ, — с раздражением осадил его Фрост.

Он присел на корточки перед утопленником, откинул с серо-голубоватого лба липкие тёмные пряди. Девочка. Лет десяти.

Может, её, как и Фроста сорок лет назад, скинули со скалы. Может, она, не удержавшись, полетела в воду, когда тварь напала у обрыва. Может — и прыгнула.

Во всяком случае, девчонка с обезображенным плечом не сдавалась. Плыла дальше и дальше от берега, превозмогая боль.

Дёрнувшись от вони, майор прижал ухо к костлявой детской груди. Тишина, тишина, и потом один слабый, вымученный удар, а за ним ещё два.

— Хубэ, живая. Яду сюда.

Минхи замешкался. Майор знал: сложный приказ.

Яд в крошечной дозе лечил лихорадку, вспыхивающую то тут, то там на обоих материках. Болтали, однажды какой-то умник закусил змеиным мясом, вот и пошло. Из-за проклятой лихорадки города превращались в кладбища за несколько дней. Дети, рослые мужики — закапывали семьями.

Но от змеиных когтей и зубов яд не спасал.

Нет, такие случаи были. Редко, по неизвестной врачам причине, люди, покромсанные змеями, получали дозу и выздоравливали.

Фрост знал только одного человека, которому яд помог, — этим человеком был он сам. Сотню — кому не помог. И в числе той проклятой сотни одиннадцать лет назад оказался Акира Сато — наставник в военной школе, заменивший и брата, и деда, и вообще всё.

Так стоит ли тратить ценное лекарство на того, кто точно уже не жилец?

— Яду, яду, хубэ, — нетерпеливо повторил Фрост.

— Есть.

Минхи присел рядом, пальцем оттянул девчонке нижнюю губу и с трудом влил каплю яда из крошечного пузырька с пипеткой.

Солдаты негромко загудели. Майор продолжал вглядываться в сине-серое лицо со сведенными в гримасе бровями. У детей не должно быть таких лиц.

Минхи искал пульс на тонкой шее с чёрными линиями вен.

— Теплеет, майор, — произнёс он ошарашенно, отдёрнув руку, как от огня.

Кожа утопленницы медленно розовела. Губы приоткрылись, и из них вытекла струйка воды.

— Земные пророки явили чудо! — воскликнул кто-то из погранцов, и остальные радостно завопили в ответ.

Девчонка закашлялась, выплёвывая воду, и приоткрыла воспалённые глаза.