Ты мерцай, звезда ночная... (гет)

Сначала он любил только небо. Чаще всего оно было серо-стального цвета, с быстро бегущими клочками туч, наполненное свирепыми порывами ветра и ледяными брызгами дождя. Холодное, злое, бездонное. Ему нравилось отдавать свое невесомое тело порывам ветра, чтобы его несло все дальше и дальше — туда, где небо касалось глади океана. И лишь голод мог прервать его полет. А иногда, очень-очень редко в этом суровом краю, ветер стихал, и небо становилось ярко-синим, бездонным или, ещё лучше, непроницаемо-чёрным, наполненным сотнями ярких звёзд, с жёлтым серпом Луны. И это было самое прекрасное, что он видел за свою долгую жизнь.

Дни, недели, месяцы, годы летели мимо. Не задевая. Почти не оставляя воспоминаний. Лишь немногое осталось в его памяти навсегда.

Когда он был совсем юным, мать показывала ему серые тучи и шептала о том, что они тоже давным-давно были дементорами и в свой срок он, как и все его предки, станет свободным и сольётся с небом. Это не было легендой или сказкой. Лишь правдой. Он хорошо помнил день, когда мать в последний раз махнула ему полой своего плаща, растворяясь в серой пелене тумана. И тогда он впервые ощутил что-то. Грусть? Тоску? Но дементоры не испытывают эмоций. Лишь голод, магию и пустоту.

После матери он много раз видел, как уходят его сородичи, чьи имена давно стёрлись из его памяти. Каждый в свой час. Вот только он не хотел так. Или нет, неправильно: быть туманным свободным облаком совсем не плохо. Но ему больше хотелось подняться к самым звездам.

Странное желание. Но он привык быть немного странным и держался особняком. Эрэ — назвала его при рождении мать. Одиночество.

Дементоры жили своей маленькой общиной в Азкабане с незапамятных времён. Ещё до постройки мрачной крепости остров был их пристанищем. Куда бы ни заносил их ветер, они неизменно возвращались сюда. Маленький клочок скалистого хребта — вот всё, что осталось от обширного полуострова, поглощённого когда то водой. Все, кто населял его, погибли в одну роковую ночь. Их смерть и боль как будто впитались в землю, и камни острова оказались наполненными ей до краев, став пищей для дементоров. И этого было достаточно и для долгого существования, и для редкого продолжения рода.

Но все проходит, все меняется. Однажды одинокий остров облюбовали для своих странных целей люди. Суетливые, непонятные создания. Они пришли с миром, и дементоры приняли их благосклонно. На благо свое или беду, кто знает? Но их жизнь изменилась, и это несомненно.

Прежде независимые, они всё больше стали привязываться к людям. Как оказалось, те несли в себе нечто невероятное, неведомое до сих пор: яркую, как редкие звёзды, магию. Живая, насыщенная, она разительно отличалась от древней смерти, питавшей их до сих пор. А приправленная страхом, болью, и вовсе становилась пьянящим коктейлем. И не было ничего слаще для дементоров. В этом и таилась опасность — ведь сладость порождает желание, которое, в свою очередь, становится зависимостью. Так, незаметно для себя, они и стали добровольными узниками Азкабана.

И все же странные создания, эти люди. Они быстро поняли, что нужно дементорам. Но не ужаснулись, а стали приводить на остров своих сородичей, запирали в узких клетках, предоставив дементорам возможность черпать из несчастных сладкую силу. А иногда — к сожалению, слишком редко — дарили стражам душу заключённого, позволяя слиться в поцелуе и выпить разом до дна этот сладостный нектар. Магии было много, так много, что после этого пиршества и рождались новые дементоры, а те, кто выпил больше всех, обретали свободу, сливаясь с небом. Опьянённые чужой силой, они превратились в палачей.

Зачем людям нужна была такая невероятная жестокость — дементоры не понимали. Да им, по сути, было всё равно. Что чувствует наполненный вином сосуд, когда из него кто-то утоляет свою жажду? Какая разница! Но всё же были бы очень удивлены, если бы знали, что самыми жестокими существами на земле люди считают дементоров.

Да, сначала он любил только небо…

Все случилось полгода назад. Он не думал, что та ночь перевернёт всё его существование. Просто был голоден. Накануне наступило полнолуние, и ночь, как по заказу, выдалась ясной, звёздной. Такую возможность нельзя было упускать, и до самого рассвета он скользил над гладью океана, почти касаясь полами хламиды бликов лунной дорожки. Потеряв счёт времени, он улетел достаточно далеко, так что весь следующий день был вынужден прятаться в скалах одинокого острова, на который наткнулся уже на рассвете. Дементоры могут летать и днём, вот только слишком яркое солнце почти лишает их возможности видеть, так что он решил дождаться вечера и прилетел в Азкабан уже после полуночи.

Как ни странно, но Эрэ не любил людскую магию. В отличие от собратьев. Она казалась ему слишком резкой, пьянящей, а он предпочитал сохранять ясный рассудок. Поэтому питаться приходилось в самом нижнем ярусе замка. Там, где в фундамент были залиты древние камни, питавшие его род тысячелетиями. Он почти достиг своей цели, когда почувствовал, что в дальней, обычно пустующей камере кто-то есть. Движимый любопытством, он заглянул сквозь решётки дверного проёма, а дальше…

Девушка металась по камере, как бабочка в западне. Билась о стены, что-то кричала. Тонкая, порывистая — она сразу привлекла его внимание. Эрэ сначала не понял, в чём причина его заинтересованности — мало ли таких же шумных узников томилось на верхних ярусах. Но потом до него дошло: она не боялась. Её магия — тёмная, мощная, сладко-горькая — не была испорчена привкусом ужаса.

Ему очень захотелось рассмотреть её поближе. Но непременно так, чтобы она не испугалась его. Эрэ совсем не хотелось испортить такое редкое явление. Поэтому, позабыв про голод, он устроился в дальнем углу коридора и стал терпеливо ждать.

Она уснула только под утро. Дождавшись, пока её дыхание станет ровным и глубоким, Эрэ неслышно скользнул в камеру и застыл над лежащей узницей. Она спала, подложив ладонь под щёку, и во сне казалась совсем юной и трогательно беззащитной. Но лишь на первый взгляд. Он мог видеть не только внешнюю оболочку, но её сущность, душу — словом, то, что больше всего ценили дементоры. Да, она была совсем молодой, но слабой её никак нельзя было назвать. Безудержная ярость, гнев, гордость и тоска наполняли ее. И ещё: что-то тёмное, зловещее читалось в её тонких чертах, как будто тень злого проклятия. Печать порока. Он видел таких людей не раз. Вообще большинство узников этой башни несли на себе знак преступлений, и девушка не была исключением.

Впрочем, ему не было дела до всех этих страстей. Он вообще с трудом представлял себе, в чём разница добра и зла в людском понимании. Словом, девушка мало чем отличалась от своих товарищей по несчастью. Разве только силой характера. Это было достойно уважения, но не более того.

Слегка разочарованный, он уже собирался покинуть камеру, как вдруг услышал лёгкий вздох, и обернулся:

— Мой лорд… — не просыпаясь, прошептала она и улыбнулась. От улыбки её лицо стало светлым и удивительно красивым. Гораздо красивее, чем звёзды, которыми он любовался накануне. Такое тёплое волшебство… Он наклонился поближе, стараясь понять, как едва уловимое движение губ может так кардинально изменить человека, но улыбка уже пропала.

Он пробыл возле неё до утра. Просто смотрел, как трепещут длинные ресницы, прислушивался к дыханию — и всё ждал: ну вдруг она улыбнётся ещё раз? Но нет. Девушка всё больше хмурилась и зябко куталась в ветхое одеяло.

Решив попытать счастье в следующий раз, он покинул камеру, чтобы вернуться в назначенный час. Потом ещё. И ещё раз…

Незаметно для себя он стал приходить сюда каждую ночь. А потом и вовсе поселился в коридоре возле её камеры, найдя для отдыха неприметную нишу. Дав понять сородичам, что поживы в нижнем ярусе лучше не искать, он терпеливо нёс свой дозор. Днём отсыпался, чутко прислушиваясь к доносящимся звукам. Нельзя было терять бдительность — он прекрасно знал дементоров: они были очень любопытны и могли в любой момент явиться сюда, несмотря на неурочное время, а Эрэ не хотел, чтобы девушку кто-то пугал. Ей и так приходилось несладко. Тяжесть её положения была понятна даже дементору, хотя он слабо представлял себе, что нужно людям для комфортного существования. Но факт оставался фактом: его персональная пленница очень медленно угасала. Она совсем исхудала, бо́льшую часть времени просто лежала на скамье, уставившись в потолок, а пища, появляющаяся на столе два раза в день, чаще всего оставалась нетронутой.

И всё реже он мог любоваться её улыбкой, так что ночи, когда это всё же происходило, становились для Эрэ настоящими праздниками. Редкими, и оттого ещё более драгоценными. Правда, были случаи, когда она чуть не застигла его врасплох, заставив поволноваться. К счастью, быстрота реакции дементора неизмеримо больше, чем у любого мага, и он успевал ретироваться за мгновение до её пробуждения.

Так проходили его дни, а вернее — ночи. И лишь на исходе месяца он с удивлением понял, что всё это время даже не вспоминал про небо и долгие полеты. Ему было хорошо в подземелье, ведь самая ценная для него звезда мерцала совсем рядом. Но самым сокровенным его желанием было невозможное: чтобы она улыбалась, глядя на него, а не во сне.

* * *

Она уже не помнила дня, когда попала в Азкабан. Это было слишком давно, и время милосердно стёрло самые страшные часы её жизни. Вроде бы сначала она металась по камере голодной волчицей, готовая зубами грызть железные решетки. Билась о камни, пыталась вскарабкаться по скользкой стене к узкому окошку под самым потолком, срывая ногти и не замечая боли. В памяти осталось ощущение, что она, разгорячённая бегом, вдруг упала в ледяную воду тёмного омута. Кровь ещё стучала в веках резкими, злыми толчками. В уши эхом доносились вопли истязаемых Лонгботтомов, а в реальности вокруг стояла мёртвая тишина. Ледяной затхлый воздух давил грудь.

Нет! Она не сдалась так просто! Нет таких стен, что бы удержали Беллатрису Лестрейндж, урождённую Блэк. Сговорившись с бывшими соратниками, сидевшими в соседних камерах, она несколько раз пыталась бежать. Это было практически невозможно, но им всё же удалось однажды оглушить стражника и дойти до коридора. Всех быстро скрутили, а подоспевшие дементоры отбили всякую охоту повторять этот опыт. У всех. Кроме неё. Она продолжала любыми способами усложнять своим церберам жизнь.

В конце концов коменданту это всё надоело, и её перевели на самый нижний ярус. В темноту и одиночество.

Там она могла орать сколько угодно — никто не нарушал её уединение. Два раза в день на каменном столе появилась миска с едой и через час исчезала. Лишь по этим признакам Бель могла отмечать прошедшие сутки.

Подобные условия могут сломить даже самых сильных людей. И Беллатриса не стала исключением. Она не покорилась, не смирилась, но тяжкая апатия накрыла её с головой. Больше некуда было бежать. Некого спасать. Некого любить…

Казалось, время остановилось. Его отмерял лишь звук капель воды, срывающихся откуда-то с потолка.

Кап — минута. Кап — час. Кап — день. Кап — вечность.

Почти сразу, как только она попала в подземелье, ей стало казаться, что в камере она не одна. То ли виной был непроглядный мрак, то ли полное одиночество, но она явственно слышала, как тесное помещение вдруг наполнялось шорохами, вздохами, едва заметным движением. Потом пришло ощущение, что кто-то смотрит на неё из мрака. В первый раз это случилось глубокой ночью: едва пробудившись от беспокойного сна, она ощутила, что в камере стало нестерпимо холодно, как будто ледяное дыхание обдувало ее лицо. Вздрогнув, она ещё плотнее закуталась в ветхую тряпку, служившую ей одеялом, и, превозмогая нарастающий ужас, подняла голову, стараясь хоть что-то рассмотреть. Ничего. Никого. Только холодное дыхание.

— Кто здесь? — выкрикнула она — и поразилась, как тонко и жалобно прозвучал ее голос. — Немедленно выходи!

Лишь тишина в ответ.

Постепенно наваждение отступило, и вновь навалилась сонная беспросветная мгла. На следующую ночь всё повторилось, и ещё ярче, чем накануне. На этот раз она была просто уверена, что за решёткой дверного проема кто-то стоит. Рывком вскочив на ноги, она подбежала выходу и даже просунула в щель между прутьями руку, пытаясь обнаружить незваного гостя. Безрезультатно. В коридоре никого не было.

— Я просто схожу с ума… — прошептала она в пустоту и прижалась щекой к холодному металлу.

Так продолжалось из ночи в ночь. Шорох. Взгляд. Холод. Спустя нескончаемую вереницу дней и ночей, которые она давно разучилась различать во мраке подземелья, она вдруг почувствовала, что умирает. Жизнь истекала, как песок между пальцами. Не было ни мыслей, ни желаний. Небытие казалось долгожданной наградой. Она так устала. Устала жить.

Без сил опустившись на своё жалкое ложе, она прикрыла глаза и улыбнулась. Ну вот и всё. Конец её пути близок. Такого короткого пути. Куда ушла ее жизнь? Была ли она хоть когда-то счастлива? Наверное, была...

Почему-то вспомнилось, как её, совсем маленькую, укладывала спать мама. Тихий вечер, кружевной полог кровати, лёгкая рука, гладящая её волосы. И нежный голос матери. Мерлин, как давно это было…

Вздохнув, Беллатриса провела ладонью по своим сбившимся в колтуны прядям и тихонько запела. Слова всплывали в памяти сами, как будто кто-то шептал их ей в ухо:

— Ты мерцай, звезда ночная!

Где ты, кто ты — я не знаю.

Высоко ты надо мной,

Как алмаз во тьме ночной.

Только солнышко зайдёт,

Тьма на землю упадёт,

Ты появишься, сияя.

Так мерцай, звезда ночная!

Тот, кто ночь в пути проводит,

Знаю, глаз с тебя не сводит:

Он бы сбился и пропал,

Если б свет твой не сиял…

Детская песенка в стенах Азкабана… Безумие. А чего ещё ждать от сумасшедшей Лестрейндж? Представив, как бы отнёсся к ее вокальным упражнениям сторонний наблюдатель, Беллатриса хрипло рассмеялась и открыла глаза. И уже в следующее мгновение похолодела от ужаса: от неясного прямоугольника двери отделилась призрачно-серая фигура и медленно поплыла прямо к ней.

Дементор! Кошмарный страж Азкабана. До сих пор её здесь не посещал ни один из них, и она была почему-то уверена, что эти чудовища не спускаются в тесное подземелье. Это было единственное преимущество её положения. Оказывается, она ошибалась…

Осознание всего ужаса происходящего навалилось неподъёмным грузом, и она инстинктивно вскочила с кровати и забилась в самый дальний угол. Встретиться с этим существом один на один было в десятки раз страшнее, чем там, наверху. Но уже через секунду привычный всепоглощающий гнев заставил ее выпрямиться и в упор посмотреть на непрошеного посетителя.

— Что тебе нужно, тварь? Прочь! Прочь пошёл, мерзкое чудовище! Жалкий мешок, побитый молью! Вон, я сказала!

Машинально она пошарила рукой по давно пустующему внутреннему карману в поисках волшебной палочки, но пальцы ожидаемо ничего не нащупали. Это взбесило её ещё больше: быть вот так, безоружной, брошенной на съедение кошмарному созданию, как мышь в лапы коту. Нет, это не для неё. Она не дичь, не жалкая жертва, и никогда ей не была! И не будет! Уж на последний бой ей хватит сил!

В два шага она подскочила к дементору и, почти не соображая, что творит, потянулась руками к капюшону. Дементор не отшатнулся. Он продолжал неподвижно висеть посреди камеры, и ледяной холод волнами исходил от его призрачного тела.

— Не боюсь тебя! Не боюсь! — выкрикнула Бель прямо в щель под капюшоном, туда, где должно было быть его лицо. Помедлив всего мгновение, она резко сдёрнула серую ветхую ткань с его головы. Пальцы обожгло, как будто она коснулась раскалённого металла, заставляя отдёрнуть руки. И тут же резкий порыв ветра, вырвавшийся неизвестно откуда, сбил её с ног. Она плашмя упала на неровные плиты, ощутимо приложившись затылком к каменному полу. Но почти не заметила боли, слишком поглощённая открывшимся перед ней зрелищем.

Серая фигура стремительно поднялась к самому потолку камеры и вытянулась в струну под порывами ветра, который безжалостно рвал на ней бесформенную хламиду. Казалось, вот-вот — и ветхая ткань рассыпется в прах. Из прорезей рукавов сыпались бледно-голубые искры — яркие, как разряды молнии. Всё это сопровождалось оглушающей тишиной, как будто Беллатриса наблюдала за буйством стихии через плотно закрытое окно. Лишь дуновение ветра, то и дело касавшееся её лица, давало понять, что всё происходит совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Так что она могла рассмотреть всё до малейшей детали: там, где должна была быть голова существа, клубились рваные клочья серого плотного тумана, за которыми угадывались лишь очертания чего-то напоминавшего человеческий череп. Это больше всего походило на укрытую плотным покровом туч полную луну. Постепенно ветер успокаивался, и голова дементора приобретала всё более чёткие очертания. Сначала Беллатриса увидела тёмные, чуть волнистые коротко стриженные волосы. Белую кожу высокого лба, решительный подбородок. И, наконец, синие пронзительные глаза посмотрели на нее холодно и беспощадно. Едва сдержав рвущийся крик, Беллатриса зажала рот ладонью, не в силах поверить: перед ней стоял, а вернее парил, сам Тёмный Лорд.

— Нет… — прошептала она, — этого не может быть. Не может быть! Мой лорд…

Не проронив ни звука, Волдеморт — или то, что казалось им, — стал медленно опускаться вниз.

Мучительно застонав, Бель приподнялась на локтях и с трудом села, не сводя глаз со знакомого до мельчайших морщинок лица.

— Это же вы?! Правда вы? Вы пришли ко мне… Скажите хоть слово!

Волдеморт чуть покачал головой и прижал палец к губам. Он подлетел так близко, что пола его плаща коснулась её коленей. Склонившись над Беллатрисой, он вновь прижал палец к губам, призывая её к тишине.

Бель быстро закивала.

— Да, да, я понимаю… — прошептала она и, протянув руку, коснулась ладонью гладко выбритой щеки. Кожа под её пальцами оказалась холодной как мрамор, но вполне настоящей. Это точно был не призрак.

— Ты пришёл, пришёл ко мне, — не веря своему счастью, как во сне шептала она. И, решившись, осторожно обвела чуть подрагивающими пальцами контур тонких капризных губ, резко очерченные скулы, разлёт чёрных как смоль бровей. Как слепая, она старалась ощупать каждую чёрточку его лица. И наконец запустила руки в мягкие волосы и притянула его к себе поближе.

— Мой. Только мой! — исступленно выдохнула она и впилась нетерпеливым поцелуем в его губы…

* * *

Эрэ сидел на полу камеры, держа на руках потерявшую сознание девушку, и никак не мог прийти в себя. То, что произошло, было невозможно. Немыслимо. Противоречило всему, что он знал из преданий своего рода. Тот, кто откидывал капюшон дементора — а в истории было несколько подобных случаев, — немедленно умирал. Ничем не сдерживаемая воронка смерти, которую носил в себе каждый дементор, за краткое мгновение опустошала человека, оставляя лишь мёртвую пустую оболочку. Почему же эта девушка выжила?

Он посмотрел на лежащую на его руках Беллатрису. Она безмятежно улыбалась. Как будто видела счастливый сон. Очень осторожно Эрэ убрал тёмную прядь с её лба и осторожно прижался к нему губами. Прижался щекой к растрёпанный макушке и блаженно прикрыл глаза. Он всё ещё не потерял формы человека, хотя что-то ему подсказывало, что эта трансформация продержится не долго.

Как же это случилось? Когда он услышал её голос, что-то оборвалось в нём. В прах рассыпалась жизнь, не осталось ничего — только её зов. И он полетел ей навстречу. Не думая о последствиях. Когда-то он слышал, что в море в древности жили сирены и никто не мог устоять перед их пением: ни люди, ни птицы, ни даже дементоры. Все находили свою гибель в глубине вод. Возможно, они были предками девушки? Кто знает. Или просто он слишком прикипел к ней и не смог не ответить на её призыв. И полетел, как путник к мерцающей звезде…

Он уже не владел собой, полностью поглощённый ее магией; наверное, поэтому и не смог убить, когда она откинула капюшон. И этого не смогла изменить даже ненависть, что горела в её глазах. Он больше не принадлежал себе. Люди всегда порабощают дементоров, сами не подозревая о том. И неважно, как это происходит: опьяняют ли своей силой или сводят с ума мимолётной улыбкой, как случилось с Эрэ. Так что всё объяснялось просто: ему не нужна была её смерть, её боль и ужас. Только немного нежности. И желание его было настолько велико, что он смог пойти против своей природы и обратиться в того, кто, безусловно, был ей дорог. Ведь не «пыльный мешок, побитый молью» она так страстно целовала.

Его желание исполнилось. Но удовлетворения он не испытал. Только боль. Как странно, ведь известно, что дементоры не испытывают никаких эмоций. Что ж, он смог быть другим даже в этом… Но как же мучительно было слышать отвращение в её голосе. А потом получить желанную нежность, но знать при этом, что дар предназначался не ему…

В последний раз прижав к себе практически невесомое тело, он вздохнул и осторожно положил её на постель. Как оказалось, вовремя: с тихим шелестом напускная личина покидала его, и уже через минуту он вновь воплощал в себе ужас смертных. Надежды не было. Смысла жить дальше тоже не было. Так что выбор был только один…

Не оборачиваясь, он решительно направился вниз. Туда, где в фундамент Азкабана были залиты древние камни, наполненные смертью.

* * *

Всё произошло на рассвете. Волны океана вдруг отступили от замка, обнажая каменистое дно. Земля вздрогнула и, казалось бы неприступные, стены замка вдруг пошли трещинами, а северная стена и вовсе рассыпалась в прах. Дементоры разлетелись прочь: они первыми почувствовали мощный поток магии, рвущейся из глубин с низким рокочущим гулом. Затем наступила мёртвая тишина. Испуганные обитатели Азкабана — и стражники, и узники — забились поглубже в камеры, надеясь переждать новые удары стихии. Но далеко не все. Те, кому, в общем-то, нечего было терять, смогли воспользоваться моментом и обрести свободу.

Среди них была и Беллатриса Лестрейндж. Она единственная была уверена, что точно знает, кто помог им освободиться — Тёмный Лорд никогда не бросает своих верных слуг.

От Эрэ же не осталось ничего. Стал ли он лёгким облаком или навеки растворился среди серых камней — кто знает? А может, его мечта сбылась, и он улетел к самым звёздам, чтобы стать одной из них.

Ведь вначале он любил только небо…

— Ты мерцай, звезда ночная!

Кто ты, где ты — я не знаю.

Высоко ты надо мной,

Как алмаз во тьме ночной…