Frigivitrum Mora (гет)

Джинни умерла под Рождество. На Йоль, Зимнее солнцестояние.

Только вчера ещё снежинки путались в тёпло-рыжих волосах и таяли на игривой улыбке. А теперь она стала льдом. Полупрозрачно-синеватым, как камень в кольце, которое приготовил для неё Гарри.

Он хотел сделать ей предложение в сиянии рождественских огней. Чтобы через полгода, когда он закончит обучение и станет настоящим аврором, соединиться с ней навсегда. Пусть она “Гарпия” и летает высоко, но кольцо с льдистым камнем напомнит ей о том, кто ждёт на земле?.. Теперь же её пальцы — продолжение самоцвета, лишь узкий ободок кольца темнеет на безымянном.

Фригивитрум Мора!⁽¹⁾

Эти два слова звучат, как приговор. Гарри не знает их, хотя и постиг огромное количество самых изощрённых заклятий и проклятий из области темнейшей магии. И видавшие многое целители в Святом Мунго потрясённо качают головами в белых куколях и зябко ссутуливаются в белых мантиях. Гарри знает это скорбное выражение глаз и губ. Он ненавидит их сочувствие — оно само гремит приговором в безмолвной палате. Ему не чужды мысли о мести, он в конце концов даже смог применить Круцио к Пожирателю, что плюнул в МакГонагалл! И здесь бы не стал щепетильничать, но…

— Вы уже отомстили Беллатрикс, — сквозь спазм в горле говорит он белой Молли. И она, зарыдав, утыкается ему в плечо.

— Очень редкое проклятие, усиленное тем, что сделано в момент смерти проклявшего. — Старший целитель выступает вперёд. — Отложенное на момент расцвета проклятого. Заклятие ледяного стекла…

— Контрзаклятие? — кратко бросает Гарри, уже зная ответ. Он почти аврор.

— Не существует. Её душа покинула тело.

Молча Гарри берёт хрупкую руку и осторожно возвращает на безымянный палец кольцо. Целует в прозрачно-белые ледяные губы. Не потому что надеется на чудо, просто не может отбросить любой шанс. Дамблдор всегда говорил, что любовь — самая сильная магия… Видимо, не самая. Или его любви недостаточно. Он непроизвольно смотрит на Молли — та с обезумевшим, отчаянным взглядом падает Джинни на грудь, орошая хрустальное лицо слезами, покрывая его поцелуями. Этой любви хватило на мужа и семерых детей — и ещё для Гарри осталось. Значит, любовь способна не на всё и старые сказки — действительно лишь сказки. Их придумали магглы, правда у одного лишь Биддля Барда…

— Её тело навсегда останется таким? — слышит он свой глухой, растерявший эмоции голос.

— Вероятно, да. — Целитель заинтересованно хмурится и стучит ногтем по её плечу — пока ещё только по плечу.

Экспонат. Для них она всего лишь редкий случай, загадочный объект для изучения. Они будут кромсать Джинни режущими заклятиями на кусочки и рассматривать через увеличивающие чары, расплавлять, пытаясь выделить сущность почти его Джинни. От этих мыслей накатывает тошнота и возмущение опаляет скованную льдом грудь…

— Спасибо, её заберёт семья, — чеканит Гарри и отворачивается от целителя, успев выхватить разочарованный взгляд.

— Но если существует возможность… — мямлит тот. — Здесь позаботятся о её теле…

— Не существует. — Гарри возвращает целителю его же слова. Молли благодарно сжимает руку Гарри холодными белыми пальцами. Теперь Джинни вернётся домой, в Нору.

— Я догадывалась, что что-то не так… — сдавленно шепчет Молли, когда они вместе идут бесконечными коридорами Мунго. — Она была сама не своя перед этим Йолем…

Гарри молчит. Если он заговорит, то слёзы сами прольются из глаз, а Молли гораздо больше нуждается в его поддержке, чем он — в её.

— Я помню, как ты спас её на первом курсе… — глядя перед собой, вспоминает Молли. — Тогда я думала, что умру. Потом я думала, что умру, когда Фред… Когда Беллатрикс сражалась с ней… — Гарри отстранённо подмечает, что Молли уже называет Фреда по имени. Через несколько лет. Но не может пока коснуться имени Джинни. — Лучше сто раз умереть самой! — неистово шепчет Молли. — А теперь моя девочка, моя единственная девочка…

Горе Молли рвёт душу на куски. Гарри всё так же молча сжимает её руку и едва помнит, какие бесполезно утешительные слова говорит ей на прощание, убедившись, что она влезла в камин и произнесла: “Нора…”

Неужели в первый раз он проиграет? Раз за разом, год за годом он выходил сухим из воды — и сам, и с помощью друзей. Будто его уронили в котёл с Феликсом сразу после рождения… Точнее после той фразы, что перевернула его жизнь: “Гарри, ты волшебник!” И друзья, самые близкие, почти семья, будто заразились его везением. А вот знакомым, приятелям уже везло не так сильно. Снова встало перед глазами застывшее лицо Седрика, его навечно остекленевшие глаза — первая смерть, которую он видел осознанно. И потом другие люди, чьи лица расплылись сперва от копоти на стёклах очков, а потом — от мгновенных слёз, которые нельзя было показать спасённому магическому миру. Оттого и скрылся, накинув спасительную мантию-невидимку…

Не может не быть выхода!.. Это же Джинни — ближе некуда. Весёлая, озорная, никогда не унывающая и не сдающаяся… С ветром в волосах, который она приносила из заоблачных квиддичных высей — а он уже не мог себе позволить так часто отрываться от земли.

Гарри бьёт кулаком по белой стене, рычит сквозь зубы, чтобы задушить рыдания. Белое, бездушное царство! А дома — почерневшие от времени панели из дорогого дерева. И невыносимо долгие последние каникулы, что должны были наполниться самыми светлыми и волнующими воспоминаниями. Гарри некуда больше идти. Он трансгрессирует в дом на площади Гриммо и отдёргивает портьеру, чтобы забыться под потоки ругани Вальбурги Блэк.

Почти — день.

* * *

Почти три месяца.

Едва сошёл снег, Гарри облазил весь Запретный лес, но всё же отыскал его. Воскрешающий камень! Он знает, что это лишь обман… Но ему всё равно. Хоть ненадолго увидеть Джинни, коснуться её призрачной руки, обнять… пустоту?

Гарри нетерпеливо, жадно поворачивает Дар Смерти на ладони трижды. Но ничего не происходит. Камень остаётся просто камнем, а весенний воздух не сгущается в тонкую фигуру. Гарри вздрагивает, будто заметив что-то… Но нет, это лишь блики заходящего солнца окрашивают медью голые кроны деревьев. Её нет. Камень перестал действовать, когда Гарри избавился от бузинной палочки? Ответа нет тоже.

* * *

Почти — полгода.

Гарри успешно проходит последнее испытание на аврора, хотя ему практически всё равно. Но тренированная рука будто вращается сама, несмотря на то что палочка в ней самая обычная, родная, из остролиста и пера феникса. И остатки ответственности побуждают отдать дань тем, кто учил его. Начиная с несчастливого профессора Люпина, что первым показал ему, как вызвать Патронуса. Странно, что аврором Гарри надоумил стать Пожиратель смерти Крауч-младший под обороткой…

Но это всё видится таким далёким — словно недостижимая мечта за зеркальной гладью Еиналеж. Разве тогда это были трудности и потери?..

Комиссия ставит Избранному высшие баллы и даже провожает непродолжительными, но искренними аплодисментами. А Гарри стоит с опущенной палочкой и понимает, что теперь у него окончательно нет цели в жизни. За время его обучения всех несмирившихся приспешников Тома Реддла вычислили и обезвредили. И высокое звание аврора теперь не более, чем анахронизм? Конечно, никогда не будет чистого света, он невозможен без теней. Но сейчас кажется, что на годы вперёд зло поставлено на колени, упрятано в Азкабан, запугано и сжалось в тёмном чулане, как паук, лишившийся пары лапок. Сидит, копит яд… Когда ещё накопит… А Гарри даже теперь слишком неудобно справедлив, чтобы чинить расправу над непричастными… Беллатрикс мертва. Иначе он бы показал ей, как продвинулся в Круцио!!!

Панели тёмного дерева дома на Гриммо похожи на внутренность гроба. Гарри выходит наружу только для того, чтобы трансгрессировать в Нору, где он бывает каждый день. Надеясь неясно на что… На чудо могут уповать магглы. Волшебники точно знают, что такое чудо. И знают, когда оно невозможно. Джинни — хладный лёд в точных пределах своего тела. Молли — тень у её постели. Братья — редкие гости. Гарри — страж…

Гарри избегает Рона. Неловко смотреть ему в глаза, будто он, мордредов Избранный, виноват в том, что случилось с Джинни. Ведь если бы она не была так привязана к нему, то могла бы и не очутиться на прицеле палочки Беллатрикс — именно в тот момент, именно с тем заклятием. Он часто представляет себе различные ветви реальности, будто у него есть маховик времени. Вот Джинни сражается не с Беллатрикс, а с любым другим Пожирателем. Вот Джинни послушалась и осталась в Тайной комнате. Это ведь он, Гарри, попросил её выйти оттуда, чтобы отыскать диадему. Вот её распределили на Райвенкло, и она дальше он кипящего кубка страстей вокруг Мальчика-который-выжил. Вот Гарри не встретился в купе с Роном… Вот магия Джинни не пробудилась. Нет, несправедливо желать ей родиться сквибом!

Рон ни в чём не винит Гарри, хотя его брат и его сестра погибли в этой войне. Даже пытается поддерживать. Но Гарри тяжело теперь с Роном. Он мог бы открыться Гермионе, но её слишком сочувственный, всё понимающий взгляд только напоминает о потере. Поэтому ему легче одному, если может быть легче. Время не лечит. Может, потому, что по ту сторону голубого льда ещё тлеет надежда. Если бы Джинни схоронили, рано или поздно Гарри, наверное, принял бы неизбежное. Но не теперь, когда изгиб ледяных скул, разлёт бровей, каждая прядь сверкающих волос, трогательная ямочка на шее, каждый полупрозрачный ноготь на руке будто отлиты с живой Джинни, дышат ею, держат её в плену, не дают рассмеяться и броситься ему, Гарри, на шею. А потом — к любимой метле и вверх, вверх… Но она здесь, недвижна и бездыханна. Вечна? Гарри вдруг видится, как он, седой бородатый старик, охая, плетётся знакомой дорогой, кряхтя забирается по крутой скрипучей лестнице… Туда, где лежит она, нетленная и вечно юная. И некая малолетняя волшебница, читая их историю, которую к тому времени обязательно напишет какая-нибудь Вита Битл, считает это до жути романтичным…

Гарри сжимает на прощание руку Джинни. Лёд не плачет под пальцами, хотя его рука похолодела. Дома его ждёт лишь угрюмый Кричер да воспоминания.

* * *

Почти девять месяцев.

Гарри на дне. Ходить каждый день к ней — уже привычка. Но, едва трансгрессировав в Нору, он уже хочет уйти. Всё меньше он сидит у её постели, всё скорее возвращается домой, а из дома сразу же хочется вырваться куда угодно… И уже стоит под рукой изрядно початая бутылка огневиски. Лакированный винтажный столик в потёках крепкого алкоголя, и Кричер иногда брезгливо протирает его тряпкой, ворча о недостойных хозяевах и небрежном отношении к антикварной мебели его госпожи…

Короткое забытьё — болезненное пробуждение. И однажды Молли присылает Патронуса — просит не приходить сегодня, отдохнуть, поберечь себя… Значит, и другие заметили, что он ходит пошатываясь. Что ж, один день всё равно ничего не изменит. Джинни никуда не убежит — он лающе смеётся над горькой остротой. Но смех быстро переходит в судорожные рыдания, рука тянется к бутылке… Но хватает палочку. Всего два слова. Когда-то они не принесли ему вреда. Потом снова… Но теперь он всего лишь одинокий человек и некому встать меж ним и третьим Непростительным. С чего всё началось, тем и закончится. Вот она — самая сильная магия!

Палочка смотрит в лицо, и близорукие глаза видят каждую её щербинку. Губы вдруг немеют — Гарри досадливо кусает их. Пробует голос… А потом отчётливо произносит:

— Авада Кедавра.

1) Это примерно "отложенная заморозка" (лат.)

Вернуться к тексту