Общество (джен)

Я долго думал, как начать эту историю. С какой стороны к ней подойти? Каким будет рассказ о событии, определившем всю мою жизнь? Чем зацепить вас — вас, знающих обо всем, произошедшем той кошмарной весной 1877 года, с той отчётливостью и дотошностью, которую только могли себе позволить столичные журналисты? Есть ли мне о чем вам сказать и более того, нужно ли мне об этом говорить?

Дело Мужской Тройской Гимназии гремело в прессе, кажется, не один и даже не два месяца. За это время успели обсудить всех нас: с каплей благосклонности вспоминали Д.Н. Крамского, с грустной нежностью отзывались о И.Т. Ейском, которого, если судить по газетным вырезкам (и эта одна из тех вещей, с которой мне сложно не согласиться), мы втащили в эту авантюру без его ведома.

С особой же остервенелостью кляли нас. Чаще всего в сводках упоминались имена Н.О. Клятского и В.И. Чернышова. Лишь единожды на страницах сводок появилось имя В.Л. Баранской, и я был этому стыдливо счастлив. Моё же имя промелькнуло дважды, а то и трижды без какого-либо особенного отношения — скромное и неуклюжее Л.Е. Степанов затерялось в деле Тройской Гимназии.

Но больше всех досталось ему — А.М. Перелю. Единственному, кто понес настоящее наказание за наши юношеские шалости. В одном месте его бранили, в другом — восхищались его силой духа и смелостью. Мы, сколько бы ни прошло времени, всегда относились ко вторым.

Но сейчас я изрядно забегаю вперёд, окуная вас — читателей моих — в водоворот из имён и фамилий, которые стали лишь неуловимым воспоминанием, пришпиленным чернилами к старой и потускневшей газетной бумаге. Двадцать лет, подумать только, прошло целых двадцать лет! Столько поменялось в воздухе и во мне самом, столько вещей стали ясны и прозрачны, что теперь и только теперь я могу рассказать без стыда и стеснения об истинной сути нашей аферы, которая тогда казалась нам сущей мелочью и которая сейчас пугает меня своим масштабом.

Мы были юны и не сознавали всей той мощи, что кроется в наших детских, ещё не заиндевевших от привычки и безразличия, сердцах!

Что ж, мне и в самом деле пора начать.

Первую часть своей повести я посвящаю друзьям моего отрочества — Коле Клятскому и Володе Чернышову,

а также самой первой, нежной и единственной моей любви — Варваре Леонидовне Степановой, в девичестве Баранской.

Л. Е. Степанов,

1898 г.