Пираты Черного моря (джен)

Команда сгрудилась на носовой палубе, вцепившись в леера и в молчании глядя по курсу. Капитан отпихнул застывшего столбом боцмана, занял его место, не обращая никакого внимания на снопы колючих брызг, и прорычал:

— Что тут еще за… — он осекся и после короткой заминки рявкнул, заглушая шум двигателей: — Малый вперед!

Шипение пара стихло, и тяжелые удары поршней сменились приглушенным рокотом. Судно, неторопливо дрейфующее навстречу, некогда принадлежало флоту Османской империи. Крупный паровой фиркат, сошедший с верфи не меньше пяти десятков лет назад — из тех, которые после Крымской войны стали выполнять роль торговых судов. Над палубой возвышались три закопченные трубы — наследие зловонной допирумной эпохи, которая все еще продолжается в южных водах. Фрагмент ржавой якорной цепи раскачивался, издавая тихий скрип, перемежающийся гулкими ударами о грязно-белый борт с пятнами ржавчины и вывороченными фрагментами обшивки.

Капитан снял с пояса подзорную трубу в бронзовой оправе и направил ее на фиркат. Приникнув к окуляру, он вздрогнул: сквозь пролом фальшборта прямо на него скалился выбеленный погодой человеческий череп. Из темной глазницы торчал ржавый кусок металла. Чуть ниже пролома, рядом с якорным клюзом темнела плохо различимая арабская вязь.

— «Мактуль», — прочитал капитан вслух. — «Губитель». Слышал про это судно. Пропало в здешних водах пару месяцев назад. Странно.

— Дьявольщина, — прошептал один из матросов, не отрывавшей взгляда от мертвого судна, и осенил себя крестным знамением.

— Что с ним случилось? — задумчиво проговорил старший помощник. — Корабль сильно поврежден, но на плаву. Может, двигатель разнесло вместе с радиорубкой?

Капитан покачал головой.

— Все шлюпки на месте, — сказал он. — Они не пытались спастись, да и времени у них не было. Посмотри на трупы. Что-то убило их почти сразу.

— Пираты?

— Может и так. Странно, что они не забрали и не потопили корабль. А еще «Мактуль» не успел сообщить о нападении. Никогда о таком не слышал. И впрямь дьявольщина.

— Послать людей на борт? — нахмурился помощник. — Может, найдем что-то в бортжурнале.

— Капитан, вызывает конвой, — послышался сзади голос связиста. — Спрашивают, что им делать.

Капитан отмахнулся.

— Пусть подойдут ближе и будут наготове. В порт тоже сообщи, вдруг они что-то знают.

— Торговое судно, значит? — вновь заговорил помощник, продолжая разглядывать фиркат. — По осадке и не скажешь. Похоже, трюм совсем пуст. Думаю, все-таки пираты…

Он умолк. Из своей каюты выбралась Майя Кучинская собственной персоной — глава распроклятого треста, которому принадлежало и их собственное судно. Кучинская оставалась предметом лютой ненависти всех, кто на нее работал, и ее присутствие на борту, мягко говоря, не радовало никого: от капитана до самого последнего матроса.

— Пираты? — насмешливо проговорила Кучинская. — В Черном море? Сейчас не семнадцатый век.

Кучинская в пиратов не верила, о чем все знали. Все эти случаи последних месяцев были для нее не более чем непонятными происшествиями, в которых наверняка виновны разгильдяи-моряки.

— Десять лет назад были случаи, — послышался осторожный голос боцмана из толпы. — Из прежних козаков подавались, бывало, в разбой.

— Подводный флот Османской империи покончил с ними тогда же, — бросила она в ответ и, недовольно покосившись на собирающиеся грозовые тучи, шагнула к фальшборту.

— Простите, капитан, — снова подскочил радист. — Конвой не отвечает. Я смотрел — вроде бы идет прежним курсом.

— То есть как? — недовольно обернулся капитан и поискал взглядом силуэт канонерской лодки из флота охраны.

Канонерка нашлась сразу: среди свинцово-серых волн ее багряный борт разглядеть было нетрудно. Вроде все в порядке: идет параллельным курсом на малом ходу… Что это за движение? Капитан замер, не спуская взгляда с корабля сопровождения. Вначале была ослепительная вспышка. Грохот докатился спустя секунду, и теперь все, забыв про жутковатый вымерший корабль, смотрели, как падают в волны горящие куски обшивки. Канонерка, почти разорванная взрывом надвое, накренилась и погрузилась в воду, окутавшись в последнюю секунду густыми клубами пара.

Что-то с силой ударило в палубу за спиной. Рывком обернувшись, капитан с нарастающей паникой уставился на зияющую дыру в настиле, откуда быстро расползались клочья белесого тумана. Глаза заслезились, и неведомая сила сдавила грудь, остановив дыхание. Рядом захрипел и повалился на палубу старший помощник. Капитан сделал шаг назад, споткнувшись о еще одно лежащее тело. Кажется, связист — глаза выпучены, рот разинут в мучительном удушье, пытаясь захватить хоть немного воздуха. Отчаянно завизжала Кучинская, и крик ее через мгновение сменился надсадным хрипом.

Что-то гулко зарокотало совсем рядом. В последнем усилии капитан ухватился за леер, однако удержаться не смог: ватные пальцы разжались, и он без сил сполз на палубный настил. Огромная тень легла на дрейфующий корабль-призрак, но уже не было сил развернуться и увидеть, что пришло за их собственными жизнями. Вот оно. Вот что случилось с «Губителем». Последнее, что осталось в меркнущем сознании капитана — довольно ухмыляющийся сквозь пролом белый череп.

* * *

Хома Орлик, помощник капитана и штурман «Юрия Дрогобича», скучал в своей каюте. Он всегда скучал, когда судно стояло в Промышленной гавани Одессы под погрузкой. Однако, чаще всего крепкий турецкий табак и недорогое крымское вино, флягу с которым Хома всегда носил на поясе, были способны развеять любую хандру. Только не в этот раз. Год вялой убыточной торговли кого угодно заставит впасть в уныние, а тут еще и механик, проработавший на судне последние три года, распрощался с ними, едва они прибыли в порт. И его можно понять: с его квалификацией куда доходней работать на руднике Полынь или даже в распоследнем Кубанском депо. Следом за механиком удрал еще и кок, но вот по этому поводу никто особенно сокрушаться не стал: готовил тот все равно прескверно.

В дверь громко постучали. Хома, недовольно скривившись, вытащил изо рта трубку, чтобы пригласить стучавшего, но тот не стал дожидаться приглашения и распахнул дверь настежь. Штурман вопросительно посмотрел на вошедшего — худощавого мужчину в пиджаке и галстуке, чья аккуратная бородка контрастировала с фанатичным огнем глубоко посаженных глаз. Такой с равным успехом может быть как университетским профессором, так и смутьяном-анархистом.

— Чем могу?.. — пробурчал Хома, продолжая буравить тяжелым взглядом посетителя.

— Вам требуется механик? — подал тот голос. — Я видел объявление.

Хома немного оттаял. Хотя, какой это к черту механик? Совершенно не похож, да и в возрасте уже. Под сорок — как пить дать. И еще Хома был готов поклясться, что он уже видел это лицо раньше. Вот только где?

— Предупреждаю сразу, чтобы потом не было вопросов. В первый год много платить не сможем. Сотню золотых в месяц за хорошую работу. Сейчас для торговли не лучшие времена. Тебя как зовут-то, механик? Опыт имеешь?

— Николай. Я только что освободился, но в тюрьме у меня не было недостатка в работе. Собирал пирумные замыкатели, даже создал собственную конструкцию…

— Эй, погоди! — подскочил Хома. — Черт меня дери, Николай Кибальчич, это ж ты! Пять лет назад, верно? Ты пытался подорвать этого, как там его…

— Юзефовича, — кивнул Николай. — Жаль, что не вышло.

История была громкой: даже Хома, почти не читавший газет, до сих пор помнил детали. Юзефович, прослывший крайне неприятным типом еще до официального разбирательства, особого сочувствия ни у кого не вызывал. Когда поползли слухи о его работе на Московское царство, никто не удивился. Когда они подтвердились — тем более.

— Да ты серьезно настроен, как я погляжу, — хмыкнул штурман. — А ну как захочешь повторить? Нам неприятности с властями ни к чему.

— Неприятностей не будет. Юзефович уже сам за решеткой, а меня, как видишь, выпустили до срока.

— Я не про него. Просто ты, приятель, как бы это сказать… Из идейных. Втемяшится тебе, что еще кого-то надо прикончить для блага народа, так сказать, — и плакала наша торговая лицензия. Уж не обижайся, я против тебя лично ничего не имею. Сам по малолетству отсидел пару лет.

Кибальчич пожал плечами, помолчал и неожиданно расплылся в улыбке, отчего сразу перестал казаться фанатиком-анархистом.

— Даю слово, что, пока я работаю на вашем судне, проблем со мной не будет, — сказал он. — Захочу кого-то подорвать — вначале уволюсь.

Ухмыльнувшись, Хома откинулся на спинку стула, отчего тот жалобно скрипнул. Черт его знает, конечно, но этот Николай вполне толковым выглядит, хоть и скор на расправу. И совсем не безумец. Ну, может, самую малость.

— Пирумные замыкатели, значит? — проговорил Хома. — Должно быть, и в паровых двигателях силен, а? Ладно. Иди за мной, посоветую тебя капитану. Ничего не обещаю, но он мужик добрый, да и, по правде сказать, выбор у нас невелик. Собственно, ты первый, кто пришел. И, если уж на то пошло… Готовить умеешь?

* * *

Кибальчич готовить не умел, зато с капитаном сразу нашел общий язык, и вопрос с трудоустройством они уладили немедленно: даже договорились о небольшой надбавке после первых двух месяцев. Кок нашелся через день и, к счастью, стряпня его оказалась вполне сносной. Сразу забравшись в камбуз, он почти не показывался с тех пор на палубе, чем сразу заработал у Хомы капельку уважения.

Еще через день, когда трюм был забит доверху, утреннюю тишину на палубе «Юрия Дрогобича» нарушил шум пара и рокот набиравших обороты двигателей. Хома любил этот звук — странным образом он насылал на штурмана умиротворение. За бортом могло происходить что угодно. Шторм, эпидемия оспы, война — да хоть светопреставление. И все же, пока пирум исправно поставлял бездонные запасы тепла в котлы из легированной стали, пока могучие поршни толкали шестерни, разгоняя корабельные винты, и мерный плеск волн сливался в непрерывный шум, Хома оставался спокоен. «Юрий Дрогобич» был его домом — домом, способным унести его прочь от любой беды.

— Ты, приятель, меня так ошарашил при встрече, что я забыл самое важное: с чего ты вдруг к нам решил устроиться? — спросил Хома, смотревший вперед, в туманную дымку у горизонта.

Море оставалось спокойным и чистым. Ни одного суденышка по курсу, — лишь по правому борту, имея острое зрение, можно было разглядеть очертания Змеиного острова. Кибальчич, впервые покинувший машинное отделение с начала путешествия, выбрался на палубу и теперь меланхолично скручивал сигару, облокотившись о фальшборт.

— Я ж говорил, — пожал он плечами. — Недавно вышел, нуждаюсь в работе.

— Да оно понятно, но… Капитан дал бы мне оплеуху за такие расспросы, но черт возьми: ты мог бы найти более денежную должность. Я думал, нам сухорукий неуч без опыта работы достанется за такую оплату. Мы ж едва концы с концами сводим.

Кибальчич усмехнулся, сунул в зубы сигару и, порывшись в карманах, достал коробку восковых спичек.

— Не люблю спички, — сказал он. — Когда меня схватили, при мне была отличная керосиновая зажигалка. Сделал ее незадолго до того. Теперь уж ее не найти, а в продаже одна дрянь, да и дорого. Сойдем на берег — займусь новой.

— Не хочешь отвечать, да?

— Да ты ж сам ответ знаешь, Хома, — сказал Кибальчич и, раскурив сигару, выпустил струю дыма, тут же унесенную ветром. — Кто меня возьмет сразу после отсидки? А я на деньгах не помешан. На жизнь хватает — и ладно. Да и прибедняешься ты. Нового кока вон оклад тоже устраивает.

— Сравнил тоже… — скривился Хома.

Объяснения Кибальчича ему особенно убедительными не показались, но, если того все устраивает, — к чему допытываться? Еще и впрямь сочтет, что эта работа — не для него, да и удерет вслед за прежним механиком. Хома стряхнул за борт остатки пепла из трубки и собрался было идти на мостик, но тут Николай вновь заговорил:

— А что такое с торговлей? Пять лет назад все было в порядке.

— Да много всего наложилось. Слышал про Созопольский синдикат?

Кибальчич промолчал, и Хома продолжил:

— Проблемы начались из-за них. Они недавно нашли новое месторождение пирума. На мелководье, рядом со Святым Иваном. Построили шахту и взялись гнать пирум туркам по ценам ниже рыночных. Объемы добычи у них невелики, но чтобы цены обвалить, вполне хватило.

— На пируме свет клином не сошелся, — пожал плечами Кибальчич. — Почему б не переключиться на что-то еще?

— Сразу видно, что ты по части торговли не знаток, уж не обижайся. Думаешь, покупатель станет заключать договор абы с кем? Связываются с теми, кого давно знают. Конечно, мы пытаемся крутиться. Сейчас вот промышленное оборудование везем помимо пирума. Электролизные ванны, защитные маски и прочую дрянь. Но это случайно подвернувшийся контракт, таких мало. А год назад нас просто добили.

— Что так?

— Пираты же. И не какие-то там мелкие разбойники, промышляющие легкими баркасами без охраны. Недавно они накрыли «Синий бриз» в сопровождении до зубов вооруженного конвоя. Да ты и сам небось слышал — это ж на нем пани Кучинская была. Что, не слышал? Черт… Ты ж сидел. Ну, теперь ты точно тут не останешься. Я-то думал, все уже в курсе.

Выпустив еще одну мощную струю дыма в пространство, Кибальчич флегматично отозвался:

— Рисковать жизнью мне не впервой. К тому же я знаком с теорией вероятностей. Вряд ли риск настолько велик. А что, суда этого Созопольского синдиката пираты не брали?

— Да нет у них морских судов, — досадливо бросил Хома. — Зато есть собственная железная дорога из Бургаса в Константинополь. И воздушный флот тоже, пусть и небольшой. Честное слово, не знаю, сколько мы еще продержимся. Если повезет, сможем возить что-то еще. Да только мы не одни такие умные. Все бывшие торговцы пирумом сейчас грызутся друг с другом за новые контракты. Черт, и куда только Тайная Стража смотрит?

Кибальчич усмехнулся и покачал головой:

— Стража ловит смутьянов навроде меня. Пираты — дело военных.

В наступившем молчании он докурил сигару и швырнул окурок в море. Оглядев горизонт цепким взглядом, он шагнул было в сторону машинного отделения, но затем остановился и вновь обернулся к штурману:

— А знаешь, думаю, вам пока не стоит сбрасывать со счетов пирум. Вот увидишь.

Не обращая внимания на удивленный взгляд Хомы, он в два размашистых шага преодолел расстояние до двери машинного отделения и с железным лязгом захлопнул ее за собой. Странный все-таки он тип. Не лишенный обаяния, но странный. «Не стоит сбрасывать со счетов», подумать только. Да чертов Синдикат их просто душит. Лучше уж пираты.

Боковым зрением он уловил мгновенный блеск вдали, среди волн, и рывком обернулся. Ничего. Хома еще добрые пять минут вглядывался в свинцово-серую поверхность моря, но безрезультатно. Прикрыв глаза, он попытался воскресить в памяти моментальный образ. Блеск оптического стекла ни с чем не спутаешь, вот только откуда там стекло? Там были только волны, пена, и… В горле встал ком. Перископ. Проклятый перископ подводной лодки.

Он бросил последний мрачный взгляд на волны и, приняв решение, зашагал к мостику. Капитан должен знать. Хотя, нет, вначале нужно сообщить в порт. Может быть, это подводный флот Киевской Сечи, но он слишком малочисленный, и шансы на случайную встречу с одной из отечественных подводных лодок невелики. Турки же не станут заплывать в их воды — они слишком дорожат этим союзом и не рискнут спровоцировать дипломатический скандал.

Если же субмарина не принадлежит ни Османской империи, ни Киевской Сечи, то вариантов остается немного.

— Пасут? — обернулся к нему капитан, когда Хома поднялся на мостик с тревожной вестью. — То есть?

Капитана звали Гнат Козаченко, и на капитана он был похож мало. Добродушный, заросший седой бородой толстяк, редко покидавший каюту и куда больше озабоченный вопросами торговых сделок, нежели мореходством — таким было первое впечатление любого, кто знал его поверхностно. Хоме хватило пары месяцев, чтобы осознать свою ошибку, даже при том, что биографией своей капитан делился крайне неохотно. Человек, который впервые получил капитанскую должность тридцать лет назад и выжил в кровавой Сухумской битве, был кем угодно, только не близоруким торгашом.

— Кто-то сел на хвост и теперь сопровождает нас до нейтральных вод. Или дальше, — сказал Хома.

— Гм, — отозвался капитан и снова отвернулся.

Не дождавшись более пространного ответа, Хома добавил:

— Думаю, это пираты, капитан.

— Да, возможно, — кивнул тот.

— Капитан… Не лучше ли вернуться в гавань? Выждем еще сутки. Уж лучше опоздать, чем пойти на дно.

— Вы уже сообщили в порт?

— Конечно.

— Тогда продолжаем идти прежним курсом.

— Но…

Капитан еле заметно вздохнул и снова обернулся, сохраняя прежнюю безмятежность.

— Как вы полагаете, штурман, что пираты сделают, увидев, что мы разворачиваемся? Они не из пугливых, им доводилось топить и военные корабли.

Хома сжал зубы. Черт, капитан прав. Скорей всего, их в этом случае атакуют тотчас же.

— И что же, нам просто идти, как барану под нож? — тихо спросил он.

— Немного снизим скорость, чтобы выиграть время, и будем готовиться к обороне судна.

— Проклятье, капитан, это субмарина, а у нас не военный корабль! — не сдержался штурман. — Чем обороняться? Глубинных бомб нет, и вообще ничего нет, только легкое стрелковое оружие.

За иллюминатором полыхнул разряд молнии, и по обшивке немедленно затарабанили крупные капли. Еще немного — и видимость станет совсем ни к черту. В таких условиях пираты вполне могут решиться атаковать, не дожидаясь нейтральных вод — даже пройди в миле от них патруль, никто ничего не увидит.

— Пиратам не очень интересно топить судно, не получив содержимого трюма, — по-прежнему спокойно сказал капитан.

— Если только они не обыскивают трюм на дне, — пробурчал Хома, которого аргументы капитана не особенно убедили.

— В этих водах глубина — больше сотни саженей, — парировал тот. — Предел возможностей для любой известной субмарины. А через несколько часов это будет тысяча саженей или больше. Там чертов провал, наверное, до самой преисподней, ни одним лотом не достать. Вам ли не знать, штурман? Поэтому идем дальше и ждем. Время работает на нас. Если это действительно пираты, они попытаются взять наше судно на абордаж. Будьте к этому готовы и команду тоже подготовьте.

— Есть, капитан, — без особого энтузиазма кивнул Хома и повернулся к двери.

Наверное, капитан прав. Вот только команда «Синего бриза» наверняка была готова не меньше. Сдержав крутившееся на языке крепкое словцо, Хома вышел на палубу.

* * *

Хома проснулся от звука удара и сел на кровати, нащупывая в полутьме карабин. Холодная сталь ствола легла в ладонь, и, вскочив, он кинулся было к выходу, но тут же замер и прислушался. Ничего — только гул двигателей, мерный стук дождя по корпусу и голоса кого-то из команды в отдалении. Нет, не только! Еще какое-то шипение. Не шипение пара — за столько лет Хома узнал бы его даже на фоне военного марша. Что-то другое. И этот разбудивший его звук… Упало что-то в трюме, быть может?

Слабый холодный свет из иллюминатора падал на циферблат настенных часов. Половина шестого. Чертыхнувшись, он накинул бушлат и с карабином в руках вышел на палубу. Ну и холодина, чтоб ей! И этот туман, поднимающийся от мокрого настила палубы чуть дальше, ближе к корме. Туман? Вот эта темная бесформенная груда за слоем тумана, едва видная даже в ярком свете палубного фонаря, — это… По правому борту полыхнула молния, и почти сразу небеса содрогнулись от оглушительного грома. Ветер разметал туманное марево, и темная груда оказалась лежащим на спине матросом. Бледное, почти синее лицо, выпученные глаза, скрюченные пальцы, сжимающие разорванный ворот.

Стало трудно дышать. Хома вскинул карабин, скользя взглядом вдоль фальшборта. Если субмарина ухитрилась незаметно высадить десант, где-то есть абордажные крючья. Позади послышался шорох, и он с криком развернулся. Рослая темная фигура метнулась к нему, и Хома, так и не успев навести карабин, почувствовал, как оружие вырвали у него из ладони. Он отпрянул и сжался в ожидании выстрела, успев заметить, что лицо нападавшего закрыто уродливой черной маской.

— Хома, это я, — услышал он из-под маски приглушенный голос Кибальчича. — Надевай скорей.

Николай сунул ему под нос такую же маску, соединенную шлангом с металлической коробкой. Промышленный респиратор из трюма? Да что, черт возьми…

— Надевай, говорю, или сдохнешь. Это хлорциан. И не стой посреди палубы, пока тебя не увидели.

Все еще не понимая, что происходит, Хома прижал респиратор к лицу и натянул кожаные ремни на затылок. Повесив металлический короб с фильтром на пояс, он сделал пару шагов к рубке управления, после чего поднял взгляд на Кибальчича и спросил:

— Что произошло? Субмарина?..

Вместо ответа тот осторожно выглянул из-под навеса и ткнул пальцем куда-то вверх. Проследив взглядом, Хома отшатнулся и прижался к переборке. На фоне темных облаков выделялся силуэт боевого дирижабля без бортовых огней. Воздушное судно зависло совсем низко, не больше шести саженей от верхушки сигнальной мачты. Несколько тросов тянулись вниз, к палубе «Юрия Дрогобича», где крепились на кнехтах и рым-болтах. Когда они успели? Он шагнул было по направлению к корме, но Кибальчич схватил его за руку.

— Четверо сейчас в трюме, — тихо сказал тот и протянул ему карабин. — Выносят пирумные контейнеры. Еще двое с автоматическим оружием у люка.

— И как тогда ты успел взять это? — ткнул Хома в респиратор Кибальчича и с подозрением прищурился, что тот вряд ли смог разглядеть.

— Я был в трюме, когда сбросили хлорциановую бомбу. Запах этой дряни ни с чем не спутаешь — имел с ним дело в лаборатории. Повезло, что ваши респираторы с окисью меди.

Хома снова выглянул из-за переборки туда, где лежало тело матроса, и сжал рукоять карабина. Со многими из этих людей он больше десяти лет провел в море. И вот теперь…

— Кто-нибудь еще выжил? — глухо спросил он.

— Не знаю, — после паузы ответил Кибальчич. — Но… Лучше оставь надежду, дружище. В кубрике все мертвы, я заглядывал. Тебе повезло лишь потому, что твоя каюта в надстройке. Газ тяжелей воздуха.

— Капитан?

— Не видел. Его каюта пуста. Но, Хома, чертов хлорциан в таких количествах убивает за минуту. Если даже он выбрался…

— Надо найти его.

Кибальчич покачал головой.

— Для начала надо выжить.

— Как?

— Они поднимут контейнеры на борт дирижабля, а потом взорвут динамитные шашки в трюме, чтобы потопить судно. Когда они уйдут, мы последуем за ними. Уцепимся за трос…

— Да ты никак спятил? — опешил Хома. — Какой к чертям трос? На судне есть шлюпки. Да и, может быть, они не станут ничего взрывать. Достаточно отвести кингстоны от балластных цистерн и открыть клапаны, чтобы…

Палуба ушла у него из-под ног, а уши заложило от грохота. Он вцепился в рангоут, едва не выронив карабин.

— Они всегда используют взрывчатку, — спокойно сказал Кибальчич. — Но ты прав. Подожди, когда они уберутся, и садись в шлюпку. А мне надо попасть на дирижабль.

— Зачем? — выпучил глаза Хома. — Жить надоело?

— Смотри, — тихо сказал Кибальчич, показывая куда-то за выступающий угол рубки управления, и Хома, умолкнув, осторожно выглянул.

Операция пиратов шла полным ходом и, очевидно, близилась к завершению. Контейнер с пирумом уже поднимался на борт дирижабля, раскачиваясь над палубой. Один из команды грабителей стоял на нем и, держась за трос, подавал сигналы наверх свободной рукой. Еще двое подвели грузного человека к фальшборту и, отцепив от кнехта стальной крюк, протянули его пленнику. Тот помедлил, но все же неуверенно встал на крюк одной ногой и ухватился за трос обеими руками. Хома узнал его, даже несмотря на металлическую маску респиратора со встроенным фильтром — не промышленного из трюма, а полноценного боевого респиратора германского производства. Это был капитан. Живой!

— Ладно, Николай, я с тобой, — сказал Хома. — Только как? Они сейчас поднимут канаты.

— В последнюю очередь, — спокойно отозвался тот. — Давай пока подберемся ближе.

Кибальчич первым выскользнул из-за угла и, прячась в тени, стал бесшумно продвигаться в сторону кормы, где пираты готовились покидать все сильнее кренящееся на бок судно. Механик, значит? Хмыкнув, Хома двинулся следом, стараясь не шуметь. Получалось у него из рук вон плохо, и кованые сапоги задачу отнюдь не облегчали. На счастье его шаги почти потерялись в шуме воды, заполнявшей трюм, и в гуле все еще работавших паровых двигателей.

Тем временем последние двое пиратов, убедившись, что пленник и груз подняты на борт дирижабля, склонились над рым-болтами, чтобы освободить оставшиеся канаты. Кибальчич молнией метнулся к одному из них. В его ладони сверкнуло лезвие кортика, и пират с коротким вскриком рухнул на палубу, обливаясь кровью из распоротой сонной артерии. Второй развернулся на крик, потянувшись за автоматической винтовкой, но было уже поздно: клинок вошел ему в горло по самую рукоять и, выронив оружие, грабитель с хриплым стоном обмяк у фальшборта.

В машинном отделении что-то загрохотало, и шум двигателя стих. Слышалось только шипение пара из залитой морской водой топки и протяжный скрип покалеченного корпуса. Палуба кренилась все сильнее, и, обернувшись к Хоме, Кибальчич махнул ему рукой, подзывая к себе. Хома, бросив короткий взгляд на зависшую над головой громадину дирижабля, подбежал и вцепился в болтавшийся над палубой трос. Ногами он встал на крюк, закрепленный внизу и, обернувшись, убедился, что Кибальчич поступил ровно так же.

Трос натянулся струной: лебедки дирижабля пришли в движение, поднимая последние из абордажных канатов. Одновременно застрекотали винты воздушного судна, и политый кровью палубный настил рухнул вниз. Хома смотрел вниз, пока первые волны не хлынули через фальшборт тонущего «Юрия Дрогобича». Дольше смотреть он не смог и отвернулся, тут же наткнувшись на испытующий взгляд Кибальчича. Тот уже избавился от респиратора, а его поза была расслабленной и при этом излучающей готовность к действию.

Хома стащил респиратор, швырнул его в бушующие далеко внизу волны и, повысив голос, чтобы заглушить шум усиливающегося с высотой ветра, спросил:

— Ты кто такой, Николай? Пусть меня сожрут морские черти, если механик.

— Я механик, — криво ухмыльнулся тот. — А чтобы черти не сожрали, будь готов драться. Скоро поднимут.

Только теперь, когда бурлящая от краткой схватки с пиратами кровь успокоила свой бег, Хома осознал, во что они ввязались. Да, они должны вытащить капитана. Какое-то время у них на это есть: не похоже, чтобы тому угрожала скорая расправа. Но, черт возьми, вдвоем против команды пиратского дирижабля… Даже если у входа в трюм их не ждет орава молодчиков с оружием, что дальше?

Днище дирижабля уже заслонило небо, и сверху доносился рокот работающих паровых лебедок. Море обратилось сплошной серой поверхностью, утопающей в дымке. Если где-то там внизу и оставалось что-то на месте покинутого судна, то разглядеть что-либо Хома, как ни вглядывался, так и не смог.

— Хома, — окликнул его Кибальчич. — Там наружные площадки внизу, и на них никого. Допрыгнешь? Не хотелось бы лишний шум в трюме поднимать.

Прыгать с висящего над бездной каната? Почему бы и нет? Отличная идея!

— Слушай, Николай, я не механик, — отозвался он. — Я отсюда только вниз допрыгну.

— Тогда начинай раскачивать канат. И побыстрее.

Кибальчич откинулся как можно дальше назад, повиснув на вытянутой руке, и рывком подтянул корпус к натянутому тросу. Тот пришел в движение, лениво качнувшись вдоль корпуса дирижабля. Уловив идею, Хома выругался и последовал примеру. Озябшие на ледяном ветру пальцы едва не разжались, и он поспешно ухватился за трос второй рукой. Отверстие грузового люка над ними приближалось с каждым мгновением, но и трос раскачивался все шире. Еще немного, и он сможет зацепиться за ограждение площадки. Еще секунда… Николай без единого звука соскользнул с каната и безупречно приземлился на металлический настил. Хома прыгнул, моментально потеряв равновесие. Крюк вырвал у него добрый лоскут из штанины, и лишь в последнее мгновение он исхитрился вцепиться в стальное ограждение, грохнув по нему же висящим на плече карабином.

— А говорил, что не механик, — ухмыльнулся Кибальчич, протягивая ему руку.