Пираты Черного моря (джен)

Команда сгрудилась на носовой палубе, вцепившись в леера и в молчании глядя по курсу. Капитан отпихнул застывшего столбом боцмана, занял его место, не обращая никакого внимания на снопы колючих брызг, и прорычал:

— Что тут еще за… — он осекся и после короткой заминки рявкнул, заглушая шум двигателей: — Малый вперед!

Шипение пара стихло, и тяжелые удары поршней сменились приглушенным рокотом. Судно, неторопливо дрейфующее навстречу, некогда принадлежало флоту Османской империи. Крупный паровой фиркат, сошедший с верфи не меньше пяти десятков лет назад — из тех, которые после Крымской войны стали выполнять роль торговых судов. Над палубой возвышались три закопченные трубы — наследие зловонной допирумной эпохи, которая все еще продолжается в южных водах. Фрагмент ржавой якорной цепи раскачивался, издавая тихий скрип, перемежающийся гулкими ударами о грязно-белый борт с пятнами ржавчины и вывороченными фрагментами обшивки.

Капитан снял с пояса подзорную трубу в бронзовой оправе и направил ее на фиркат. Приникнув к окуляру, он вздрогнул: сквозь пролом фальшборта прямо на него скалился выбеленный погодой человеческий череп. Из темной глазницы торчал ржавый кусок металла. Чуть ниже пролома, рядом с якорным клюзом темнела плохо различимая арабская вязь.

— «Мактуль», — прочитал капитан вслух. — «Губитель». Слышал про это судно. Пропало в здешних водах пару месяцев назад. Странно.

— Дьявольщина, — прошептал один из матросов, не отрывавшей взгляда от мертвого судна, и осенил себя крестным знамением.

— Что с ним случилось? — задумчиво проговорил старший помощник. — Корабль сильно поврежден, но на плаву. Может, двигатель разнесло вместе с радиорубкой?

Капитан покачал головой.

— Все шлюпки на месте, — сказал он. — Они не пытались спастись, да и времени у них не было. Посмотри на трупы. Что-то убило их почти сразу.

— Пираты?

— Может и так. Странно, что они не забрали и не потопили корабль. А еще «Мактуль» не успел сообщить о нападении. Никогда о таком не слышал. И впрямь дьявольщина.

— Послать людей на борт? — нахмурился помощник. — Может, найдем что-то в бортжурнале.

— Капитан, вызывает конвой, — послышался сзади голос связиста. — Спрашивают, что им делать.

Капитан отмахнулся.

— Пусть подойдут ближе и будут наготове. В порт тоже сообщи, вдруг они что-то знают.

— Торговое судно, значит? — вновь заговорил помощник, продолжая разглядывать фиркат. — По осадке и не скажешь. Похоже, трюм совсем пуст. Думаю, все-таки пираты…

Он умолк. Из своей каюты выбралась Майя Кучинская собственной персоной — глава распроклятого треста, которому принадлежало и их собственное судно. Кучинская оставалась предметом лютой ненависти всех, кто на нее работал, и ее присутствие на борту, мягко говоря, не радовало никого: от капитана до самого последнего матроса.

— Пираты? — насмешливо проговорила Кучинская. — В Черном море? Сейчас не семнадцатый век.

Кучинская в пиратов не верила, о чем все знали. Все эти случаи последних месяцев были для нее не более чем непонятными происшествиями, в которых наверняка виновны разгильдяи-моряки.

— Десять лет назад были случаи, — послышался осторожный голос боцмана из толпы. — Из прежних козаков подавались, бывало, в разбой.

— Подводный флот Османской империи покончил с ними тогда же, — бросила она в ответ и, недовольно покосившись на собирающиеся грозовые тучи, шагнула к фальшборту.

— Простите, капитан, — снова подскочил радист. — Конвой не отвечает. Я смотрел — вроде бы идет прежним курсом.

— То есть как? — недовольно обернулся капитан и поискал взглядом силуэт канонерской лодки из флота охраны.

Канонерка нашлась сразу: среди свинцово-серых волн ее багряный борт разглядеть было нетрудно. Вроде все в порядке: идет параллельным курсом на малом ходу… Что это за движение? Капитан замер, не спуская взгляда с корабля сопровождения. Вначале была ослепительная вспышка. Грохот докатился спустя секунду, и теперь все, забыв про жутковатый вымерший корабль, смотрели, как падают в волны горящие куски обшивки. Канонерка, почти разорванная взрывом надвое, накренилась и погрузилась в воду, окутавшись в последнюю секунду густыми клубами пара.

Что-то с силой ударило в палубу за спиной. Рывком обернувшись, капитан с нарастающей паникой уставился на зияющую дыру в настиле, откуда быстро расползались клочья белесого тумана. Глаза заслезились, и неведомая сила сдавила грудь, остановив дыхание. Рядом захрипел и повалился на палубу старший помощник. Капитан сделал шаг назад, споткнувшись о еще одно лежащее тело. Кажется, связист — глаза выпучены, рот разинут в мучительном удушье, пытаясь захватить хоть немного воздуха. Отчаянно завизжала Кучинская, и крик ее через мгновение сменился надсадным хрипом.

Что-то гулко зарокотало совсем рядом. В последнем усилии капитан ухватился за леер, однако удержаться не смог: ватные пальцы разжались, и он без сил сполз на палубный настил. Огромная тень легла на дрейфующий корабль-призрак, но уже не было сил развернуться и увидеть, что пришло за их собственными жизнями. Вот оно. Вот что случилось с «Губителем». Последнее, что осталось в меркнущем сознании капитана — довольно ухмыляющийся сквозь пролом белый череп.

* * *

Хома Орлик, помощник капитана и штурман «Юрия Дрогобича», скучал в своей каюте. Он всегда скучал, когда судно стояло в Промышленной гавани Одессы под погрузкой. Однако, чаще всего крепкий турецкий табак и недорогое крымское вино, флягу с которым Хома всегда носил на поясе, были способны развеять любую хандру. Только не в этот раз. Год вялой убыточной торговли кого угодно заставит впасть в уныние, а тут еще и механик, проработавший на судне последние три года, распрощался с ними, едва они прибыли в порт. И его можно понять: с его квалификацией куда доходней работать на руднике Полынь или даже в распоследнем Кубанском депо. Следом за механиком удрал еще и кок, но вот по этому поводу никто особенно сокрушаться не стал: готовил тот все равно прескверно.

В дверь громко постучали. Хома, недовольно скривившись, вытащил изо рта трубку, чтобы пригласить стучавшего, но тот не стал дожидаться приглашения и распахнул дверь настежь. Штурман вопросительно посмотрел на вошедшего — худощавого мужчину в пиджаке и галстуке, чья аккуратная бородка контрастировала с фанатичным огнем глубоко посаженных глаз. Такой с равным успехом может быть как университетским профессором, так и смутьяном-анархистом.

— Чем могу?.. — пробурчал Хома, продолжая буравить тяжелым взглядом посетителя.

— Вам требуется механик? — подал тот голос. — Я видел объявление.

Хома немного оттаял. Хотя, какой это к черту механик? Совершенно не похож, да и в возрасте уже. Под сорок — как пить дать. И еще Хома был готов поклясться, что он уже видел это лицо раньше. Вот только где?

— Предупреждаю сразу, чтобы потом не было вопросов. В первый год много платить не сможем. Сотню золотых в месяц за хорошую работу. Сейчас для торговли не лучшие времена. Тебя как зовут-то, механик? Опыт имеешь?

— Николай. Я только что освободился, но в тюрьме у меня не было недостатка в работе. Собирал пирумные замыкатели, даже создал собственную конструкцию…

— Эй, погоди! — подскочил Хома. — Черт меня дери, Николай Кибальчич, это ж ты! Пять лет назад, верно? Ты пытался подорвать этого, как там его…

— Юзефовича, — кивнул Николай. — Жаль, что не вышло.

История была громкой: даже Хома, почти не читавший газет, до сих пор помнил детали. Юзефович, прослывший крайне неприятным типом еще до официального разбирательства, особого сочувствия ни у кого не вызывал. Когда поползли слухи о его работе на Московское царство, никто не удивился. Когда они подтвердились — тем более.

— Да ты серьезно настроен, как я погляжу, — хмыкнул штурман. — А ну как захочешь повторить? Нам неприятности с властями ни к чему.

— Неприятностей не будет. Юзефович уже сам за решеткой, а меня, как видишь, выпустили до срока.

— Я не про него. Просто ты, приятель, как бы это сказать… Из идейных. Втемяшится тебе, что еще кого-то надо прикончить для блага народа, так сказать, — и плакала наша торговая лицензия. Уж не обижайся, я против тебя лично ничего не имею. Сам по малолетству отсидел пару лет.

Кибальчич пожал плечами, помолчал и неожиданно расплылся в улыбке, отчего сразу перестал казаться фанатиком-анархистом.

— Даю слово, что, пока я работаю на вашем судне, проблем со мной не будет, — сказал он. — Захочу кого-то подорвать — вначале уволюсь.

Ухмыльнувшись, Хома откинулся на спинку стула, отчего тот жалобно скрипнул. Черт его знает, конечно, но этот Николай вполне толковым выглядит, хоть и скор на расправу. И совсем не безумец. Ну, может, самую малость.

— Пирумные замыкатели, значит? — проговорил Хома. — Должно быть, и в паровых двигателях силен, а? Ладно. Иди за мной, посоветую тебя капитану. Ничего не обещаю, но он мужик добрый, да и, по правде сказать, выбор у нас невелик. Собственно, ты первый, кто пришел. И, если уж на то пошло… Готовить умеешь?

* * *

Кибальчич готовить не умел, зато с капитаном сразу нашел общий язык, и вопрос с трудоустройством они уладили немедленно: даже договорились о небольшой надбавке после первых двух месяцев. Кок нашелся через день и, к счастью, стряпня его оказалась вполне сносной. Сразу забравшись в камбуз, он почти не показывался с тех пор на палубе, чем сразу заработал у Хомы капельку уважения.

Еще через день, когда трюм был забит доверху, утреннюю тишину на палубе «Юрия Дрогобича» нарушил шум пара и рокот набиравших обороты двигателей. Хома любил этот звук — странным образом он насылал на штурмана умиротворение. За бортом могло происходить что угодно. Шторм, эпидемия оспы, война — да хоть светопреставление. И все же, пока пирум исправно поставлял бездонные запасы тепла в котлы из легированной стали, пока могучие поршни толкали шестерни, разгоняя корабельные винты, и мерный плеск волн сливался в непрерывный шум, Хома оставался спокоен. «Юрий Дрогобич» был его домом — домом, способным унести его прочь от любой беды.

— Ты, приятель, меня так ошарашил при встрече, что я забыл самое важное: с чего ты вдруг к нам решил устроиться? — спросил Хома, смотревший вперед, в туманную дымку у горизонта.

Море оставалось спокойным и чистым. Ни одного суденышка по курсу, — лишь по правому борту, имея острое зрение, можно было разглядеть очертания Змеиного острова. Кибальчич, впервые покинувший машинное отделение с начала путешествия, выбрался на палубу и теперь меланхолично скручивал сигару, облокотившись о фальшборт.

— Я ж говорил, — пожал он плечами. — Недавно вышел, нуждаюсь в работе.

— Да оно понятно, но… Капитан дал бы мне оплеуху за такие расспросы, но черт возьми: ты мог бы найти более денежную должность. Я думал, нам сухорукий неуч без опыта работы достанется за такую оплату. Мы ж едва концы с концами сводим.

Кибальчич усмехнулся, сунул в зубы сигару и, порывшись в карманах, достал коробку восковых спичек.

— Не люблю спички, — сказал он. — Когда меня схватили, при мне была отличная керосиновая зажигалка. Сделал ее незадолго до того. Теперь уж ее не найти, а в продаже одна дрянь, да и дорого. Сойдем на берег — займусь новой.

— Не хочешь отвечать, да?

— Да ты ж сам ответ знаешь, Хома, — сказал Кибальчич и, раскурив сигару, выпустил струю дыма, тут же унесенную ветром. — Кто меня возьмет сразу после отсидки? А я на деньгах не помешан. На жизнь хватает — и ладно. Да и прибедняешься ты. Нового кока вон оклад тоже устраивает.

— Сравнил тоже… — скривился Хома.

Объяснения Кибальчича ему особенно убедительными не показались, но, если того все устраивает, — к чему допытываться? Еще и впрямь сочтет, что эта работа — не для него, да и удерет вслед за прежним механиком. Хома стряхнул за борт остатки пепла из трубки и собрался было идти на мостик, но тут Николай вновь заговорил:

— А что такое с торговлей? Пять лет назад все было в порядке.

— Да много всего наложилось. Слышал про Созопольский синдикат?

Кибальчич промолчал, и Хома продолжил:

— Проблемы начались из-за них. Они недавно нашли новое месторождение пирума. На мелководье, рядом со Святым Иваном. Построили шахту и взялись гнать пирум туркам по ценам ниже рыночных. Объемы добычи у них невелики, но чтобы цены обвалить, вполне хватило.

— На пируме свет клином не сошелся, — пожал плечами Кибальчич. — Почему б не переключиться на что-то еще?

— Сразу видно, что ты по части торговли не знаток, уж не обижайся. Думаешь, покупатель станет заключать договор абы с кем? Связываются с теми, кого давно знают. Конечно, мы пытаемся крутиться. Сейчас вот промышленное оборудование везем помимо пирума. Электролизные ванны, защитные маски и прочую дрянь. Но это случайно подвернувшийся контракт, таких мало. А год назад нас просто добили.

— Что так?

— Пираты же. И не какие-то там мелкие разбойники, промышляющие легкими баркасами без охраны. Недавно они накрыли «Синий бриз» в сопровождении до зубов вооруженного конвоя. Да ты и сам небось слышал — это ж на нем пани Кучинская была. Что, не слышал? Черт… Ты ж сидел. Ну, теперь ты точно тут не останешься. Я-то думал, все уже в курсе.

Выпустив еще одну мощную струю дыма в пространство, Кибальчич флегматично отозвался:

— Рисковать жизнью мне не впервой. К тому же я знаком с теорией вероятностей. Вряд ли риск настолько велик. А что, суда этого Созопольского синдиката пираты не брали?

— Да нет у них морских судов, — досадливо бросил Хома. — Зато есть собственная железная дорога из Бургаса в Константинополь. И воздушный флот тоже, пусть и небольшой. Честное слово, не знаю, сколько мы еще продержимся. Если повезет, сможем возить что-то еще. Да только мы не одни такие умные. Все бывшие торговцы пирумом сейчас грызутся друг с другом за новые контракты. Черт, и куда только Тайная Стража смотрит?

Кибальчич усмехнулся и покачал головой:

— Стража ловит смутьянов навроде меня. Пираты — дело военных.

В наступившем молчании он докурил сигару и швырнул окурок в море. Оглядев горизонт цепким взглядом, он шагнул было в сторону машинного отделения, но затем остановился и вновь обернулся к штурману:

— А знаешь, думаю, вам пока не стоит сбрасывать со счетов пирум. Вот увидишь.

Не обращая внимания на удивленный взгляд Хомы, он в два размашистых шага преодолел расстояние до двери машинного отделения и с железным лязгом захлопнул ее за собой. Странный все-таки он тип. Не лишенный обаяния, но странный. «Не стоит сбрасывать со счетов», подумать только. Да чертов Синдикат их просто душит. Лучше уж пираты.

Боковым зрением он уловил мгновенный блеск вдали, среди волн, и рывком обернулся. Ничего. Хома еще добрые пять минут вглядывался в свинцово-серую поверхность моря, но безрезультатно. Прикрыв глаза, он попытался воскресить в памяти моментальный образ. Блеск оптического стекла ни с чем не спутаешь, вот только откуда там стекло? Там были только волны, пена, и… В горле встал ком. Перископ. Проклятый перископ подводной лодки.

Он бросил последний мрачный взгляд на волны и, приняв решение, зашагал к мостику. Капитан должен знать. Хотя, нет, вначале нужно сообщить в порт. Может быть, это подводный флот Киевской Сечи, но он слишком малочисленный, и шансы на случайную встречу с одной из отечественных подводных лодок невелики. Турки же не станут заплывать в их воды — они слишком дорожат этим союзом и не рискнут спровоцировать дипломатический скандал.

Если же субмарина не принадлежит ни Османской империи, ни Киевской Сечи, то вариантов остается немного.

— Пасут? — обернулся к нему капитан, когда Хома поднялся на мостик с тревожной вестью. — То есть?

Капитана звали Гнат Козаченко, и на капитана он был похож мало. Добродушный, заросший седой бородой толстяк, редко покидавший каюту и куда больше озабоченный вопросами торговых сделок, нежели мореходством — таким было первое впечатление любого, кто знал его поверхностно. Хоме хватило пары месяцев, чтобы осознать свою ошибку, даже при том, что биографией своей капитан делился крайне неохотно. Человек, который впервые получил капитанскую должность тридцать лет назад и выжил в кровавой Сухумской битве, был кем угодно, только не близоруким торгашом.

— Кто-то сел на хвост и теперь сопровождает нас до нейтральных вод. Или дальше, — сказал Хома.

— Гм, — отозвался капитан и снова отвернулся.

Не дождавшись более пространного ответа, Хома добавил:

— Думаю, это пираты, капитан.

— Да, возможно, — кивнул тот.

— Капитан… Не лучше ли вернуться в гавань? Выждем еще сутки. Уж лучше опоздать, чем пойти на дно.

— Вы уже сообщили в порт?

— Конечно.

— Тогда продолжаем идти прежним курсом.

— Но…

Капитан еле заметно вздохнул и снова обернулся, сохраняя прежнюю безмятежность.

— Как вы полагаете, штурман, что пираты сделают, увидев, что мы разворачиваемся? Они не из пугливых, им доводилось топить и военные корабли.

Хома сжал зубы. Черт, капитан прав. Скорей всего, их в этом случае атакуют тотчас же.

— И что же, нам просто идти, как барану под нож? — тихо спросил он.

— Немного снизим скорость, чтобы выиграть время, и будем готовиться к обороне судна.

— Проклятье, капитан, это субмарина, а у нас не военный корабль! — не сдержался штурман. — Чем обороняться? Глубинных бомб нет, и вообще ничего нет, только легкое стрелковое оружие.

За иллюминатором полыхнул разряд молнии, и по обшивке немедленно затарабанили крупные капли. Еще немного — и видимость станет совсем ни к черту. В таких условиях пираты вполне могут решиться атаковать, не дожидаясь нейтральных вод — даже пройди в миле от них патруль, никто ничего не увидит.

— Пиратам не очень интересно топить судно, не получив содержимого трюма, — по-прежнему спокойно сказал капитан.

— Если только они не обыскивают трюм на дне, — пробурчал Хома, которого аргументы капитана не особенно убедили.

— В этих водах глубина — больше сотни саженей, — парировал тот. — Предел возможностей для любой известной субмарины. А через несколько часов это будет тысяча саженей или больше. Там чертов провал, наверное, до самой преисподней, ни одним лотом не достать. Вам ли не знать, штурман? Поэтому идем дальше и ждем. Время работает на нас. Если это действительно пираты, они попытаются взять наше судно на абордаж. Будьте к этому готовы и команду тоже подготовьте.

— Есть, капитан, — без особого энтузиазма кивнул Хома и повернулся к двери.

Наверное, капитан прав. Вот только команда «Синего бриза» наверняка была готова не меньше. Сдержав крутившееся на языке крепкое словцо, Хома вышел на палубу.

* * *

Хома проснулся от звука удара и сел на кровати, нащупывая в полутьме карабин. Холодная сталь ствола легла в ладонь, и, вскочив, он кинулся было к выходу, но тут же замер и прислушался. Ничего — только гул двигателей, мерный стук дождя по корпусу и голоса кого-то из команды в отдалении. Нет, не только! Еще какое-то шипение. Не шипение пара — за столько лет Хома узнал бы его даже на фоне военного марша. Что-то другое. И этот разбудивший его звук… Упало что-то в трюме, быть может?

Слабый холодный свет из иллюминатора падал на циферблат настенных часов. Половина шестого. Чертыхнувшись, он накинул бушлат и с карабином в руках вышел на палубу. Ну и холодина, чтоб ей! И этот туман, поднимающийся от мокрого настила палубы чуть дальше, ближе к корме. Туман? Вот эта темная бесформенная груда за слоем тумана, едва видная даже в ярком свете палубного фонаря, — это… По правому борту полыхнула молния, и почти сразу небеса содрогнулись от оглушительного грома. Ветер разметал туманное марево, и темная груда оказалась лежащим на спине матросом. Бледное, почти синее лицо, выпученные глаза, скрюченные пальцы, сжимающие разорванный ворот.

Стало трудно дышать. Хома вскинул карабин, скользя взглядом вдоль фальшборта. Если субмарина ухитрилась незаметно высадить десант, где-то есть абордажные крючья. Позади послышался шорох, и он с криком развернулся. Рослая темная фигура метнулась к нему, и Хома, так и не успев навести карабин, почувствовал, как оружие вырвали у него из ладони. Он отпрянул и сжался в ожидании выстрела, успев заметить, что лицо нападавшего закрыто уродливой черной маской.

— Хома, это я, — услышал он из-под маски приглушенный голос Кибальчича. — Надевай скорей.

Николай сунул ему под нос такую же маску, соединенную шлангом с металлической коробкой. Промышленный респиратор из трюма? Да что, черт возьми…

— Надевай, говорю, или сдохнешь. Это хлорциан. И не стой посреди палубы, пока тебя не увидели.

Все еще не понимая, что происходит, Хома прижал респиратор к лицу и натянул кожаные ремни на затылок. Повесив металлический короб с фильтром на пояс, он сделал пару шагов к рубке управления, после чего поднял взгляд на Кибальчича и спросил:

— Что произошло? Субмарина?..

Вместо ответа тот осторожно выглянул из-под навеса и ткнул пальцем куда-то вверх. Проследив взглядом, Хома отшатнулся и прижался к переборке. На фоне темных облаков выделялся силуэт боевого дирижабля без бортовых огней. Воздушное судно зависло совсем низко, не больше шести саженей от верхушки сигнальной мачты. Несколько тросов тянулись вниз, к палубе «Юрия Дрогобича», где крепились на кнехтах и рым-болтах. Когда они успели? Он шагнул было по направлению к корме, но Кибальчич схватил его за руку.

— Четверо сейчас в трюме, — тихо сказал тот и протянул ему карабин. — Выносят пирумные контейнеры. Еще двое с автоматическим оружием у люка.

— И как тогда ты успел взять это? — ткнул Хома в респиратор Кибальчича и с подозрением прищурился, что тот вряд ли смог разглядеть.

— Я был в трюме, когда сбросили хлорциановую бомбу. Запах этой дряни ни с чем не спутаешь — имел с ним дело в лаборатории. Повезло, что ваши респираторы с окисью меди.

Хома снова выглянул из-за переборки туда, где лежало тело матроса, и сжал рукоять карабина. Со многими из этих людей он больше десяти лет провел в море. И вот теперь…

— Кто-нибудь еще выжил? — глухо спросил он.

— Не знаю, — после паузы ответил Кибальчич. — Но… Лучше оставь надежду, дружище. В кубрике все мертвы, я заглядывал. Тебе повезло лишь потому, что твоя каюта в надстройке. Газ тяжелей воздуха.

— Капитан?

— Не видел. Его каюта пуста. Но, Хома, чертов хлорциан в таких количествах убивает за минуту. Если даже он выбрался…

— Надо найти его.

Кибальчич покачал головой.

— Для начала надо выжить.

— Как?

— Они поднимут контейнеры на борт дирижабля, а потом взорвут динамитные шашки в трюме, чтобы потопить судно. Когда они уйдут, мы последуем за ними. Уцепимся за трос…

— Да ты никак спятил? — опешил Хома. — Какой к чертям трос? На судне есть шлюпки. Да и, может быть, они не станут ничего взрывать. Достаточно отвести кингстоны от балластных цистерн и открыть клапаны, чтобы…

Палуба ушла у него из-под ног, а уши заложило от грохота. Он вцепился в рангоут, едва не выронив карабин.

— Они всегда используют взрывчатку, — спокойно сказал Кибальчич. — Но ты прав. Подожди, когда они уберутся, и садись в шлюпку. А мне надо попасть на дирижабль.

— Зачем? — выпучил глаза Хома. — Жить надоело?

— Смотри, — тихо сказал Кибальчич, показывая куда-то за выступающий угол рубки управления, и Хома, умолкнув, осторожно выглянул.

Операция пиратов шла полным ходом и, очевидно, близилась к завершению. Контейнер с пирумом уже поднимался на борт дирижабля, раскачиваясь над палубой. Один из команды грабителей стоял на нем и, держась за трос, подавал сигналы наверх свободной рукой. Еще двое подвели грузного человека к фальшборту и, отцепив от кнехта стальной крюк, протянули его пленнику. Тот помедлил, но все же неуверенно встал на крюк одной ногой и ухватился за трос обеими руками. Хома узнал его, даже несмотря на металлическую маску респиратора со встроенным фильтром — не промышленного из трюма, а полноценного боевого респиратора германского производства. Это был капитан. Живой!

— Ладно, Николай, я с тобой, — сказал Хома. — Только как? Они сейчас поднимут канаты.

— В последнюю очередь, — спокойно отозвался тот. — Давай пока подберемся ближе.

Кибальчич первым выскользнул из-за угла и, прячась в тени, стал бесшумно продвигаться в сторону кормы, где пираты готовились покидать все сильнее кренящееся на бок судно. Механик, значит? Хмыкнув, Хома двинулся следом, стараясь не шуметь. Получалось у него из рук вон плохо, и кованые сапоги задачу отнюдь не облегчали. На счастье его шаги почти потерялись в шуме воды, заполнявшей трюм, и в гуле все еще работавших паровых двигателей.

Тем временем последние двое пиратов, убедившись, что пленник и груз подняты на борт дирижабля, склонились над рым-болтами, чтобы освободить оставшиеся канаты. Кибальчич молнией метнулся к одному из них. В его ладони сверкнуло лезвие кортика, и пират с коротким вскриком рухнул на палубу, обливаясь кровью из распоротой сонной артерии. Второй развернулся на крик, потянувшись за автоматической винтовкой, но было уже поздно: клинок вошел ему в горло по самую рукоять и, выронив оружие, грабитель с хриплым стоном обмяк у фальшборта.

В машинном отделении что-то загрохотало, и шум двигателя стих. Слышалось только шипение пара из залитой морской водой топки и протяжный скрип покалеченного корпуса. Палуба кренилась все сильнее, и, обернувшись к Хоме, Кибальчич махнул ему рукой, подзывая к себе. Хома, бросив короткий взгляд на зависшую над головой громадину дирижабля, подбежал и вцепился в болтавшийся над палубой трос. Ногами он встал на крюк, закрепленный внизу и, обернувшись, убедился, что Кибальчич поступил ровно так же.

Трос натянулся струной: лебедки дирижабля пришли в движение, поднимая последние из абордажных канатов. Одновременно застрекотали винты воздушного судна, и политый кровью палубный настил рухнул вниз. Хома смотрел вниз, пока первые волны не хлынули через фальшборт тонущего «Юрия Дрогобича». Дольше смотреть он не смог и отвернулся, тут же наткнувшись на испытующий взгляд Кибальчича. Тот уже избавился от респиратора, а его поза была расслабленной и при этом излучающей готовность к действию.

Хома стащил респиратор, швырнул его в бушующие далеко внизу волны и, повысив голос, чтобы заглушить шум усиливающегося с высотой ветра, спросил:

— Ты кто такой, Николай? Пусть меня сожрут морские черти, если механик.

— Я механик, — криво ухмыльнулся тот. — А чтобы черти не сожрали, будь готов драться. Скоро поднимут.

Только теперь, когда бурлящая от краткой схватки с пиратами кровь успокоила свой бег, Хома осознал, во что они ввязались. Да, они должны вытащить капитана. Какое-то время у них на это есть: не похоже, чтобы тому угрожала скорая расправа. Но, черт возьми, вдвоем против команды пиратского дирижабля… Даже если у входа в трюм их не ждет орава молодчиков с оружием, что дальше?

Днище дирижабля уже заслонило небо, и сверху доносился рокот работающих паровых лебедок. Море обратилось сплошной серой поверхностью, утопающей в дымке. Если где-то там внизу и оставалось что-то на месте покинутого судна, то разглядеть что-либо Хома, как ни вглядывался, так и не смог.

— Хома, — окликнул его Кибальчич. — Там наружные площадки внизу, и на них никого. Допрыгнешь? Не хотелось бы лишний шум в трюме поднимать.

Прыгать с висящего над бездной каната? Почему бы и нет? Отличная идея!

— Слушай, Николай, я не механик, — отозвался он. — Я отсюда только вниз допрыгну.

— Тогда начинай раскачивать канат. И побыстрее.

Кибальчич откинулся как можно дальше назад, повиснув на вытянутой руке, и рывком подтянул корпус к натянутому тросу. Тот пришел в движение, лениво качнувшись вдоль корпуса дирижабля. Уловив идею, Хома выругался и последовал примеру. Озябшие на ледяном ветру пальцы едва не разжались, и он поспешно ухватился за трос второй рукой. Отверстие грузового люка над ними приближалось с каждым мгновением, но и трос раскачивался все шире. Еще немного, и он сможет зацепиться за ограждение площадки. Еще секунда… Николай без единого звука соскользнул с каната и безупречно приземлился на металлический настил. Хома прыгнул, моментально потеряв равновесие. Крюк вырвал у него добрый лоскут из штанины, и лишь в последнее мгновение он исхитрился вцепиться в стальное ограждение, грохнув по нему же висящим на плече карабином.

— А говорил, что не механик, — ухмыльнулся Кибальчич, протягивая ему руку.

Хома устало оперся о переборку, глядя в круглый иллюминатор. Снаружи виднелась только сплошная пелена грозовых облаков, время от времени озаряемая вспышками далеких молний. Можно ли считать везением то, что с ним произошло? Если сравнить с теми, кто отправился на дно вместо с искалеченным «Юрием Дрогобичем», — пожалуй, да. Наружная площадка вела в техническое помещение, заставленное ящиками с частями для наружного ремонта и, судя по слою пыли, последний раз кто-то входил сюда не меньше года назад.

С другой стороны, сидеть вечно они здесь не могут. Пропажу двух членов экипажа, должно быть, уже обнаружили и с минуты на минуту могут начать поиски. И все же, ему требовалось перевести дух и унять мелкую дрожь во всем теле. Он не Кибальчич. Тому, похоже, все нипочем. Сидит вон на ящике, смотрит и ухмыляется.

— Ты мне так ничего и не расскажешь? — не выдержал Хома. — Нас, возможно, прикончат через пару минут.

Тот какое-то время не отвечал, продолжая буравить его в ответ взглядом с прежней снисходительной ухмылкой, но потом сжалился.

— Ну хорошо. Я не только механик.

— А я и не догадывался.

— Явно не обо всем. Тебя не смущает, Хома, что пираты используют дирижабль, но атаки совершают только на морские суда? Грабить поезда они могли бы с не меньшим успехом.

— Может, они так и делают. Я не очень слежу за тем, что присходит на суше, — сказал Хома, пожав плечами.

— Не делают. Даже если их база на западном побережье, это не объясняет того, что за все время их активности не было ни одного нападения на поезда и дорожный транспорт. Ни одного, друг мой! Ни единого ограбления даже в совершенно безлюдных районах, где им никто не мог помешать.

— Ты знаешь чертовски много для того, кто только вышел из тюрьмы.

— Нам приносили газеты, — вновь криво ухмыльнулся Кибальчич. — Словом, все это ввело нас в заблуждение. Проанализировав все известные случаи нападения, мы пришли к выводу, что пираты используют субмарину и, вероятно, у них есть подводная база недалеко от берега. Можешь нас поздравить, мы идиоты.

— Вас? Николай, брось говорить загадками. Ты меня знаешь, я не болтун.

Кибальчич хохотнул было, но вовремя одумался и посерьезнел.

— Не пойми меня неверно, Хома… Ты вроде хороший парень, но откуда я тебя могу знать-то? Я два дня назад тебя впервые увидел.

— Ну и черт с тобой, — буркнул Хома и отвернулся.

Злиться не было сил. Накатило равнодушие, и даже перспектива скорой гибели не вызывала никакого отзвука в душе. Что будет, то будет. И пусть Кибальчич, бес его раздери, делает в одиночку то, что задумал, раз уж простое доверие выше его возможностей.

— Я из Тайной Стражи, — тихо сказал Кибальчич. — Думал, ты и сам поймешь. Когда вина Юзефовича подтвердилась, мне предложили сотрудничать. Я согласился.

— Погоди-ка… — осенило Хому, — так субмарина, которая все это время шла за нами, — это ваша? Какого черта она не вмешалась?

— Не успели. Не дождавшись подводной атаки пиратов, сочли, что отпугнули их шумом двигателей и решили немного отстать. Оказалось, что напрасно.

— Вот здорово-то, — пробормотал Хома. — Нужно было остаться на судне.

Кибальчич ничего не ответил. Поднявшись на ноги, он неторопливо подошел к иллюиминатору и, нахмурившись, приник к нему, пытаясь разглядеть что-то по курсу. Что-то утробно заурчало, и дирижабль накренился вправо. Бледный луч света из-за толстого слоя стекла заскользил по настилу вперед. Воздушное судно разворачивалось.

— Мы швартуемся, — озадаченно произнес Кибальчич.

— В каком смысле? — не понял Хома. — Мы же, наверное, в половине версты над морем.

— Выше, мой друг.

Свет из иллюминатора померк, и помещение погрузилось в темноту. Через пару минут послышался лязг металлических захватов. Движение прекратилось, но пол под ними продолжал едва заметно раскачиваться. Прямо над головой загрохотали шаги — не меньше десяти человек в кованых сапогах прошли к трапу.

— Подождем, когда все стихнет, и будем выбираться, — будничным тоном сказал Кибальчич.

Он вытащил небольшие позолоченные часы из нагрудного кармана и о чем-то задумался, глядя на циферблат.

— Но… где мы? — по-прежнему недоумевал Хома.

— На пиратской базе. Она не под водой, как ты понимаешь. И не на суше. Это воздушная крепость.

* * *

Хома никогда не поднимался на такую высоту: до сих пор его самым выдающимся достижением оставалась сигнальная мачта «Юрия Дрогобича» немногим выше восьми саженей. Теперь же он вцепился в стальное ограждение, остановившимся взглядом упершись в плывущее прямо под ними рваное облако. Желудок судорожно сжался, и Хома, сглотнув кислую слюну, отстраненно подумал, до чего же хорошо, что он не успел позавтракать.

Его приятель — напротив, словно всю жизнь провел в облаках. Жуткий и величественный вид вокруг не интересовал его ни в малейшей степени, и Кибальчич деловито осматривал гигантскую летающую платформу, на самом краю которой они находились.

— Не меньше десятка дирижаблей в основании, — сказал он наконец. — И множество гибких соединений. Интересно, каким образом они обеспечивают устойчивость всей конструкции во время шторма? На такой высоте ветры знатные. У них должны быть чертовски мощные компрессионные турбины…

С трудом оторвав пальцы от ограждения, Хома сделал шаг прочь от края и едва не повалился на металлический настил. Его трясло: не только от холода, но от одной лишь мысли о бездне под его ногами.

— Меня другое удивляет, — хрипло проговорил он. — Как такую громадину в облаках до сих пор не обнаружили?

— Отменная маскировка, — сказал Кибальчич.

— Маскировка? В небесах?

— Да. Смотри сам, — кивнул Кибальчич на облачную пелену, расплывчатыми лоскутаи вырывавшуюся из-под нижнего яруса крепости. — Парогенераторы, да и просто выбросы излишков пара от работы двигателей, создают постоянное искусственное облако под крепостью. На фоне прочих облаков эту конструкцию непросто разглядеть.

— Умно, — тоскливо отозвался Хома. — И совершенно непонятно, что нам теперь делать. Как отсюда сбежать? Даже если мы найдем тут два парашюта…

— Я пока никуда сбегать не собираюсь. Не раньше, чем выполню задание. Да и ты, по-моему, хотел спасти капитана.

— Да, но тут целый город в облаках, черт его дери! А мы с тобой — не армия.

— Целый город, — эхом повторил Кибальчич. — Интересно, зачем? Здесь происходит что-то воистину большое, Хома, и морское пиратство — только часть общей картины. Нужно найти их склад. Куда они переносят награбленное.

— Только не говори, что хочешь вернуть наш пирум.

— Напротив. Я бы предпочел держаться от него подальше. Идем!

Сил на возражения уже не осталось, и Хома, сплюнув с досады за ограждение, поплелся следом. Металлическая лестница привела их на следующий ярус, начинавшийся настоящим лабиринтом узких проходов. Нечто подобное Хома видел, когда единственный раз в жизни участвовал в испытаниях тяжелой патрульной субмарины к югу от Бердянска. Здесь, однако, никакой герметичностью и не пахло: создатели летающей крепости постарались по возможности облегчить все конструкции, отчего те своим ажурным строением заставляли вспомнить Эйфелеву башню в Париже.

И еще — ветер. Непрестанно дующий ледяной ветер пробирал до костей, вызывая желание поплотней закутаться и найти хоть какое-то убежище. Увы, укрыться было негде: весь ярус представлял собой промерзшую металлическую клетку, заставленную лебедками с паровым приводом и охватывавшую по периметру исполинскую камеру одного из опорных дирижаблей.

— Любопытно, — пробормотал Кибальчич, глядя вниз через решетчатое перекрытие.

— Что там? — устало спросил Хома и подышал на окоченевшие пальцы, уже начинавшие терять чувствительность.

— Склад, судя по всему, внизу, на самом нижнем ярусе. Видишь рельсы? Они идут туда прямиком от воздушной верфи. При этом жилых помещений я там не вижу: должно быть, все они наверху. Капитана, очевидно, также увели туда. Интересное решение.

Хома пожал плечами.

— Я не силен в этих делах. Уж прости, не вижу тут ничего интересного.

— Интересней всего то, что я, кажется, знаю, с кем мы имеем дело.

Кибальчич рассмеялся, но как-то совсем невесело, и, махнув Хоме рукой, свернул к лестнице, ведущей вверх. Тот двинулся следом, сжимая и разжимая кулаки, чтобы хоть как-то поддержать кровообращение в напрочь замерзших ладонях. После четырех пролетов Хома вдруг сообразил, что за все время, проведенное на этом летающем исполине, им ни разу не встретился ни один человек. Была ли в том повинна простая удача, или же крепость в принципе имела очень ограниченный экипаж, но пока обстоятельства складывались в их пользу.

Еще два пролета — и кажущийся бесконечным лес ажурных конструкций закончился, сменившись ровной поверхностью, застроенной редко стоявшими приземистыми зданиями. Их стены и крыша состояли из стекла, покрытого каплями воды. Внутри располагались бесконечные ряды металлических креплений, с которых свисали зеленые стебли и листья. Кибальчич встал, как вкопанный, разглядывая одну из странных теплиц.

— Черт бы меня побрал, это же вассеркультур!

— Что, прости?

— Технология, которую создал один немец по имени Юлий фон Сакс. Он научился выращивать сельскохозяйственные культуры без почвы, на одних только питательных растворах. Смотри, тут у них бобы… и картофель.

— Погоди, ты хочешь сказать, что это не пиратская база, а проклятая летающая ферма?

— Я хочу сказать, что без участия Германской империи тут не обошлось. Работы фон Сакса засекретили сразу после первых публикаций — и это закономерно. Они позволяли создавать такие вот автономные базы, способные долго обходиться без поддержки с большой земли. Воздушная крепость — отличное решение, но она слишком уязвима и потому целиком полагается на скрытность. Постоянное снабжение едой неизбежно привлекло бы внимание.

— Но как они передают награбленное своим на суше?

— Очень просто. Ночью сбрасывают контейнеры на мелководье.

— Не может быть. Одних лишь водолазов недостаточно для подъема такого количества грузов. Тут потребуется целая…

— Тихо! — шикнул Кибальчич и прислушался.

Полностью разделяя его тревогу, Хома сомкнул пальцы на ледяном стволе карабина и медленно огляделся. Когда он уже раскрыл рот, чтобы обратиться к Кибальчичу, холодный металл уперся ему в основание затылка, и насмешливый голос произнес:

— А теперь бросай оружие, красавчик. И ты, с бороденкой, тоже не дергайся.

* * *

Их провели вдоль длинного ряда теплиц к вытянутому двухэтажному зданию с металлическими стенами и рядом круглых иллюминаторов. Оно возвышалось в самом центре верхнего яруса, который почти полностью был отведен под эту странную «вассеркультур» фон Сакса. Едва ступив за порог в ярко освещенный холл, Хома ощутил дуновение благословенного теплого воздуха, и замерзшие пальцы немедленно стало покалывать от возобновившегося кровообращения.

Интерьер разительно отличался от спартанской обстановки той части крепости, где они уже успели побывать. Алый персидский ковер на полу, электрические канделябры из декоративной бронзы и серебра по стенам, даже небольшая мраморная статуя с фонтанчиком в центре холла — и все это не казалось безвкусным или аляповатым, как можно было бы ожидать от бандитов, впервые дорвавшихся до роскоши. Кто бы ни организовал все это предприятие, роскошь он давно считал неотъемлемой частью жизни.

Один из четырех сопровождавших их пиратов вдавил кнопку рядом с дверью по правую руку, и та с шипением распахнулась. За дверью оказался кабинет с длинным столом красного дерева в центре и двумя богато инкрустированными шкафами у стен. Из общего стиля выбивались лишь блестевшие латунью две вертикальные трубы у входа — должно быть, подававшие под давлением пар в дверной пневмопривод.

За столом сидел непримечательный мужчина лет пятидесяти, который, очевидно, считался здесь за главного. Гладко выбритый, с бледным одутловатым лицом, в старомодном пенсне, из-под которого на вошедших немедленно устремился неожиданно пристальный взгляд. Рядом со столом как ни в чем не бывало стоял Гнат Козаченко собственной персоной. Ничто не указывало на то, что он пленник.

— Капитан? — опешил Хома.

Козаченко обернулся к нему, тяжело вздохнул и пробормотал:

— Проклятье.

Кибальчич, которого вся эта сцена, похоже, порядком развеселила, не удержился от комментария:

— Кем я только ни был, а под началом пирата выходить в море мне еще не доводилось!

— Это ваши люди, пан Козаченко? — подал голос человек за столом. — Вы что же, решили сыграть у меня за спиной?

— Я не имею к этому отношения! — рявкнул капитан, но, встретившись взглядом с собеседником, умерил тон: — Моя команда ничего не знала.

Хозяин кабинета смерил его насмешливым взглядом и вновь обернулся к пленникам.

— У нас редко бывают гости, — проговорил он. — Мало кто рвется сюда попасть. Интересно, что вас привело к нам?

— Лично я хотел вытащить капитана, — буркнул Хома и немедленно почувствовал себя идиотом.

Капитан дернулся, как от удара, и поспешно отвернулся.

— А я просто любопытный, пан Салаши — беспечно заявил Кибальчич.

Человек за столом изменился в лице и откинулся на спинку кожаного кресла.

— Мы знакомы? — сухо спросил он.

— Это вряд ли. Я просто угадал.

— У меня отвратительное чувство юмора, пан… могу я узнать ваше имя? — процедил Салаши.

— Вы обо мне вряд ли слышали. Я Николай Кибальчич. Мне просто пришло в голову, что вы поразительно похожи на фотографию главы так называемого Созопольского рудника на острове Святого Ивана. Но мы ведь оба знаем, что никакой это не рудник, верно?

— Удивительно осведомленный вы человек, пан Кибальчич. И наблюдательный. Многие ли запомнят фотографию в газете трехлетней давности?

Хома только покачал головой. Шансы на выживание у них и без того были призрачными, а уж теперь-то… Но, быть может, Кибальчич именно поэтому и предпочел выложить все карты — оттого, что вовсе не надеялся выжить?

— О, да, пан Салаши, — закивал головой Кибальчич и, усмехнулся, постучал пальцем себя по лбу. — Вы даже не представляете, что еще хранится у меня здесь. К слову, позвольте выразить уважение: место для базы выбрано идеально. Мелководье, где так удобно поднимать со дна затонувшие контейнеры. И все это — под прикрытием подводной разработки пирума. Уверен, это ваша идея.

Салаши с полминуты буравил его тяжелым взглядом, а потом тоже выдавил из себя кривую ухмылку.

— Понимаю, — сказал он. — Так что же вы предлагаете, пан Кибальчич? Вряд ли вы надеялись вдвоем взять штурмом целое поселение. Возможно, вы желаете получить… гм… должность в нашем маленьком предприятии? Вы явно человек незаурядный, а для таких у нас всегда найдется место.

— Заманчиво, не скрою, — кивнул Кибальчич. — Но мне нужно немножко времени, чтобы все обдумать и принять решение. К слову, эти чудесные часы у вас за спиной — они ведь не спешат?

— Не спешат. В отличие от меня. Мое время стоит очень дорого, поэтому будьте добры…

— Меня не раз называли анархистом и даже террористом, пан Салаши, — бесцеремонно перебил его Кибальчич. — Наверное, это оттого, что у меня неплохо получаются взрывные устройства.

— Что вы…

Взрыв оглушил их, несмотря на то, что произошел несколькими ярусами ниже. Пол под ними подпрыгнул и, накренившись, ухнул вниз. Салаши, взвизгнув, скатился с кресла и впечатался в шкаф с резными створками, почти выломав одну из них. Кресло сорвалось с места и всей тяжестью обрушилось на его протянутую руку, заставив недавнего хозяина положения взвыть от боли. Остальная мебель, будучи закрепленной на полу, с места не сдвинулась.

Все это произошло за секунду перед глазами у Хомы, который устоял на ногах лишь благодаря рефлексам опытного моряка, молниеносно вцепившись трубу пневмопривода. В лютый шторм подчас одно только умение вовремя ухватиться за ближайшую снасть спасает от удара волны. По левую руку от него рявкнул выстрел, потом почти залпом — еще два. Хома вжался в переборку, ожидая пули, однако новых выстрелов не последовало. Он перевел взгляд влево и широко раскрыл глаза.

К распростертым на покосившемся полу телам пиратов по-звериному припал Кибальчич, сжимающий в ладони револьвер — должно быть, позаимствованный у одного из их тюремщиков. Один из пиратов сдавленно хрипел — колено Кибальчича уперлось ему в горло. Двое других лежали без движения, залитые кровью. Еще один — тот самый, который первым заговорил с ними, — держал на мушке Николая, оскалившись то ли от ярости, то ли от боли — на лбу его зияла свежая ссадина, вероятно, оставленная при падении.

— Бросай револьвер, — прошипел он. — Попытаешься выстрелить — умрешь на месте.

— Какое совпадение, — в тон ему ответил Кибальчич. — Хотел тебе сказать то же самое.

— Если хочешь жить…

— Парень, я не дурак. Меня тут в живых никто не оставит. А вот если ты прямо сейчас уберешься отсюда к чертовой бабушке, у тебя еще есть шансы.

— Я повторять не бу…

Пуля вошла ему точно в висок, и пират с раздробленным черепом, конвульсивно дернувшись, повалился на пол. Капитан опустил револьвер и пихнул ногой Салаши, подвывающего от боли в сломанном запястье.

— Прямо над нами его личный дирижабль, — глухо сказал он. — Лестница в холле. И возьмите Салаши с собой. Так быстрее всего.

Кибальчич хмуро кивнул и неожиданно ударил рукоятью пистолета обездвиженного пирата по голове. Тот обмяк, потеряв сознание.

— Идите с нами, капитан, — проговорил Хома. — Вы же не можете…

— Поспешите, — перебил тот. — Через пару минут все прибегут сюда. Я прикрою.

— Черт, капитан! Зачем?

— Ты умный парень, Хома. Ты сам знаешь. Меня просто купили.

Хома не нашелся, что ответить, и просто смотрел в глаза человеку, в честности которого ни разу не усомнился за все годы службы под его началом. Проклятье, да есть ли хоть что-то надежное в этом паршивом мире? Ему на плечо легла ладонь Кибальчича.

— Идем, дружище. Капитан прав: времени у нас в обрез.

Вдвоем они выволокли вяло сопротивлявшегося Салаши в холл и потащили его к лестнице. Снаружи сквозь шипение пара из разорванных труб послышался топот сапог по металлическому настилу. Они уже были на посадочной площадке, когда сквозь свист ветра громко лязгнуло стальное ограждение, изогнувшись от попадания очереди. Треск ручного пулемета и гневные крики заставили их припасть к стальному настилу. Салаши завопил:

— Не стреляйте, идиоты! Я с ними.

— Они потому и стреляют, — улыбнулся ему Кибальчич. — Хома, дружище, тебя задело, похоже. Иди первым, а я прикрою.

Запоздало Хома ощутил волну режущей боли в правом предплечье. Из-под рукава на запястье лениво стекала алая струйка. Пригнувшись, он побежал по трапу к раскрытому люку дирижабля. За спиной вновь загрохотали выстрелы.

* * *

— Рисковый ты парень, — отдышавшись, заявил Хома. — Черт с ними, с пиратами, но бомба в скоплении десятка дирижаблей — с ума сойти. Да взорвись весь этот водород — и наши с тобой задницы отыскали бы на Южном полюсе.

— Ну, не настолько я рисковый. Не было там никакого водорода. Они использовали гелий.

— Откуда ты знаешь?

— Мы многое знали об их коммерческой деятельности. И о том, что и в каких количествах закупали. Только имей в виду, Хома, почти все, что я тебе рассказываю — чертовски секретно.

— Я не болтун, — пожал тот плечами.

Кибальчич, не отрываясь, смотрел на таявшую позади пиратскую крепость — по-прежнему объятую дымом, но уже не терявшую высоту. Погони не было: личный дирижабль Салаши с хозяином на борту и впрямь оказался надежным средством спасения.

— Когда ты ухитрился пронести бомбу? У тебя из личных вещей-то одни портки с рубахой были, я ж помню.

— Задолго до того, как устроился к вам. Контейнер пирума вам продали наши люди.

— Я же проверял! Там не было никакой бомбы. Только пирум и…

— И пирумный замыкатель моей собственной конструкции. Пять лет назад я нашел способ взрывного высвобождения энергии пирума при помощи герметичной детонации. Тогда у меня толком не вышло — не было денег для создания достаточно прочной капсулы. На этот раз мне их предоставили. Сообразив, что происходит, я спустился в трюм, где прихватил пару масок и активировал таймер.

— Так, стало быть, мы были у вас приманкой? На живца ловили, да?

Кибальчич отвернулся от иллюминатора и развел руками.

— Да, Хома. Мы не очень щепетильны в таких вопросах, уж прости. Слишком многое стояло на кону, а в средствах мы были ограничены. Тайным голосованием нам запретили использовать флот: соглашение с Османской империей заключено совсем недавно, и новой войны никто не хочет. Увидев же нашу эскадру в нейтральных водах, они могут счесть это провокацией. Нам это ни к чему — тем более, что зреет конфликт с Австро-Венгрией. Ты думаешь, куда тянутся ниточки от пиратов? Верно я говорю, пан Салаши?

— Но пиратство наносит им не меньший ущерб! — возмутился Хома.

— Большая политика, дружище, — презрительно отозвался Кибальчич. — Привыкай. Хорошо, что нам дали согласие хотя бы на ограниченную операцию. Кое-кто упирался до последнего. С мертвой точки дело сдвинулось только после гибели Кучинской: ее деньги много кого привели во власть в свое время.

Хома опустил голову. Он чувствовал себя не просто дураком, но униженным дураком. Их без колебаний отправили на заклание. Больше того, цинично использовали, даже не посвятив никого в свои планы. Как животных. Нет, хуже. Как не очень ценную вещь. Кибальчич, проявив неожиданную проницательность, невесело ухмыльнулся.

— Никто из нас не ожидал жертв, если ты думаешь об этом, — сказал он. — Мы знали, что рискуем, но были намерены вмешаться еще до нападения пиратов. Не предполагали, что нападение будет сверху, потому и опоздали.

— Откуда вы вообще узнали, что нападение будет? — покачал головой Хома. — Мы не одни возим пирум.

— Отследили телеграфный перевод солидной суммы капитану Козаченко. Отправитель — Созопольский промышленный синдикат, который был у нас под наблюдением с самого начала. Догадаться, за что ему платят, было несложно.

Салаши, сидевший со связанными руками в кресле, беспокойно завозился, но подать голос не посмел, ограничившись угрожающим взглядом исподлобья.

— Я даже не буду спрашивать, с какой стати вы подозревали Синдикат, — мрачно сказал Хома.

— Правильно, не спрашивай, — ухмыльнулся Кибальчич и, сжалившись, пояснил. — Если вкратце, то у нас хватает башковитых ребят. Связали известные случаи морских грабежей с поставками пирума в Османскую империю, начали интересоваться тем, какое промышленное оборудование закупает Синдикат, да и обнаружили в итоге, что закупки буровых установок и тому подобного, явно производились для вида. К примеру, за все время работы мнимого рудника — ни одного подряда на ремонт. Как это вообще может быть, а? Единственная возможность — нет у них никакой добычи. Есть только прикрытие для заурядного морского… Прошу прощения, для воздушного пиратства. Так и размотали клубок, начав с мелочей. Вот только со средствами нападения опростоволосились. Невидимая в облаках воздушная база — никому даже в голову не пришло ничего подобного. Нападения исключительно на морские суда — вот что ввело нас в заблуждение.

— Так почему же они не грабили поезда? В толк не возьму.

— Потому что тогда им пришлось бы объяснять, почему на их собственные поезда никто не нападает. Два и два сложили бы даже обыватели. А поскольку своего торгового флота у них нет, ни у кого подобных вопросов не возникло.

Рация на приборной панели взорвалась треском, и строгий женский голос, начисто лишенный интонаций, проговорил:

— Филин вызывает Феникса, сеанс шестнадцать. Подтверждение о передаче груза получено, высылаем курьера. Повторяю: подтверждение о передаче груза получено, высылаем курьера, прием.

— Я настроил на нашу частоту сразу, как мы сюда забрались, — пояснил Кибальчич в ответ на недоуменный взгляд Хомы, и, подойдя к панели, заговорил в микрофон: — Феникс на связи. Встреча с курьером на четвертой площадке, требуется погрузчик, отбой.

— Они высылают воздушный флот? — спросил Хома, когда Кибальчич вернулся на свое место у иллюминатора.

— С какой стати? Крепость находится в воздушном пространстве Болгарии, у острова Святого Ивана. Теперь это головная боль их властей — им мы, конечно, сообщим. А если пан Козаченко возьмет дело в свои руки, у него, думаю, хватит ума не связываться с Киевской Сечью.

— Ты потому и оставил его в живых? Чтобы иметь своего человека по ту сторону?

— Я не загадывал так далеко. Но, я вижу, к большой политике, Хома, ты начинаешь привыкать. Это хорошо. Политика — грязное дело, но, к сожалению, все еще необходимое.

Хома вздохнул и без сил опустился в кресло. Ему посчастливилось выжить, но дальнейшие перспективы оставались не просто туманными — они были мрачней некуда. Его скудных накоплений не хватит даже на год, а шансы найти новую работу в условиях массового банкротства морских торговцев он даже не пытался оценивать.

— Так вот, о грязных делах, — помолчав, продолжил Кибальчич. — Я имею право на вербовку оперативных сотрудников в Тайную Стражу, знаешь ли. Как ты смотришь на то, чтобы стать моим напарником?