Ход котом (джен)

Василий Тихонович мог бы смело сказать, что жизнь у него удалась. Пусть и небольшая, но собственная уютная и теплая квартира, где каждая поверхность — его лежанка; почти всегда полные миски с едой, чистый лоток и просторы для маневров — две комнаты, коридор и кухня. Из минусов: все это великолепие приходилось делить с человеком и его семьей.

Старый Рэкс, светлого пути ему на радугу, долго и тщетно пытался когда-то приучить Василия называть человека «хозяином», но он противился. Инстинкты подсказывали, что настоящий хозяин здесь — он, Василий, а человек — всего лишь крайне полезное, хоть и порой раздражающее существо.

За то, что кормит, убирает лоток и периодически чешет за ухом (и то, увы, чаще всего не там, где чешется, а чуть выше или ниже), он, конечно, был человеку благодарен. Но слишком уж много правил устанавливал тот в его, Василия, доме, так еще и смел наказывать за неповиновение!

Вот задумайтесь, разве это жизнь? Ходить по обеденному столу нельзя — не то жена человека такой визг поднимет, что ушам больно, не дай кошачий бог еще и за веник схватится. Точить когти об обивку кресла — тоже нельзя; а удобно ведь, лучше бы человек сам попробовал, прежде чем Василия гонять. Копаться в мусорном ведре, ища оболочки от сосисок, и то нельзя — да, еда в миске лежит, но найденное честным трудом всегда ведь вкуснее, не так ли?

Со справлением естественных нужд в обувь вообще целая эпопея вышла; человек и тапкой его лупил, и веником, но оскорбленный Василий вовсю продолжал гнуть свою линию... В итоге хитрый двуногий купил тумбу и начал убирать обувь туда. Нет, открыть дверцу лапой Василий мог вполне, но пристраиваться к стоящим под самой крышкой тумбы ботинкам было уже проблематично.

Эх, а как было бы здорово, если бы человек его правилам подчинялся, размышлял порой, мечтательно глядя в окно, Василий Тихонович. Велел бы обувь в тумбу не убирать, и человек послушался. Велел не трепать по холке, когда вылизываешься (вся работа потом насмарку!) — тот даже близко подойти бы боялся. Кушать изволил — и человек моментально бежал бы наполнять миску, а не после того, как едва голос не надорвешь отчаянным мяуканьем. А уж походы к ветеринарам, дай ему власть, Василий и вовсе отменил бы ко всем блохам!

В итоге «священную войну» за право быть хозяином жизни Василий Тихонович объявлял человеку несколько раз, причем четко и открыто (на что обычно слышал возмущенное: «Ты чего блажишь в четыре утра?!»). В ход шли и кусание, и лужи в неположенном месте, и ночные бешеные бега по квартире с последующими прыжками на спящих людей с разбегу.

Василия за «военные действия» наказывали; это злило, но куда деваться: конфликт есть конфликт. Но иногда (что было особенно обидно) получал он исключительно за природное любопытство. Когда, например, горшок с каким-то комнатным растением с подоконника свалил — ну интересно же было, с каким звуком тот упадет. Или занавеску сорвал, повиснув на ней когтями; снова же любопытства ради, выдержит ли та его вес? (Вердикт: не выдержала, еще и от жены человека веником получил.)

Или однажды обнаружил любопытную прямоугольную коробку, которую человек особо любил — с шахматами.

— Пап, смотри, Васька на сложенной шахматной доске дрыхнет! — закричал детеныш человека (существо особо опасное, неуправляемое, немало бед Василию причинившее).

Василий Тихонович растянулся во всю длину и лениво помахивал кончиком хвоста. Да, шахматная доска — это не теплый диван, не батарея и уж тем более не спина старины Рэкса (на которой он еще будучи котенком дремал), зато как к его шкурке подходит: доска черно-белая в клеточку, и Василий тоже черно-белый, только в кляксочку.

— Ты следи, чтобы он до самих шахмат не добрался. Не то разгонит по квартире, ищи потом...

Ну разве же можно при нем такое говорить?! С тех самых пор Василию идея «разогнать» шахматные фигурки по квартире буквально покоя не давала; или хотя бы узнать, с каким звуком те на пол падают.

Стук о доску во время игры, по крайней мере, они издавали вполне приятный. Чуть громче капель дождя по стеклу, но тише, чем хлопки двери, когда человек в очередной раз с женой разругается, или чем их детеныш вопит (а ему, Василию, еще кто-то смеет говорить, что он, видите ли, очень громкий... Детеныша бы своего лучше веником, да под диван загоняли!). И Василий Тихонович всякий раз старательно делал вид, что фигурки на доске его со-вер-шен-но не интересуют.

К счастью, однажды человек очень удачно отвлекся — его детеныш начал рыдать, кажется, из-за проигрыша. Тогда Василий пятой точкой почувствовал, что его час настал.

Грациозно запрыгнув на стол, начал присматриваться к расставленным на доске фигуркам. Тихонько тронул одну лапой — та сдвинулась ближе к краю доски. Василий оглянулся; кажется, человек не услышал и никак не отреагировал.

Подтолкнул еще раз — фигурка оказалась практически на краю. Оставался один последний удар лапы, и... Бамс! Звук, с которым та упала, Василию более чем понравился. Еще несколько движений лапой — и на пол полетели другие фигурки.

Решив, что сбросил себе уже достаточно игрушек, виновник беспорядка спрыгнул со стола.

Эх, какие же все-таки глупые эти люди, ехидно думал Василий, разгоняя фигурки по полу в разные стороны и вспоминая, как человек объяснял детенышу странные правила шахмат. «Ладья ходит по прямой, а слон — по диагонали...» Не-ет, ошибаешься, они вообще не ходят — они катятся! С очень даже приятным звуком катятся, особенно когда подгоняешь их лапкой.

Увы, радость от игры с шахматными фигурками оказалась для Василия недолгой...

— А ну брысь от шахмат! — заорал человек.

За три года своей кошачьей жизни Василий Тихонович уже успел усвоить, что если человек в бешенстве, то нужно бежать. Неудачно стартовав, задней лапой задел он одну из фигурок, которая с характерным звуком покатилась под диван; сам же Василий рванул под ванну — там еще грязнее, нежели под злополучным диваном, следовательно, ловить его туда человек не полезет. Максимум пару раз наугад ткнет под ванну веником.

— Где ладья, паразит ты шерстяной?!

Нет, такого вопиющего неуважения к своей кошачьей персоне Василий стерпеть уже не мог. Ладно, с «Васей» и даже «Васькой» он смирился (хотя не раз требовал называть себя Василием Тихоновичем — жаль только человек совершенно не понимал кошачьего). Но обозвать его паразитом, да еще и шерстяным — верх бестактности.

Под диваном твоя ладья, кожаный, мстительно думал Василий. Так и придется теперь тебе на карачках ползать (все-таки в крупных размерах тоже есть свои недостатки, резонно подметил он). Может, хоть заметишь, что там пыль лежит месяцами — не все же мне своей благородной шерсткой собирать (вылизываться потом замучаешься).

Был в сложившейся ситуации, однако, и плюс: теперь узнал он еще одно уязвимое место, что можно использовать для своей «великой мести». Шахматы (в которые, по мнению Василия, человек совершено неправильно играл; ведь катать их по полу куда интереснее, нежели на доске переставлять).

Навострив уши, внимательно прислушивался Василий Тихонович к звукам, доносящимся из комнаты. Человек, кажется, затих и сменил гнев на милость. Это только начало, посмотрим, кто кого, мстительно размышлял Василий, и в черно-белой голове его зрел коварный план. Для начала нужно будет изобразить из себя паиньку: несколько дней не распевать серенады в четыре утра (самое время, вообще-то, да и людям, говорят, полезно рано вставать), не ходить по обеденному столу, не грызть комнатные растения и даже обшивку многострадального кресла не драть. Словом, усыпить бдительность. И ждать.

К концу недели Василию повезло — явился в гости друг человека. Повезло даже вдвойне: тот пришел один, без собственного детеныша (иначе срочно пришлось бы ретироваться в самое труднодоступное место квартиры, чтобы малолетние монстры его не обнаружили и не возжелали использовать как реквизит для своих игр).

Пришлось даже терпеливо выдержать трепание за загривок и комментарий: «О, Васька твой как вымахал! Красавец!»

Разумеется, я красавец, резонно согласился Василий. А затем свернулся клубочком на диване, притворившись, что задремал.

— Он наконец-то смирный стал, все-таки воспитание — большое дело, — поделился с другом человек.

Ага, тешь себя надеждами, наивный, тешь, думал Василий. И периодически лениво приоткрывал глаз, чтобы контролировать ситуацию.

— Ну что, Саныч, сыграем?

Да, именно этого Василий и ждал. Фигуры с тем же приятным стуком переставлялись на доске, человек и его друг что-то фиксировали в блокноте, а он думал о том, что двуногие, в дополнение к ужасному (по мнению Василия) прямохождению, еще и двуличные. Недавно вот объяснял человек детенышу правила шахмат: главное, мол, защищать короля. А кто в их доме король? Ясно дело — Василий. Так почему же человек тогда, не щадя живота своего, королевскую шкуру его не защищает?

— Шах тебе, Ильич, — выдал вдруг гость.

Слово это Василий Тихонович уже знал; запомнить было несложно — когда, к примеру, жена человека берет в руки веник и при этом его, Василия, руганью кроет, это шах. Прямая угроза королю. А если детеныш двуногого за хвост его схватил, это не только шах, но и почти мат; коли не успеешь удрать и не сможешь обороняться, то, считай, пропал. И ведь прием-то подлый — не для того хвосты существуют, чтобы за них хвататься!

Человек все еще чесал макушку, уставившись на доску. Он мне еще потом и спасибо скажет, — размечтался Василий, — что от поражения его спас. И заодно над поведением своим подумает, а также над ценностью котов в доме; ну а что, надо же двуногих как-то воспитывать?

Пользуясь глубокой задумчивостью человека, Василий встал, потянулся и приготовился к прыжку. Наметил траекторию, сгруппировался, повилял задом, напряг мышцы. Три, два, один...

Вот это был прыжок! Шахматные фигурки с грохотом разлетелись: часть на пол, часть по столу покатилась, некоторые угодили даже застывшим от шока игрокам на колени. Великолепное, должно быть, зрелище, — промелькнуло у Василия в голове, — черно-белый я на черно-белой доске.

Увы, момент триумфа был недолгим.

— Ах ты гад!!! — взревел человек, и Василий всеми фибрами кошачьей души почувствовал, что пора текать. Желательно под ванну, а лучше сразу в окно.

Несся он резво, еле увернулся от летящей вслед тапки. Дуться человек потом будет долго, понимал он, но куда тот денется — простит. Разве же можно не простить своего пушистого хозяина?

Зато летом, когда отвезут на дачу, можно будет гордо рассказывать местным кошкам, что ту партию в шахматы выиграл он.