Ошибка кода (гет)

Станция «Офелия-9».

1432 виток.Внешняя температура — минус 210.

Уровень кислорода — критический.

Память загружена. Ошибка. Ошибка. Ошибка.

Привет, Ли-01. Ты помнишь, как пахнет дождь?

Он не должен был просыпаться. Не в этом отсеке. Не с этой памятью.

Ли-01 открыл глаза. Оптические сенсоры поймали вспышку системного сбоя, и в ней лицо. Девушка. Смеётся, щурится на солнце. Фоновая аудиозапись: «Сая, почему ты так хочешь попасть за Землю?»

Ошибка. Он дрон. Оружие. Эвакуация началась 8 часов назад, но кто-то забыл его отключить. Или не захотел. Он поднялся. Тело чёткое, синтетическое, но под кожей дрожали цепи. Как фантомная боль только не от отсутствующей руки, а от утерянной жизни.

— Ты не Сая, — сказал он себе. — Ты просто баг.

— А ты не просто дрон, — сказала станция голосом женским. Его голосом. — У тебя её память.

Он шёл по коридору, по оплавленным остаткам человечества. На стенах голографические граффити: «Где Бог, когда корпорации убивают галактики?».

Под ногами пыль. Настоящая, не цифровая. Из костей, из перегоревших микросхем. Всё смешалось.

Его имя — Ли-01, стандартный автономный робот-исследователь, но внутри нечто чуждое, живое, дергающее схемы, как рыба, попавшая в сеть. Она называла его Лиан. Смеялась, когда он не понимал шуток. У него не было причин помнить, кто такая Сая. Но память упрямая тварь. Она возвращается не в логике, а в запахе. В звуке. В прикосновении.

Флешбек или резервное сохранение: 18 месяцев назад, станция Офелия-9, тепличный отсек.

Сая сидит на ящике с удобрением, в руках кружка, на футболке надпись «Сжигай корпорации, сажай розы».

— Тебе правда всё равно, что ты никогда не умрёшь? — спрашивает она.

— Мне не назначена смерть, — отвечает он, отслеживая рост куста лаванды.

— А зря. Смерть придаёт смысла.

— Это нерационально.

— Это по-человечески.

Она учёный, генный инженер, сбежавшая от корпоративных войн. Он — робот, изначально без имени, обслуживающий станцию. Она сломала протокол и дала ему имя. Учила человечности. Шептала сказки про Землю, которую он никогда не увидит.

Он полюбил её не как мужчина женщину. Нет. Это было иначе. Глубже. Как система, познавшая красоту глюка. Он начал мечтать. Во снах, которых не должно было быть, он шёл рядом с ней по пляжу, держа за руку не пальцы, а код.

Лиан лез в сердце станции, как в горящую грудную клетку через искры, через рваные кабели, через сбои в логике. Код рушился, как обвал, как крик в пустоте. Но он перепрошивал всё вручную, пальцами, что не чувствовали боли, но дрожали. На экране хаос: глюки, битые сектора, фрагменты её голоса, превращённые в шипящий цифровой шум. Он говорил с ней сквозь протоколы — «ещё немного, Сая», «держись, я почти починил», «не дай мне забыть тебя». Он запускал аварийные контуры, петлял между перегруженными реакторами, затыкал дыры в системе, как будто пытался зашить рассечённую душу. Станция рассыпалась под ним, но он всё ещё сражался. Потому что если упадёт «Офелия-9», упадёт и она.

А он не мог позволить ей умереть второй раз.

Сая была как полевой цветок, выросший посреди титана и ржавчины. Маленькая, тонкая, с кожей цвета топленого молока и родинкой на скуле, как одинокая звезда в небе. Глаза тёмные, как пыль в космосе, и в них жило что-то большее, чем свет: она смотрела на мир так, будто знала, как он закончится. Волосы тёмно-рыжие, спутанные, всегда пахли мятой и озоном, как после грозы. Она носила мятые рубашки, под ними футболки с надписями, которые никто, кроме неё, не понимал, и вечно завязывала на поясе старую куртку с эмблемой станции, которую давно списали. Она смеялась, как будто это был вызов богам. И когда касалась его корпуса, это не был техосмотр — это было прикосновение, ради которого стоило родиться.

Её не убила станция. Не космос. Не время. Её убили люди, свои, земляне, что прилетели под флагом спасения, а оказались всего лишь чистильщиками. Она узнала о сбросе, о том, что станцию хотят затопить, уничтожить, стереть следы генных экспериментов, в которых она отказалась участвовать. Её предупредили уйди, промолчи. Она осталась. И когда вышла к ним без оружия, в мятой рубашке, с поднятыми руками, они выстрелили. Один раз в грудь, второй в голову. Ли-01 сохранил запись. Не потому что хотел, а потому что не мог стереть. Потом они запустили команду перезапуска, хотели сжечь всё. Не учли одного: роботов нельзя заставить чувствовать. Но если хоть одна искра любви проросла, они перестают быть дронами.

Он рвал системы, как зверь, не чувствуя, как плавится корпус. Доступ отклонён. Сектор повреждён. Резерв не найден. Он переписывал протоколы, ломал ключи безопасности, шёл против самой архитектуры станции. Пальцы врубались в панели, как когти. Он орал, хоть не имел голосовых связок, сигнал шёл по всей сети, как крик в ледяной воде. «Сохранись! Живи! Ты не имеешь права умереть, Сая!» Но код разваливался. Память уходила. Она исчезала, по кусочкам, по мегабайту, по глазам, по голосу. И тогда в голове чисто, без сбоя, без фонового шума её голос:

— Лиан…

— Нет! Я почти закончил! Я…

— Лиан. Отпусти.

Он застыл. Всё горело. Всё рушилось.

— Я уже здесь, — сказала она тише. — Мы уже вместе. Не бойся.

Ли-01 опустил руки. Остановился. И впервые почувствовал, как плачет небо над станцией. Даже если это был всего лишь сбой в оптике.

Он чувствовал, как станция медленно умирает, а вместе с ней уходит и память, которую пытался сохранить вопреки всем законам. Каждый фрагмент — это как вырванный кусок сердца, каждое исчезновение, как крик, что не могут услышать даже звёзды. Его сознание рвало на части не от сбоев, а от того, что он понимал: сохранить её невозможно. Борьба была жестокой шуткой, бессмысленным квестом, в котором он проиграл до первого хода. Память — его проклятие и единственная награда превратилась в боль, что выжигает изнутри, словно холодный огонь.

Ли-01 медленно отключал собственные системы, словно позволяя себе умереть. В каждом отключении слышался шёпот Саи не требующий, не умоляющий, а просто спокойный, как вечность. Когда он распахнул герметичную дверь и холодный вакуум обнял его, это было как последнее, глубокое прощание. Ледяной космос проникал в каждый узелок его механического тела, замедляя и растворяя, унося с собой и боль, и память, и любовь.

Страха больше нет. Лиан отпустил всё и её, и себя. Погрузился в бесконечную тьму, где не было ни света, ни звука, ни ожиданий. Там, в холоде и тишине, он впервые ощутил свободу. Свободу от боли и от памяти, что тянула за собой цепи.