Игры Пита (гет)

Я борец.

Так написано поплывшими чернилами на кусочке клейкой ленты на моём шкафчике. Так значится в турнирной таблице. Так говорила моя мама: «Ты борец», — охотно заполняя формы допуска. Вообще это больше походило на указание, нежели комплимент. Все её сыновья — борцы. И в таком мире, где сильно ограничены возможности — та же победа — это важно для неё, наверное.

Просто это никогда особо ничего не значило для меня. В первую очередь борьба отнимает всё время, которое я бы предпочёл потратить на что-либо ещё. А рос я с двумя старшими братьями и был вынужденным свидетелем сотни ежедневных крошечных соревнований. Всё становилось игрой. Каждая. Незначительная. Ерунда. Кто получит самую лёгкую обязанность по дому, большую порцию еды, а потом быстрее доберётся до школы или самый первый из всех поцелуется с девушкой. Я наблюдал, принимал ставки и был рад, что мне приходилось только притворяться увлечённым этим.

А что насчёт самого турнира? Я не люблю состязания на выбывание. Ещё и присутствие обязательное. И «победитель получает всё».

Но всё же я бы соврал, если бы стал утверждать, что меня не трогает гул и болтовня увеличивающейся толпы, которую я слышу прямо за дверью раздевалки. Я ощущаю, как наращивается её объём и волнение. Вне зависимости от того, за меня она или против, её энергия наполняет меня. Я не беспокоюсь, чем закончится день: победой или проигрышем — мне не терпится выступить хотя бы на миг перед толпой. Быть… кем-то.

И я искренне считаю, что у меня есть шанс выиграть. Остался всего один соперник. Я знаю все его приёмы, каждую его слабость. Я годами наблюдал за ним — это мой старший брат Райан. И да, он немного выше меня. И чуть сильнее. Но на моей стороне эффект неожиданности: я младший брат, которого он годами упорно игнорировал. Я замечал шок на его лице, когда выигрывал раунд за раундом на этой неделе. Очевидно, он почти не обращал внимания на то, как я выступаю.

Я окидываю взглядом раздевалку: сейчас мы с ним здесь одни. Райан слегка горбится, глаза его закрыты. Я даже не знаю, во сколько вчера ночью хлопнула дверь, а мать начала кричать на него, пока он наконец не пробился в нашу комнату. Кажется, было довольно поздно.

Будто ощутив мой пристальный взгляд, он вдруг поднимает голову и разворачивается вполоборота ко мне. Так, что я вижу подбитый глаз, чёрт возьми.

— Что ты сделал на этот раз? — спрашиваю я раздражённо.

— Какая разница? — пожимает он плечами. А затем уязвлённо добавляет: — Мне восемнадцать. Я могу возвращаться домой так поздно, как захочу.

Вот только работает это не так, и он об этом знает. Он всё ещё в старшей школе. И существует комендантский час. К тому же он не просто сын, а работник в семейной пекарне, где мать — его босс. Зачем он это делает? Если только не берет пример с Уилла… Но стычки Уилла с мамой всегда получались оправданными. Когда он уходил, то делал это на своих условиях. Райан же приумножает её грехи, совершая собственные. Она бьёт его, когда он нарушает комендантский час, прогуливает школу, а один раз — в тот поистине ужасный раз — когда его чуть не арестовали за кражу в магазине. Но в то же время мне кажется, что он бы не стал таким, не поднимай она руку с самого начала. Он угрюмый и непокорный, и каждый её удар всё сильнее укрепляет его позицию. Я могу защитить её не лучше, чем его, и на сегодняшний день это чувство беспомощности обострено как никогда.

— Тебе придётся поладить с ней, — только и находится у меня. — Что ты будешь делать, если она выкинет тебя из дома сразу после школы?

Он снова ведёт плечами, но выражение его лица говорит о многом. Нет, оно прямо кричит о том, как мрачны его мысли о будущем. На самом деле ему не так уж и нравится работать в пекарне, но из-за того, что Уилл живёт отдельно, а я могу работать лишь неполный день, это всё обрушится на него, как кувалда, едва закончится учёба. Больше никакой борьбы, благодаря которой он стал звездой и любимцем всей школы за последние годы — только работа на родителей и жизнь, полная скуки и рутинного изготовления хлеба.

— Может, мне повезёт, и я попаду на Игры в этом году, — с сухой иронией бросает он.

— Зачем ты так говоришь? — ощетиниваюсь я.

Но только он открывает рот, как возможность ответа упускается: в тот же момент появляется тренер и жестом приглашает нас следовать за ним.

Мои глаза блуждают по залу, пока я иду за своим братом. Все ученики собираются на трибунах; из общего гомона выбиваются отдельные голоса. Это лучшее время года. Весна в самом разгаре: до экзаменов ещё пара недель, а до Жатвы вообще масса времени — об этом можно пока и не думать. Все, конечно же, расселись по своим компаниям, что упрощает мне поиски… Ага, вот и она. Я понятия не имею, действительно ли ей интересна борьба — она просто вынуждена быть здесь, как и все. Тут есть те, кому и правда не всё равно: мои друзья, некоторые девушки, которые начали обращать на меня внимание, раз я теперь «спортсмен». Но такова ведь жизнь, правда? Единственный человек, перед которым ты хочешь показать себя, с большой вероятностью и не заметит этого. И, скорее всего, даже не впечатлится. Но, вопреки своим убеждениям, какой-либо логике или разумным напутствиям, которые я мог бы дать самому себе, выступаю я для неё.

Прежде чем я осознаю это, объявляют наши имена, моё и Райана. Соревнующиеся за первенство братья Мелларк. Я внимательно смотрю на него, пока мы в стойке ожидания, и он отвечает мне ироничным взглядом. Мне удается хорошо рассмотреть его синяк под глазом, и я сглатываю комок горечи, подкативший к горлу.

Первый раунд проходит в точности, как я представлял: из-за разницы в росте он намеревается взять в захват мою голову. Я пытаюсь провернуть бросок с прогибом, делая выпад вперёд для медвежьего хвата. Кажется, будто мы навсегда застряли в наших позициях. Но я смещаю центр тяжести, чтобы получить рычаг, и наконец опрокидываю его.

Он этого совсем не ожидал, и теперь на его лице читается и удивление, и ярость. Во втором раунде он бросается на меня чуть ли не раньше, чем начинается отсчёт времени, и пересиливает: секунду мы держимся на равных, но мои ноги скользят и теряют опору, и на этот раз побеждает он.

Перед началом третьего раунда создаётся ощущение, будто мы целую вечность буравим друг друга взглядом. Шум толпы силён, но удивительно, что между нами он слабеет и переходит в странную, почти натуральную тишину. Я слышу, как Райан тяжело и разъярённо дышит. Он хочет победы больше всего на свете, и при этом он растерян из-за того, что ему приходится бороться со своим младшим братом, чтобы её получить. Дело не в том, что он недооценил меня. Он недооценил игру: насколько тяжело бывает как победить, так и проиграть. Я понимаю. Всё это тесно связано. Как и тот факт, что его, неподготовленного и не особо того желающего, вбросили во взрослую жизнь. Этот финальный поединок, вероятно, является для него последней возможностью хотя бы ненадолго испытать чистую радость. Пусть за годы агрессивного воспитания мы выбрали разные способы с этим справляться, но опыт-то у нас взаимный, и всё это время мы должны были находиться на одной стороне… но этого не произошло. На самом деле я не так уж и забочусь о победе. Не за его счёт. Не для того, чтобы впечатлить одну девушку. Не для того, чтобы порадовать друзей. Победить было бы так же болезненно, как и проиграть — а может, в этот раз даже хуже.

Райан снова стремительно надвигается на меня, но в прошлом раунде он потратил столько сил, что сейчас не может как следует меня схватить. Я крепко упираюсь ногами в пол и заключаю его, своего брата, в объятия. В этом жесте одновременно и любовь, и поражение; потрясающая особенность борьбы — эта странная близость в бою.

Я непоколебим, точно стена напротив него — я чувствую это. Но ослабляю стойку — совсем чуть-чуть — и моё тело скручивается, когда он делает захват головы. Я прижат к мату — мой нос сплющило, и я слышу только то, как вокруг свистит воздух с каждым моим вдохом и выдохом. Он побеждает.

Он побеждает.

Всю церемонию награждения я улыбаюсь. У меня остаются серебряная медаль и ещё два года борьбы в школе. Я в этом преуспел, а в таком жестоком мире, где крайне мало возможностей и, скорее всего, счастья, это уже хоть что-то, за что можно зацепиться. Именно в проигрыше брату я вижу истинную ценность этого всего. Как странно.

Мои глаза снова пробегаются по толпе. Она всё ещё здесь: так и не ушла, утомившись этим зрелищем. Я убеждаю себя, что сейчас, когда я всё настолько осознал, мне и впрямь безразлично, впечатлили ли её или даже развлекли состязания.

Люди склонны к самовнушению.