Затишье (джен)

25 декабря

Причины, почему они не улетают в ту волшебную декабрьскую ночь, когда снег (пепел) скапливается вокруг ног, пока они смотрят на звёзды:

1. Слишком много всего произошло.

Удобное обобщение, хотя он и сам не уверен, считается ли это одной причиной или несколькими. Похоже, на этом можно остановиться подробнее.

1а. Ты/я повредил(а) ТАРДИС.

Ладно. Нажимать на случайные кнопки сразу после довольно неловкой и взрывной регенерации — не самая блестящая идея. Но сливаться с Временны́м Вихрем — идея ещё хуже. Потребуется как минимум месяц, а то и два, махинаций А-уровня, чтобы это исправить.

1б. Возможно, я слегка не в себе.

Лучше сначала выяснить, насколько именно, а потом уже нажимать на эти самые кнопки.

1в. За Гарриет Джонс нужно присматривать.

Вакуум власти. Долгосрочные последствия. Возможно, придётся сделать некоторые тонкие настройки тут и там.

1г. За небом нужно приглядывать.

См. выше.

2. Тебе действительно стоит провести некоторое время с Микки и своей мамой.

Потому что так надо.

2а. Нет, правда, я серьёзно.

Потому что семья важна и отношения в равной степени тоже. А ещё потому, что как только он настроит свою замечательную синюю будку и заставит её работать как положено, они не приблизятся к этой чёртовой панельной многоэтажке ближе, чем на тысячу световых лет.

3. Ты до сих пор не понимаешь, что это я здесь, так ведь?

Она и правда не понимает.

30 декабря

Синее лицо со звёздами вместо глаз смотрит прямо на него. Чёрное, красное и белое проплывает мимо буйством красок.

— Эй! Доктор!

Он отвечает лицу своим самым смертоносным из всех смертоносных взглядов. Он знает, что он точно смертоносный, потому что долго тренировался. В последнее время у него вообще было предостаточно опыта с подобными взглядами, если не считать тот неудачный период, когда все почему-то решили, что он слишком романтичный и милый.

— Доктор!

А потом он взорвал свою планету. Вот тогда-то он действительно показал им всем.

— Ты опять на крыше?

Да, он опять на крыше. Она фыркает, присаживаясь рядом, и теперь они оба снова на крыше.

— Что ты делаешь?

Это коварный вопрос, так что придётся оторваться от своего беспощадного врага. Он загадочно приподнимает бровь, показывая, что ещё не сломлен. Он очень хорош в загадочном поднятии бровей. Намного лучше, чем в прошлом воплощении, когда он всё время просто выглядел скептически настроенным.

Он внезапно осознаёт, что у него, строго говоря, нет веской причины делать то, что он делает. И, наверное, можно придумать логичные аргументы в пользу лёгкого безумия.

— Привет, — говорит он секунд через пятнадцать после вопроса.

— У тебя вообще есть причина всё время торчать тут и пялиться на граффити?

«Есть, — думает он. — Безумие — вполне себе достойная причина».

— Мы были здесь однажды, — говорит он, не зная, что ещё сказать, чтобы это не прозвучало как «я пытаюсь заставить нарисованное баллончиком лицо моргнуть, разве не очевидно?».

Хотя, пожалуй, это не такая уж плохая мысль. Помимо починки ТАРДИС, есть и другие вещи, которым не помешало бы немного планового техобслуживания.

Она слегка дрожит. Он знает, что это из-за холода, всё-таки сейчас декабрь.

— Ага. Вчера. Я тебя везде искала, а мама сказала, что ты опять полез на крышу, болтал что-то про живой металл или вроде того.

— Как твоя мама? — бодро спрашивает он, прекрасно понимая, что это ещё одна тема, которую следовало бы обсудить... хоть как-то.

Она смотрит на него тем самым взглядом.

— Отлично. Так же, как и вчера. Когда вы вместе пили чай.

Он вдруг осознаёт: если он видит, как она дрожит и сверлит его тем самым взглядом, значит, он не смотрит на синее лицо. Он проиграл. Снова.

— Чёрт!

Она уставилась на него:

— Что?

— Нет-нет, не про твою маму, — начинает он объяснять, а потом понимает, что смысла в этом нет. — Я что, пропустил чай?

— Ага, — она прислоняется к кирпичной стене. — Это было в тот день, когда корабль сливинов рухнул в Темзу, помнишь?

Он моргает. Кажется, что-то пошло не так с регенерацией, раз у него настолько сбит внутренний хронометр.

— Это было вчера?

Она вздыхает, не глядя ему в глаза.

— Нет. Я имею в виду, когда мы в последний раз были на крыше.

— Вчера.

— Нет. Ты и я. Со старым Доктором. Ты ведь помнишь.

Одновременно его терзают несколько разных мыслей, что интересно, потому что, судя по всему, те отделы мозга, что отвечают за сложную взаимосвязанную систему эмоциональных реакций, всё-таки ещё работают.

— Я и есть Доктор.

Его терзает что-то еще.

— Подожди. Что значит — «старый»?

31 декабря

Джеки пытается организовать конга-линию⁽¹⁾. Роуз напивается, целуется с Микки, а потом орёт на него за то, что он так и не порвал как следует с Тришей Делани. Микки в ответ орёт, что они вообще-то всё ещё пара, так с чего вдруг претензии? На что Роуз орёт, что это не помешало ему сорваться в Кардифф. На что Микки орёт, что ему надоело быть просто запасным вариантом на случай, если её тупому инопланетному парню вдруг лень трахнуть её как следует. На что Роуз замечает, что Микки и сам не имеет ни малейшего понятия, как это вообще правильно делается.

Интересно, что всё это не мешает им потом трахаться друг с другом.

Тем временем на улице Доктор разглядывает дверную ручку и размышляет, всегда ли она была красной.

12 января

— В принципе, нет никаких реальных причин для беспокойства. Ну, то есть, если рассуждать в духе вечной темы смерти и перерождения, что лежит в основе практически всех религиозных учений, то она, как правило, гарантирует некое чудесное вознесение в рай, если, конечно, жизнь была прожита достойно и без особых грехов. Хотя тут, разумеется, загвоздка в том, что именно считать «грехом». Многое ведь сводится к племенным обычаям и табу.

— Вот, например, ты знала, что у одного амазонского племени принято носить всего лишь болтающийся кусочек верёвочки спереди, ну, перед причинным местом? Видно абсолютно всё (ну, так мне рассказывали), но стоит кому-нибудь потерять свою верёвочку, и вся деревня в панике: «О Боже, дети же смотрят!» — и отводит глаза. Одна верёвочка! Смешная штука — традиции. Я сам никогда такую верёвочку не носил, но, полагаю, это был бы интересный опыт...

— Впрочем, я, кажется, отвлёкся. Совсем потерял нить своей... О, а вот это было хорошо! Верёвочка? Нить? Абсолютно случайно, клянусь! Извини. На чём я остановился? Ах да. Смерть. Ну, в общем, забудь про всё это с верёвочками. На самом деле я не верю в богов. Ну, не в настоящих, по крайней мере. Кроме того, я иногда краду пенни из лотка у кассы, даже если он мне не нужен, а как-то раз заплатил за две газеты, а взял три. А, ну и, конечно, я устраивал геноцид несколько раз. Так что если рай и существует, а он не существует, я туда всё равно не попаду.

— Но главное, к чему я это всё: не пытайся бороться с этим. Просто оставь эту старую будку пылиться где-нибудь в углу, и время с приливами само всё расставит по местам. И на этот раз я совершенно серьёзно.

20 января

Джеки он не нравится. И это его даже радует. Значит, в этой сумасбродной Вселенной ещё остались какие-то постоянные величины.

— Вот ты где! Знаешь, я пятнадцать минут колотила в дверь!

Она приносит ему чай, потому что ещё днём Роуз попросила присмотреть за ним. Сама Роуз за ним не приглядывает, потому что навещает всех своих старых школьных друзей, или коллег, или откуда он там её утащил прочь.

— И эта сплетница Марша Уоллис меня видела. Ну всё теперь по всему району поползут слухи, что Джеки Тайлер весь день колотит в полицейскую будку, как какая-то чокнутая старуха…

Он даже не обижается. Ни капельки. На самом деле, очень даже хорошо, что у Роуз Тайлер есть свой круг общения, который не ограничивается исключительно им самим. Особенно если вспомнить, что когда они вдвоём, то она склонна совершать глупости вроде переписывания структуры времени и пространства, чтобы спасти ему жизнь.

— У меня, знаешь ли, есть дела поважнее, чем мёрзнуть тут ради тебя.

То, что Роуз сама не считает, что спасла ему жизнь, похоже, до сих пор больная тема.

— Ты хоть когда-нибудь убираешься здесь? Или Роуз тебе за этим и нужна? В роли домработницы?

Джеки не в восторге от ТАРДИС, как, впрочем, и ТАРДИС от Джеки. В этом есть что-то даже… успокаивающее.

— Ты ненормальный, знаешь? Совсем сумасшедший.

Он старается улыбается, принимая из её рук чашку чая.

29 января

— Почему ты здесь?

— Китайский Новый год.

— Что?

— Китайский Новый год.

— Разве?

— Ну… почти. Примерно. Более или менее. Типа того. Инь и ян. Вперёд и...

— Ладно, ладно, поняла.

— Фениксы.

— Что?

— Фениксы.

— Я слышала. Что это значит?

— Сейчас две тысячи шестой?

— Седьмой.

— Ага. Год Огненной Свиньи. Ты — Свинья?

— Что?

— Свинья. Ты — хрю-хрю?

— Я — человек.

— Роуз Тайлер, 19 лет. 2007 минус 19… 1988. Нет, подожди… А, да. Вот как. Я должен был вспомнить.

— Вспомнить…

— 1987. Ты тогда была ребенком. Помнишь? Мы были в 1987?

— Ага…

— Видели твоего отца…

— Да.

— И Микки, и твою маму, и тебя…

— Прекрати.

— Что?

— Просто... перестань.

Позже ночью он возвращается в ТАРДИС и находит её в углу консольной комнаты. Она плачет.

Он знает, что должен что-то сделать, но она не позволяет.

1 февраля

Его посылают за молоком. Он не совсем понимает зачем.

2 февраля

В одиночку предотвратив вторжение дросайцев через лондонскую канализацию и добившись увольнения двух новых начальников ЮНИТ (и попутно ещё сильнее подмочив репутацию Гарриет Джонс), он вдруг вспоминает, что должен был добыть молоко.

3 февраля

Он возвращается в Лондон с молоком, и все на него злятся, причём не только потому, что он купил не то молоко.

Он выпивает его в одиночестве на крыше.

8 февраля

— Суть, собственно, в том, что плохие вещи случаются постоянно, и с ними нужно бороться. Если только с ними вообще нужно бороться. Потому что иногда всё становится... запутанным, и даже я не всегда понимаю, что делаю. Я думал, что понимаю... где-то две жизни назад. Нет, три. Взорвал их родную планету. Тогда это казалось разумным шагом. Сейчас, если честно, я немного шокирован. Хотя технически это были они сами, я просто устроил всё так, чтобы они нажали на кнопку. Я не нажимал. Я только подвёл их к этому. Они всегда так делали. Тогда. Жестокие и тупые. Потом научились быть жестокими по-настоящему, и тупость у них как будто стала… острой. Острая тупость. Хорошо звучит для рекламного слогана, правда? Нет? Ну и ладно. Вообще-то, я не это хотел сказать.

— Я хотел сказать: не надо сдаваться. Ни перед чем. Кроме смерти. Потому что она всё равно уложит тебя. Хотя это не значит, что надо стремиться умереть. Но если я умру, по-настоящему в этот раз, то уходи. Просто уходи.

— Только вот ты и так ведь уходишь, да, Роуз?

12 февраля

Кэндимен и робот Сары колошматят друг друга, пока один не сносит другому голову. Что именно это даёт, он не уверен, но как раз в этот момент раздаётся оглушительный треск. Он поднимает голову из-под решётки и сонно идёт к двери.

На улице утро, и там стоит Джеки Тайлер. Оба эти явления странные.

Она сверлит его взглядом.

— Опять на полу спал?

Он чувствует, что у него на щеке отпечатался вафельный узор.

— Нет.

Джеки закатывает глаза.

— Блины у нас дома. Для некоторых было бы важно, если бы ты хоть раз пришёл.

Он пытается вспомнить, когда его в последний раз приглашали в квартиру, тем более по инициативе Джеки Тайлер.

Он старательно улыбается, когда она передает ему сироп.

14 февраля

Двери ТАРДИС распахиваются после привычного звука возни в замке.

Он стоит на мостике, не вышагивает как кошка, а замер как таймлорд, что по иронии судьбы всё же отдаёт чем-то кошачьим. Она же, напротив, шаркает ногами, как школьница-прогульщица.

На ней что-то красное и блестящее, немного безвкусное, но вполне удачно подчёркивающее её лучшие стороны. Конечный результат на самом деле довольно хорош.

Она ещё и подстриглась.

— Привет.

— Привет.

— Нарядилась?

— Ага. Мы с Микки собирались пойти потанцевать.

— Он танцует?

Она слегка отводит взгляд. Сразу всплывают в памяти те самые тяжёлые разговоры из старых-добрых-плохих-хороших времён, и он вдруг проявляет живейший интерес к какому-то диоду, торчащему из стены.

— Ну, он старается.

— Похвальные усилия?

— Наверное.

Это их первый нормальный разговор за последние несколько недель. И, честно говоря, с той синей рожей на крыше беседы у него выходили куда легче.

Он должен сказать ей, что в этом теле он прекрасно танцует. Он знает, что это так. Оно гибкое и податливое и может двигаться, как кислота на пантерах. Или пантеры на кислоте. Смысл в том, что на танцполе он может устроить такую чертовски фееричную пляску, что у всех закружится голова.

Но если он спустится вниз и включит Гленна Миллера, она уйдёт.

— Что случилось с Джеком?

Он роняет отвёртку. Приходится наклониться, чтобы её поднять, тянет время, раздумывая над ответом. На самом деле нет лучшего способа сказать: «технически он мёртв, но согласно историческим хроникам, каким-то образом выжил, чтобы творить тайные и неведомые дела, на которых, собственно, и держится ваша реальность». Поэтому он нагибается ещё ниже, чтобы схватить отвёртку, и падает с мостика.

Приземляется он совсем не как кошка.

14 февраля (позже)

Он действительно приобретает плохую привычку просыпаться в постели Джеки Тайлер.

Роуз держит холодный компресс у него на лбу и плачет совсем немного.

Оказывается, Микки умеет танцевать, но без особого энтузиазма. Она бормочет себе под нос, что он того не стоит, что ему не обязательно заставлять её постоянно чувствовать себя виноватой.

Он находит это ироничным, но ничего не говорит. Встает с кровати, заваривает ей чай и большую часть вечера воздерживается от разговора, заставляя себя быть Хорошим и Понимающим Человеком, который выслушивает чужие проблемы, а не Надвигающимся Штормом, Защитником Времени, Мерлином, Ка Фарак Гатри и бывшим Президентом Галлифрея.

Он вполне уверен, что часть из этого вообще была не про него. Только у нормальных людей бывает каноническая биография.

— Боже, не знаю, зачем я вообще переживаю, — вздыхает она, и он в глубине души с ней полностью согласен.

— Люди так умеют, — тихо говорит он, глядя, как чаинки оседают на дне чашки, и рассеянно размышляя о броуновском движении, танцах, термоядерных реакциях, тостах с джемом и том ощущении, когда всё время и пространство ревёт у тебя в жилах.

— Прости.

— За что?

— За…

Они просто молчат какое-то время. Микки настойчиво звонит в домофон, но они остаются за столом, и он рассказывает ей о Джеке и о том, что на самом деле произошло на Пятом Спутнике.

Часть, конечно, он приукрашивает, и делает это хорошо. Он не знает, врёт ли потому, что он Хороший Человек, или потому, что он Надвигающийся Шторм.

Когда-то он был чьим-то дедушкой.

22 февраля

— Так что это у нас тут такое?

— Переключатель быстрого возврата. Удобная штука, если надо смотаться туда-сюда ненадолго.

— А вот это?

— Что, кабели? Внутренние силовые реле. Немного капризничают, но хорошо, что я умный…

Она фыркает:

— А вот эта штуковина — это что?

— Это интерфейс реального времени. Синхронизирует внутренности старушки ТАРДИС с внешним миром.

— Похоже на грёбаный тостер, как по мне.

— Что? А, нет. Это действительно тостер.

— Зачем тебе тогда тостер?

— Я хотел тост.

Джеки бросает на него долгий взгляд:

— То есть ты пошёл и притащил тостер, вместо того чтобы подняться и воспользоваться нашим?

Он моргает:

— Было четыре утра. Я подумал, ты не особо обрадуешься, если я начну колотить в дверь из-за тоста.

Она закатывает глаза.

На следующее утро он получает ключ. Это жест доброй воли от человека, который не догадывается, что он уже взламывал их квартиру семнадцать раз при помощи звуковой отвёртки.

Он старательно улыбается, когда намазывает тост маслом.

3 марта

Она находит его на крыше, где он сверлит взглядом синее лицо.

— Эй. Доктор.

— Приветик.

— Привет.

— Приветик.

— Привет.

— Приветик.

— Grüß Gott⁽²⁾.

Он моргает. ТАРДИС автоматически переводит все языки, но сегодня тот печальный день, когда она не распознала умляут.

— Wie geht’s⁽³⁾?

Она слегка виновато улыбается:

— Прости. Это всё, что я знаю.

— Австрийский. Неплохо.

— Я думала, немецкий.

— Язык немецкий, приветствие австрийское. Много нюансов. Как разница между британским английским и... тем, что американцы всё время ковыряют и коверкают. — Он вдруг понимает, что смотрит на её грустную улыбку, а не на стену, а значит, снова проиграл в гляделки. — Чёрт!

— Что?

— Ничего. А с чего вдруг внезапный интерес к иностранным языкам?

Она пожимает плечами:

— Видела упаковку из-под чипсов, знаешь, такие бывают, где пишут «привет» на разных языках. Валялась на парковке. Я её изучила.

— Расширять кругозор — это правильно.

Она улыбается чуть шире.

— Ага.

Он не поднимает по-настоящему важную тему, потому что есть кое-какие вещи, которые она пока не осознала. Некоторые истины, которые ещё не улеглись как следует. Он мог бы рассказать, что он всё ещё тот же самый, что всё помнит, каждую глупую, безумно странную и восхитительную минуту, и что по сути ничего не изменилось, кроме всяких пустяков вроде роста, вкусов в чае и химии мозга, но для неё это ничего не будет значить.

Пока. Но, по крайней мере, ещё есть шанс, что она будет рядом и в конце концов поймет.

Однажды им, наверное, снова придётся пойти за чипсами.

14 марта

— Ладно. Очевидно, теперь ты знаешь, как это всё работает, ну или как должно работать. И, зная тебя, ты наверняка снова ворчишь и суетишься, что совершенно в твоём духе, к слову. А зная себя, зная тебя, мы понимаем, что ничего уже не поделаешь, остаётся лишь смириться с тем, что в этот раз мы... Нет, подожди. Прости. Это из ABBA. В любом случае, ты, скорее всего, вот-вот сделаешь какую-нибудь глупость вроде того, чтобы открыть двери ТАРДИС. Так вот — не делай этого.

— Я не рассказал тебе всего, что произошло на Пятом Спутнике. Я сказал, что всё рассказал, но это была ложь. Я так делаю временами. Извини. Я знаю. Я просто хотел тебя уберечь. Может, зря. Может, тебе нужно было узнать, каково это, когда на руках столько крови. Хотя, если ты даже можешь вспомнишь почему, какой тогда в этом смысл?

— Ты спасла меня. Это всё ещё правда. Но не делай этого снова. Я не всегда смогу спасти тебя в ответ, а это ведь важно. Ну и ещё то, что ты чуть не уничтожила Вселенную. Скорее, даже вот это важно. Хотя я всё ещё лю… Ой, чёрт, где тут эта кнопка...

22 марта

Гарриет Джонс на экране телевизора выглядит ужасно больной, и в этом есть его вина.

Джеки Тайлер сидит напротив и тоже выглядит неважно, и это тоже его вина.

— Значит, ремонт почти закончен, да?

Он очень осторожно отпивает чай. Он толком и не помнит, когда и почему вообще начал захаживать в эту квартиру на чай. Не похоже, чтобы его кто-то приглашал, но у Джеки всегда такой вид, будто она его ждёт.

И вот из-за таких мелочей ему хочется остаться.

И вот из-за таких мелочей ему хочется уйти.

Роуз куда-то уехала с Микки. Как бы они ни пытались залатать то, что у них было (чем бы оно сейчас ни было), Роуз перестала дурачить его. Она устала от секса из жалости и паранойи. Даже после того, как их миры перевернулись с ног на голову, даже когда Вселенная распахнулась перед ними во всю ширь, она всё равно каждую субботу неизменно ходит в паб. Они, конечно, всё ещё трахаются друг с другом, но не то чтобы у неё было бы много такого, если бы она вернулась в синюю будку, так что...

— Пока не совсем. Хочу ещё провести пробный запуск. Подкрутить пару винтов, пошаманить с проводкой. Апрель, в любом случае, хороший месяц для путешествий.

Апрель, в конце концов, самый жестокий месяц.

На экране Гарриет Джонс смахивает слезу с уголка глаза.

21 декабря (относительно)

Он стоит на равнинах другой планеты и смотрит, как заходят два солнца, наслаждаясь чистой, неразбавленной, дикой радостью от того, что вырвался наконец из скуки линейного времени и тесного, крохотного мира, забитого человеческими заботами.

Здесь ветер проносится под ним и сквозь него, распахивая пальто, будто крылья огромной птицы. Он скалится навстречу буре, подаётся вперёд к потоку воздуха и смеётся так, словно если перестанет, то безумие сожрёт его изнутри.

В этой регенерации он никогда ещё не чувствовал себя таким живым, таким сильным, таким всесильным.

И никогда не чувствовал себя таким одиноким.

29 марта

Он готовится к злости, к крику и холодному молчанию, когда возвращается спустя несколько дней. ТАРДИС работает гораздо лучше, чем раньше, но в системе ещё попадаются одна-две-двадцать ошибок.

По крайней мере, собирается он сказать, по крайней мере, в этот раз прошел не целый год.

Роуз просто обнимает его. Не то чтобы отчаянно, но и не совсем без отчаяния.

— Привет.

— Хай.

— Guten Tag⁽²⁾.

— Bonjour⁽⁵⁾.

— Чипсы?

— В этот раз ты покупаешь.

1 апреля

— Так. Сейчас. Роуз. Я всё пытался переписать это сообщение, но, кажется, смысла особо нет, потому что всё, что я сказал в первый раз, было правильно. И я говорил это серьёзно. И до сих пор так думаю. Так что послушай ещё раз. И на этот раз — запомни, ладно? Хорошо.

— Это аварийная программа один. Роуз…

8 апреля

Он снова на крыше.

Она тоже здесь. Обычно это только усложняет дело — смотреть в лицо, не отводя глаз, но сегодня хороший день, чтобы быть собой, и отвратительно плохой, чтобы быть краской на стене.

— Я прочитала про фениксов.

— М-м?

— Китайский Новый год. Ты тогда тоже был на крыше, помнишь?

— А. Да. Китайский Новый год.

— А зачем ты вообще был на крыше?

— Надеялся на фейерверки.

— Здесь?

— Надежда живёт вечно.

Синее лицо вот-вот рассыплется. Он чувствует его страх.

— Ну, я знала, что фениксы вроде как птицы. Огненные птицы или типа того, но никто не говорил, что они сами себя сжигают.

— Наверное, этим птицам-пироманам ужасно трудно строить гнёзда.

— Спорим, им не нужно улетать на юг зимой?

Он сжёг свой дом и теперь летает повсюду.

— И?

— И я вроде как поняла, что ты тогда пытался сказать.

Он почти сбивается, едва не проигрывает этой самодовольной синей физиономии ещё одну партию. К счастью, он потратил сегодня утром дополнительную минуту на бесстрастный взгляд. Он у него всегда хорошо получался. Империи рушились под его тяжестью.

— Что ты всё ещё ты… просто другой.

Чёрт. Ему всё-таки пришлось оглянуться.

— Сильно другой?

Она прикусывает губу.

— Другой как… как настоящий немецкий и австрийский немецкий. Смысл тот же, но... ну...

— Есть нюансы.

— Ага.

— Но при переводе ничего по-настоящему не теряется.

Она улыбается.

— Верно.

— А. Ну. Тогда хорошо.

Она улыбается ещё шире и идёт вниз собирать вещи.

— Вот чёрт, — говорит он лицу, — я думал, она никогда не поймет.

— Готов к ещё одному раунду? — спрашивает лицо.

14 апреля

Он оставляет ключ на кухонном столе, когда возвращает последнюю коробку, полную чайных кружек из консольной ТАРДИС. Джеки останавливает его у двери.

Она не выглядит довольной, но всё же впихивает ключ обратно ему в руку.

— На случай, если Роуз свой потеряет. Ты же понимаешь.

Он специально улыбается, когда она возвращает ключ.

15 апреля

Время пришло.

ТАРДИС гудит от едва сдерживаемого восторга, которое он даже не пытается заглушить. Снаружи — спальный район, люди и весь этот сложный клубок проблем; а здесь — только он и его прекрасная, чудесная машина.

И Роуз. Скоро.

Он даёт ей время попрощаться со всеми как следует. Она занимается этим всю неделю, да что там, все последние четыре месяца. Время пришло, да, но у них есть время. Всё время в мире. Может, даже чуточку больше.

Ведь за четыре месяца можно успеть прожить целую жизнь.

Возможно, она войдёт с грустным лицом, и тогда ему придётся заглушить питание и попрощаться по-настоящему. Но когда она вваливается внутрь, нагруженная сумками, на лице у неё сияет безумно счастливая улыбка, и это поджигает что-то в нём.

— Всё, это последнее.

— Точно?

— Угу. Со всеми попрощалась и привела дела в порядок. — У неё действительно очень милая улыбка, и он по ней так скучал. — Теперь только ты и я. Тайлер и таймлорд. О, точно, нам бы детективное агентство открыть!

— А разве у нас нет?

— Не-а, я про настоящее. С большой табличкой на двери и всё такое. Ты будешь суровым местным репортёром с небольшими экстрасенсорными способностями, который умеет смешивать коктейли и распутывать тайны. Этакий грозный тип с добрым сердцем. А я буду той самой чудаковатой старушкой, что разговаривает с кошками и шарит в гадании на чайной гуще... и в физике элементарных частиц.

— Не слишком-то отличается от твоей обычной жизни.

— Вот сейчас я возмущена. Будто я хоть что-то знаю о физике элементарных частиц. Ты совсем спятил.

Он действительно очень скучал по её улыбке.

— Возможно. Ты и я. С этого момента. Рискнёшь отправиться в путь с безумным Доктором?

— Всегда.

Он и сам теперь довольно безумно улыбается, когда начинает нажимать кнопки.

25 декабря

4. У меня есть причины.

Честное слово, есть.

---

1) Конга-линия — это танец, в котором люди выстраиваются друг за другом в цепочку и двигаются в такт музыке, обычно делая три шага вперед и хлопая в ладоши. Этот танец, зародившийся на Кубе, стал популярным в США в 1930-х и 1950-х годах.

Вернуться к тексту

2) нем. Добрый день.

Вернуться к тексту

3) нем. Как дела?

Вернуться к тексту

4) нем. Добрый день.

Вернуться к тексту

5) фр. Здравствуй.

Вернуться к тексту