Нет покоя голове в венце (гет)

4 июля 2024

— Не могу поверить, что этот идиот победил… — черноволосая девушка затягивается сигаретой, лениво пуская дым в лицо собеседника. Тот даже не моргает.

— Его зовут Майкл Притчард, — устало бросает мужчина, сидящий на подоконнике. — И я дал себя обставить не ему, а проклятому левому перевороту.

Он кажется спокойным. Чересчур. Но Руди, стоящий в дверном проёме и давно привыкший считывать ложь, видит, как плотно сжаты его губы. Будто весь он — струна, натянутая до предела.

— Тори наверху слишком долго, — продолжает Белла. — Всё должно было когда-нибудь рухнуть.

— Не драматизируй. Мы проиграли битву — не войну. Ты, как всегда, нетерпелива. В этом твоя слабость.

— А твоя — тщеславие. Думаешь, ты единственный, кто умеет играть в долгую?

Он делает шаг. Ещё один. Между ними — пара сантиметров. Девушка, словно её это ничуть не удивляет, не отступает.

— Думаю, я — единственный, кто умеет выигрывать.

Руди, замерев за дверью, слышит их, видит их, знает их слишком хорошо. Он уже видел нечто подобное. На лестнице — однажды ночью. Тогда он ещё не был уверен, только предупредил Беллу. Дурак, он думал, что защищает его от неё. Или её — от него. Или… себя — от обоих.

А потом Том… поимел её прямо в кабинете, на том самом кресле, где час назад сидели члены комитета.

И Руди всё понял. Или думал, что понял.

А теперь стоит в дверях и понимает снова. Но иначе.

— Ты на грани. Я вижу, как тебе это нравится. Проигрыш сделал тебя только привлекательнее. Опаснее.

— Тебе всегда нравилась опасность, — говорит он, опуская взгляд на её губы. — И ты всегда думала, что контролируешь её.

— Может, так и есть, — шепчет она.

— Может, — соглашается он.

Они не выглядят как любовники. Даже не как игроки. Не как заговорщики, жаждущие власти и адреналина.

Они выглядят как… Глупо, страшно, неправильно — но вот оно, перед глазами. Она говорит с ним, как с тем, кого знает всю жизнь. Он смотрит на неё, как на ту, с кем делит далеко не только постель.

Он ловко выхватывает у неё сигарету, медленно затягивается. Дым обвивает его лицо. Затем бросает окурок и прижимает её к стене — не грубо, а уверенно, будто знает, что имеет право. Руки обхватывают её запястья, но не агрессивно, а сдерживающе.

Она тянется к нему первой.

Секунду спустя они сливаются в поцелуе — властном, почти вызывающем. Нет суеты, нет страсти, как в первый раз. Есть старая, сложная, изматывающая связь, в которой нет победителей. Только двое, упрямо тянущих друг друга к гибели — и не способных отпустить. Руди не может отвести взгляд.

Господи, она его любит.

Руди вдруг ясно понимает: Белла не ищет «лучших перспектив». Она не уйдёт. Не потому что зависима. Он считал её хищницей, а она оказалась верной собакой, которая возвращается даже на пепелище, если там остался её человек.

И всё, что он о ней думал, все обидные намёки, подлые письма, грязные догадки — вдруг стало глупым, жалким, бессильным. Он хотел спасти, разрушить, разъединить — и всё зря.

Правда всегда лежала на поверхности.

Том отрывается первым.

— Мы играем с огнём, — бормочет Белла, поправляя воротник его рубашки.

— Если пойдут слухи, я использую это, — его уверенность непоколебима. — Скажу, что это месть лейбористов. Или фальсификация. Или просто вызову жалость. Они уже верят в меня — значит, простят.

— А меня?

— А ты всегда будешь красивым поводом для скандала, Белла. Тебе простят даже больше. Особенно если наденешь чёрное платье и пройдёшься в нём перед камерами.

— Я не кукла, Том.

— Ты — не кукла. Ты оловянный солдатик.

Руди разжимает пальцы. Дверной косяк уже влажный от пота. Он медленно отступает. Не из страха — из… уважения, возможно. Или страха перед чем-то другим. Более реальным.

Перед силой, которую недооценил.

Перед тем, что ни компромат, ни письма, ни партия — не разрушат. То, что держится не на страсти, а на связи. Страшной, крепкой и тихой.

А ведь всё началось четыре года назад, в частном клубе «Атенеум»…