Идущая в тени (гет)

Твоя любовь — как тень, она всегда со мной.

— Бонни Тайлер, «Total Eclipse of the Heart»

Теперь, когда я знаю, чего мне не хватает, ты не можешь просто оставить меня.

— Evanescence, «Bring Me to Life»

— Гермиона, — его голос был тонким и отчаянным, заставляя выбившиеся колечки волос у её уха вибрировать и скользить по шее, словно ласка любовника. Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и все истины, которые они никогда не произносили, казалось, пели из его блестящих глаз.

Кто-то позади него закричал. Испуганная, но решительная толпа хлынула вперёд.

— Гермиона, — повторил он, и это было почти как стон. Зажатый в Армии Света, он нашёл её руку, их пальцы на мгновение переплелись. Он подвинулся ближе; она чувствовала его жар. Его губы лишь слегка коснулись её ушной раковины — они были лучшими друзьями, шепчущимися перед битвой.

Он снова выдохнул её имя, ещё раз, и это был вздох и обещание: — Когда всё это закончится, ты... мы... я хочу...

— Я знаю, Гарри, — сказала она, остановившись, чтобы вглядеться в его глаза своими, позволить ему увидеть, что она чувствует, позволить себе отразить все эмоции, которые она теперь видела плещущимися в его взгляде.

Пальцы Поттера снова коснулись её пальцев, скользнули вверх по руке, оставляя за собой огненные следы. Её дыхание участилось, стало прерывистым. Его дыхание было тёплым на её челюсти, на кончике подбородка. Его глаза горели в её глазах.

Почти незаметно он наклонился вперёд. Гермиона почувствовала, как дрогнули её ресницы, когда глаза начали закрываться.

Он собирался её поцеловать.

Это была кульминация многих лет тайных желаний, в которых она не признавалась даже самой себе. Это должно было случиться здесь, в самом неподходящем из мест, в самой неромантичной компании, стиснутыми прямо у входа в Большой Зал, вместе с Орденом Феникса и всеми, кто стоял с ними, готовыми встретить то, что их в конечном итоге ожидало.

Гермиона смирилась с мыслью о смерти, по крайней мере, в абстрактном смысле. Она готовилась к этому дню как могла, помогала Гарри готовиться как могла, и обнаружила, что почти спокойна. Какое, в сущности, имело значение, погибнет ли она в битве, если поставленные цели будут достигнуты? Самым важным было обеспечить полное уничтожение Волдеморта. Но теперь, когда перед ней открылась эта совершенно новая перспектива, путь, который она считала закрытым — или несуществующим, — она обнаружила, что немного досадует на момент. Почему они должны идти спасать мир именно сейчас? Но она знала, что не ожидала бы от него — или от себя — ничего меньшего.

Её голова слегка откинулась назад. Они почти не соприкасались, но она чувствовала его лучистое тепло, исходящее от того места, где его рука лежала на её локте. Его дыхание переместилось выше и теперь обвевало её лицо.

Шум становился оглушительным. Палочки были подняты; раздавались выкрики вызова, провозглашения триумфа, заглушающие страх. Кто-то говорил. Гермиона подумала, что это мог быть Римус Люпин, но не была уверена. Голос казался далёким и искажённым, словно воспроизведённым на слишком медленной скорости или услышанным издалека.

— Обещай мне... — сказал он, шепча почти ей в губы, его губы едва касались её, всё ещё балансируя на этой тонкой грани — двое друзей шепчутся, просто двое друзей шепчутся вместе. Она задалась вопросом, не думал ли он об Уизли, разбросанных по толпе.

— Конечно, Гарри, — закончила она, хотя он не договорил. Ему и не нужно было. Она отдала бы ему всё, пожертвовала бы всем, пошла бы куда угодно... несмотря на — или, возможно, из-за — того, что он никогда бы её об этом не попросил. Она так долго его любила.

Его рука скользнула обратно к её руке, два коротких, бодрых пожатия и лёгкий, как пёрышко, поцелуй в щеку — просто двое друзей, просто двое друзей — и огромные двойные двери Хогвартса начали медленно распахиваться.

Она увидела, как поднялся подбородок Гарри, угасающий западный свет теперь пробивался сквозь щель, чтобы блеснуть на его очках. Она поискала Рона в толпе, заметила его рыжую голову, отливающую огненной медью. Он коснулся палочкой виска в безмолвном приветствии. Она кивнула в ответ, лишь одним быстрым движением подбородка вниз. Они все уже попрощались ранее в гостиной Гриффиндора.

— Одно быстрое убийство, и всё это закончится, да? — подколол её Гарри, ободряюще скривив губы, умоляя её найти хоть толику юмора в его словах. Её инстинктом было по-менторски отчитать его: «Гарри, даже не шути о таких вещах». Вместо этого она ответила:

— Мы все должны вернуться к ужину.

Благодарность, осветившая его глаза, согрела её сердце.

А потом появились Римус и Рон, выстраиваясь в заранее спланированный строй, и человеческая масса двинулась вперёд.

И времени сказать что-либо ещё не было.

* * *

Орден Феникса сделал всё возможное, чтобы подготовиться к натиску. Тайный ход в подвал «Сладкого королевства» был изрядно протоптан бойцами, планировавшими подойти к замку со стороны Хогсмида и обойти Пожирателей Смерти с фланга. Члены Ордена прятались почти в каждом доступном окне и башне, стараясь не глазеть на огромное количество гигантов, оборотней, троллей и зловещих фигур в капюшонах и мантиях, выстроившихся на лужайке Хогвартса.

Гермиона, Гарри и Рон были размещены с фронтальной атакующей группой, их главной задачей было найти Волдеморта и уничтожить его — или позволить Гарри уничтожить его — как можно быстрее. Они делали ставку на то, что существовал приказ не причинять вреда Гарри, что Волдеморт хотел лично насладиться убийством Гарри.

Тихая волна отчаяния начала подниматься в Гермионе, когда две группы людей устремились навстречу друг другу. Они через столькое прошли за последние три года с тех пор, как закончили школу: переводили и расшифровывали смысл загадочных записок, оставленных им Дамблдором после того, как его так шокирующе убили, отравив бутылкой медовухи, подумать только; постепенно раскапывали ужасающую правду о крестражах и о том, на что пошёл Волдеморт, чтобы избежать смерти — это включало довольно неприятную поездку в тюрьму Азкабан и напряжённый допрос бывшего профессора Слизнорта, которого держали за убийство Директора и насильно напоили Веритасерумом. Это заняло три года, годы разочарований, отчаяния, боли, душевных мук и смертей. Они потеряли многих: Перси, Билла, Грюма, профессора МакГонагалл. Каким-то образом им троим удалось выжить, хотя Гермиона иногда задавалась вопросом, не был ли её характер настолько необратимо испорчен, что, даже когда война закончится, она никогда не сможет вернуть себя прежнюю.

Но в конце туннеля забрезжил свет. Вот он, наконец, перед ними: Минотавр, наконец маячащий перед ними, после того как они годами брели, полуслепые, съёживаясь от страха, по лабиринту. Больше не будет уклонений, бегства, отрицания, отступления — теперь оставалось только сражаться. Гермиона слишком хорошо знала, что ожидание чего-то ужасного зачастую хуже самого события.

И Гарри коснулся её, едва поцеловал — обещание, клятва того, что должно было произойти. Мог ли он действительно, по-настоящему любить её? Неужели у них действительно будет шанс? Её сердце сжалось от крошечного ростка надежды, бережно свернуло его внутри себя, убрало в укромное место.

Грохот битвы вытеснил воспоминание о его шёпоте ей на ухо. Прохладный сумеречный ветер, несущий с собой не свежесть, а смрад крови, сожжённой плоти и смерти, унёс ощущение его дыхания, ласкавшего её лицо. Вид Симуса, с разорванной грудью, падающего в лужу собственной крови, затмил воспоминание о желании, светившемся в глазах Гарри.

Она бросилась на землю, когда над её головой пропело заклятие. Трава колола щеку, грязь скользила и забивалась под ногти, а её кровь стучала в ускоренном ритме в ответ на стаккато её сердца.

Больше не было времени думать о Гарри, даже смотреть в его сторону.

Она с головой ушла в дело завершения проклятой Войны.

В ушах звенело, пока она сражалась, пробираясь сквозь схватку, её движения руки были решительными и точными, её палочка — тонким и хлещущим коричневым размытым пятном. Она чувствовала жар крови на лице, нарастающий, волнующий прилив адреналина, и время от времени до её ушей доносился нечленораздельный крик ярости или усилия, и она с удивлением понимала, что источником его была она сама. Бесчисленное количество волшебников и волшебниц в масках пали перед ней, и она не смогла бы потом никому рассказать, что именно произошло.

А потом весь сценарий, казалось, резко оборвался. Она могла бы поклясться, что действительно услышала скрежет иглы фонографа по винилу. Резкий поворот головы позволил ей мельком увидеть Гарри и Рона, не невредимых, но всё ещё стоящих, слева от неё. Гарри обменялся с Роном нечитаемым взглядом и начал двигаться вперёд, мягко опуская её руку, которая уже начала подниматься, чтобы прицелиться и взмахнуть палочкой, которую она сжимала так крепко, что оставила миниатюрные борозды на тонкой рукоятке.

Её губы приоткрылись, но протест умер у неё в горле, когда она и Рон начали сближаться, словно по заранее отрепетированному сценарию. Гарри не оглянулся на них, но его спина была прямой, плечи расправлены, голова поднята. Было ясно, что он не боится, и этот неопровержимый факт заставил Гермиону ещё больше устыдиться страха, от которого она вся дрожала.

Волдеморт ждал, и казалось, будто время буквально остановилось. Зловещая тишина окутала поле боя, словно тяжёлый, удушающий бархат, пока все ждали, слишком хорошо зная, что это будет предпоследний акт, что конец близок. Широкий взмах палочки Тёмного Лорда образовал огромный куполообразный щит, полупрозрачный, но мешающий кому-либо повлиять на исход. Случайный Пожиратель Смерти мог бы легко выстрелить в Гарри, когда тот, полностью сосредоточенный, двигался к своему заклятому врагу, но, конечно, эго Волдеморта этого бы не допустило.

Пот стекал с линии роста волос Гермионы в глаза, обжигая и смешиваясь со слезами. Купол мерцал и колыхался перед её взором, как желе. Она почувствовала, как грязные пальцы Рона переплелись с её.

И дуэль началась.

Двое мужчин кружили друг вокруг друга, как настороженные пантеры, каждый не уверенный в правильном первом шаге, каждый ищущий что-то, что можно использовать. Глаза Гарри пылали праведным гневом, различимым даже сквозь щит Волдеморта. Его зубы были стиснуты, грудь вздымалась; Гермиона чувствовала, как дышит в унисон с ним. На мгновение она снова позволила себе вспомнить лёгкое, как пёрышко, прикосновение его губ к её, и когда прозвучало первое заклятие, оно сильно её напугало.

Заклятия летели с бешеной скоростью, разноцветные лучи света, которые либо беспорядочно — и ужасающе — рикошетили от купола, либо сливались с ним с серией трескучих хлопков и шипения. Кроме этих звуков, царила жуткая, почти полная тишина, так как все заклинания произносились невербально. Гермиона была весьма удивлена, насколько хорош стал Гарри.

Битва, казалось, длилась часами. То, чего Гарри не хватало в опыте или Тьме, он компенсировал молодостью и нестандартным мышлением. Тем не менее, Гермиона видела, что он устаёт: его рука с палочкой начала опускаться, дрожа от напряжения и опасно открывая правый бок для атаки. Его волосы были мокрыми насквозь, а на одежде виднелись пятна пота. Казалось, ему трудно удерживать очки на месте перед глазами, и он поднял дрожащую левую руку, чтобы поправить их.

Волдеморт сделал свой ход.

— Гарри! — невольно вскрикнула Гермиона, хотя и не знала, может ли звук снаружи вообще проникнуть сквозь купол. Её пальцы впились в руку Рона.

Но потом она увидела, как голова Гарри резко поднялась, увидела траекторию его взгляда, его палочки, увидела, как прекратилась дрожь, и поняла, что он более чем осознаёт, что происходит вокруг него.

Усталость была притворством.

Зелёный свет вырвался из кончика палочки Волдеморта, нацеленный, как настоящая стрела, в грудь Гарри. Мальчик, Который Выжил, стоял, широко расставив ноги, не пытаясь увернуться, блокировать или контратаковать.

Гермиона знала, что они отрабатывали, знала, какой козырь был у Гарри, и всё же её сердце застряло в горле. Лицо Рона было бледным, как старое молоко.

В последнюю возможную секунду Гарри выкрикнул одно слово на латыни.

— Инфлекто!

Гермиона затаила дыхание, сама того не осознавая. Зелёное свечение на кратчайший миг коснулось кончика палочки Гарри и начало двигаться в противоположном направлении ещё быстрее, словно отскочило от палочки, как пловец отталкивается от бортика в конце дорожки. Она смутно уловила нарастающий до крещендо гул голосов, подобный океанским волнам.

Палочка Волдеморта превратилась в размытое пятно, в его глазах застыла красная паника, и пока его тонкие губы формировали слова, Авада поразила того, кто её породил, обратившись, наконец, против своего хозяина. Его тело изогнулось дугой в воздухе, парабола закончилась у основания купола, который замерцал и исчез в небытие.

Гарри осторожно шагнул вперёд, тихо призывая палочку Тёмного Лорда. Тишина густо лежала на ушах Гермионы, как ватные тампоны, и была нарушена лишь резким треском палочки Волдеморта в пальцах Гарри.

Судорожный вдох Волдеморта подлил масла в огонь перешёптываний. Гермиона невольно двинулась к Гарри, словно предупреждая, но Рон заставил её остаться на месте. Тёмный Лорд лежал ничком, без палочки, его грудь впала и почернела от удара отражённого заклятия. Очевидно, он поспешно пытался применить какое-то контрзаклятие против Авады Кедавры, но, хотя это и уберегло его от немедленной смерти, этого оказалось недостаточно, оно не успело вовремя.

Угрюмый красный свет начал угасать в его зловещих глазах; его дыхание было тяжёлым и замедлялось. Один за другим с поля боя раздались приглушённые крики агонии в диссонирующем и отчаянном хоре, когда Тёмные Метки начали реагировать на падение своего Хозяина. Пожиратели Смерти начали шататься и падать, пока оставшиеся члены Ордена пытались конфисковать как можно больше палочек.

Рон отпустил руку Гермионы, когда её глаза закрылись, и она почувствовала, как огромный шлакоблочный груз тревоги снялся с её груди. Гарри развернулся на пятке, повернулся, чтобы посмотреть на неё, и яркая уверенность в том, что он не забыл их поспешных прикосновений в Большом Зале — что, на самом деле, он не переставал об этом думать, — заставила её сделать полшага назад, чтобы не упасть.

Она не знала, когда начала плакать, но почти одновременно смеялась — высоким, дрожащим, эйфорическим звуком, рождённым усталостью и облегчением. Она знала, что у них были потери, тяжёлые потери, но не могла заставить себя осознать ничего, кроме того, что он жив и они победили.

Лёгкое движение мелькнуло на периферии её зрения, и она снова посмотрела на их поверженного врага. Одна костлявая, изогнутая рука всё ещё двигалась, дюйм за дюймом подбираясь к своей паре на другой стороне. Она мгновение слепо шарила, и Гермиона уже начала думать, что это просто последнее инстинктивное движение, без всякой рациональной мысли, когда пальцы сомкнулись на тяжёлом перстне с печаткой и решительно его повернули. Едва заметно губы, хотя и оттянутые в предсмертной гримасе, начали двигаться.

Ужас запустил учащающийся барабанный бой в висках Гермионы, и прежде чем её губы успели разомкнуться, Гарри рухнул, словно его сбила натянутая верёвка.

— Гарри! — её нечеловеческий вопль едва не содрал слизистую с её горла. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Рон обернулся на её крик, но с ужасающей ясностью заметила двух дуэлянтов, разделённых менее чем двумя метрами, дышащих ужасающе медленно, в такт друг другу.

Она бросилась к нему, её зрение сузилось, пока она не увидела только его, лишь его одного, замечая пятна грязи на коленях его джинсов, рваную рану на руке, развязавшийся шнурок его кроссовка.

— Гарри. О, Боже мой, Гарри. Кто-нибудь! — она тянулась за палочкой, произнося все заклинания, какие только могла придумать, так быстро, как только могла их сформулировать, едва чувствуя обжигающие слёзы, мочившие её щёки.

Тщетность ударила её, как бладжер. Она не могла противостоять тому, чего не знала. Её ищущие руки скользили по его плечам, лицу, поправляя очки, путаясь в волосах, сжимая его руки в своих. Его кожа была липкой.

— Гарри, пожалуйста, Гарри, останься со мной. Останься со мной. Ты обещал.

Рон был на коленях рядом с ней.

— Что случилось? — он казался таким же потрясённым, как и она. Вокруг неё, над ней и позади неё было движение. Она узнала голос мадам Помфри.

— Я не знаю. Тот перстень... он что-то сказал, я не знаю... — её голос был срывающимся и бессвязным. Она крепче сжала руку Гарри, словно могла передать жизнь через кончики пальцев в его. Гермиона прижалась губами к его рукам, ей показалось, что она почувствовала слабое движение, но когда она резко взглянула на его лицо, его глаза были отсутствующими, стеклянными, не реагирующими.

Когтистые руки раздирали ей грудь. Её лицо было липким, из носа текло, и всё же она жадно смотрела на его лицо. «Будь Мальчиком, Который Выжил, пожалуйста, Гарри».

Ещё один вдох, более поверхностный и медленный, шумный, но неэффективный. Его губы приобрели синеватый оттенок. Мадам Помфри вводила зелья и произносила заклинания, как одержимая, но Гермиона смутно слышала смирение в её голосе.

Крики Пожирателей Смерти усилились до ещё большей какофонии, и Гермиона поняла, что Волдеморт наконец перестал существовать. Почти в то же самое время — едва ли через вдох — она почувствовала, как пальцы Гарри обмякли в её руках.

— Нет, — выдохнула она, едва слышно. Затем громче: — Нет! НЕТ!

Мадам Помфри взмахнула палочкой и начала отмечать время смерти. Гермиона почувствовала, как медленно рассыпается на части; она сворачивалась, как ипомея в сумерках, её волосы рассыпались по его груди.

Слёзы хлынули, словно прорвало плотину, полностью застилая ей зрение, пока она вытирала лицо его рукавом. Глубокие, судорожные, истерические рыдания исходили откуда-то, и она смутно удивилась, почувствовав, как они сотрясают её собственную грудь, которая казалась такой мучительно пустой, словно её сердце физически удалили — нет, уничтожили.

Она всё ещё чувствовала прикосновение его губ к её щеке, уху, рту, всё ещё чувствовала забавный скачок в животе, когда их руки соприкасались. Теперь их руки снова соприкоснулись, но Гарри не чувствовал и никогда больше не почувствует. Её глаза скользили по лицу Гарри; синевато-серый оттенок так сильно менял его, что это причиняло боль. Гермиона пыталась вспомнить, как он выглядел, когда его тёмные волосы и зелёные глаза добавляли яркие штрихи к его общей бледности, задумчивый взгляд, быстрая улыбка... Она нежно откинула его волосы со лба. Горе было невыносимым грузом, который грозил вырасти экспоненциально, раздавить её под своей бесчувственной тяжестью.

«Я никогда больше не увижу, как он мне улыбается, никогда не встречу его взгляд и не узнаю, что он думает то же самое, что и я, никогда не буду разговаривать с ним посреди ночи, когда все остальные спят». «Никогда» всегда было трагическим словом, подумала она, но теперь это было оружие, и она безжалостно кромсала им себя, хотела задохнуться от него. «Это слишком, слишком много... пожалуйста...»

Окончательность, чудовищность потери парализовали; она отчаянно пыталась это осознать, но в животе стоял ком, сжатые пальцы сдавливали горло; она не могла дышать, не могла думать; она могла только касаться его и плакать о том, что ушло.

Нежные руки обхватили её предплечья, и она сопротивлялась их попытке оттащить её.

— Прекратите. Прекратите. Оставьте меня в покое. Я не могу уйти; я не могу его оставить. Я обещала.

— Гермиона... милая... он... он ушёл. — В голосе Рона тоже были слёзы, и она умоляюще посмотрела ему в лицо, скорбя, с покрасневшими от слёз глазами.

— Ты не понимаешь. Мы обещали.

— Я понимаю, — ответил он. Она никогда не видела его таким старым и усталым. Её глаза умоляли его, словно прося сказать, что это неправда, что этого не случилось.

— Пожалуйста, позволь мне остаться здесь, с ним. — Он снова коснулся её, нерешительно, и она отдёрнулась.

— Гермиона, ты должна идти! — Голос Рона стал твёрже, и это её разозлило. Когда она почувствовала, как он снова схватил её за руки, с большей силой, и поднял на ноги, она ощутила убийственную ярость.

— Оставь меня в покое, — отчеканила она слова с яростной окончательностью. Он проигнорировал её. Когда она упёрлась ногами, он просто потащил её, оставив несколько метров параллельных борозд, прорытых её каблуками в грязи.

Тогда она начала кричать, не заботясь о том, кто слышит, умоляя о Гарри, протягивая к нему руки и обзывая Рона всеми грязными ругательствами, какие только могла придумать.

— Гермиона! — Голос Рона был надломленным, умоляющим. Его глаза и щёки были такими же мокрыми и красными, как её. — Гермиона, ты не можешь делать это здесь, не сейчас, не так. — Её подбородок мятежно дрогнул, но она слушала.

— Им придётся убрать его... его... его, Гермиона. — Рон говорил осторожно, так осторожно, словно его слова были снарядами, которые могли её ранить.

— К чему такая спешка? — устало спросила она.

— Здесь небезопасно. Ради Мерлина, оглянись, Гермиона. — Он стоял за её спиной, как часовой, с всё ещё выставленной палочкой, и Гермиона почувствовала, как её внутренности подпрыгнули и сжались от вернувшегося страха.

Она посмотрела, медленно, неохотно, сглотнув рыдание и следуя краткой инструкции Рона.

Сумерки давно сгустились, и серая дымка затянувшегося дыма делала всё ещё темнее. Яркие белые искры множества заклинаний «Люмос» метались туда-сюда по полю боя. Даже в их переменчивом свете Гермиона узнала многих павших.

— О Боже... — выдохнула она. Там была Парвати Патил, стоявшая на коленях и плачущая над распростёртым телом своей сестры-близнеца. Симус, она уже знала, погиб, и, похоже, Дин тоже был убит. Двое когтевранцев лежали рядом, лицом вниз, так что она могла опознать их только по цветам факультета. Блестящие светлые волосы могли принадлежать Луне или Лаванде, но яркий и безупречный маникюр говорил сам за себя. Было двое или трое павших, у которых могли быть рыжие волосы, но из-за неверного света было трудно разобрать. Казалось, что тех, кто был в белых повязках Ордена, среди павших было гораздо, гораздо больше, чем Пожирателей Смерти в чёрных мантиях. Те из Ордена, кто ещё стоял, сжимали в руках по пять-шесть конфискованных палочек.

Рон дал ей посмотреть, пока не понял, что она всё осознала, затем наклонился, говоря ей на ухо тихим голосом:

— Я не знаю, как долго Тёмная Метка будет на них действовать. Или когда они поймут, что всё ещё превосходят нас числом. Или когда их союзники это осознают и выйдут из Запретного Леса, чтобы добить нас. — Гермиона с испугом отметила, что он прав, и ни одного нечеловека не осталось на лужайке. — Ты понимаешь, что я говорю?

Она встретилась с ним взглядом, и его взор был чёрным в темноте. Её губы дрогнули, она сжала их и кивнула.

Она поняла. Рон говорил, что они всё ещё не в безопасности, что их потери огромны, что, хотя они и победили — Он победил, — это могло быть ещё не конец. Это казалось совершенно несправедливым.

— Мадам Помфри! Мадам Помфри! — раздался знакомый голос. — Пожалуйста... Чарли... он... всё плохо... я пыталась... Рон! — Раздался крик, и летящая фигура, с рыжими волосами, развевающимися, как алый вымпел на ветру, бросилась ему в объятия.

— Джинни! — выдохнул он, крепко обнимая её, а затем отстраняясь, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Ты видела остальных? Маму? Папу?

Джинни покачала головой, и её лицо исказилось, когда она попыталась заставить свой рот произнести обычные слова. — Я нашла... папочку... — То, как по-детски она назвала отца, пронзило Гермиону, как клинок рапиры. — И Чарли... я думаю, он... — Её горло сжалось вокруг слова «умирает».

Голова Рона поникла между плеч, и Гермиона рассеянно провела рукой по его руке, её взгляд вернулся к Гарри. Младшая Уизли проследила за её взглядом.

— Значит, это правда, — только и сказала Джинни глухим, мёртвым голосом, и это, казалось, полностью её опустошило. Слово, очевидно, начало распространяться, но предстояло ещё многое сделать, подвести итоги, разобраться с пленными. Рациональная часть Гермионы это понимала, но остальная её часть была нетерпеливой и злой.

— Гермиона, — снова заговорил Рон, пытаясь звучать спокойно, но она уловила отчаянное подводное течение. Она должна была быть сильной, спокойной и рациональной, той, кто держит всех остальных вместе. «Я не справлюсь с этим, если ты тоже развалишься», — казалось, говорил он.

— Нам нужно найти Римуса или... или... — Она нащупывала имя кого-то, кто ещё мог быть жив, но сумела сохранить голос в основном ровным. — Если их... если мы не сможем, тогда ты... тогда тебе придётся взять командование на себя, Рон. — Она попыталась ободряюще улыбнуться, но её голос опасно дрогнул на его имени. Подошёл Невилл и переносил тело Гарри по указаниям удаляющейся мадам Помфри. Медсестра поспешно двинулась в направлении вытянутой руки Джинни, но Гермиона проводила их одноклассника глазами до самых больших двойных дверей Хогвартса.

Она помнила взгляд Гарри, то, как его пальцы дразняще касались её пальцев. Гермиона чувствовала руку Рона под своим локтем, пока они осторожно пробирались сквозь павших. Она опустилась на колени рядом с ним, пропуская пальцы сквозь его волосы при рыданиях, которые сотрясали его, когда свет покинул глаза Чарли, и она задавалась вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда она не будет чувствовать такой боли.