Vèr ès arany || Кровь и золото (джен)

… В 1294 году Адольф фон Нассау, избранный король германских земель, отдал земли на западной границе Австрийской марки, в альпийской долине, в ленное владение роду Волчанов. Шлосс Дурмстранг, настоящее орлиное гнездо, вонзающийся в небо тремя башнями и щетинившийся зубцами двойных стен, стал известен как первый на континенте институт магов. Только чистокровные могли учиться здесь, только юноши удостаивались чести надеть красный плащ с эмблемой турула.

Глубокое озеро Шварцзее окаймляло шлосс с трёх сторон обрывистые берега поросли темнохвойным лесом, и только на южных отрогах купы буков и каштанов оживляли ландшафт летом. Как только лёд становился прочным, занятия фехтованием и боевой магией проходили там, в кругах зачарованных огней, в кинжальном пламени факелов. Тут не было поблажек или скидок на возраст, каждый студент был подобен клинку, а клинки закаляют в крови.

Замок сильно продувало. Не спасали даже защитные заклинания, окружавшие его со всех сторон. Солнце в окрестных горах было не частым гостем, поднимаясь над горизонтом ближе к часу дня, и закатываясь не позже четырёх. Тех нескольких часов, что оно невысоко зависало в небе, было явно не достаточно, что бы прогреть каменные стены. Скользкие от ледяной сырости они, казалось, источали пронизывающий холод.

Трое студентов, сгрудившихся вокруг потрескивающего очага, этого не замечали. Между ними пронеслась бутылка жубрувки, контрабандой пронесённая в школу. Ее золотистый оттенок мерцал в свете камина. Каспер Барнет, широкоплечий парень, чьи бледные щеки лихорадочно горели в отблесках пламени, первым поднял щербатый деревянный кубок, и в голосе прозвучало низкое рычание.

— За изгнание дьявола, — произнес он с яростным торжеством. — Пусть карпатские волки обглодают его кости.

Збигнев Судохольски, худой и гибкий, как гадюка, стукнул своей чашкой по чашке Каспера. Когда полено в очаге рассыпалось искрами, глаза и волосы полыхнули красным, придавая ему зловещий вид.

— На здоровье, — усмехнулся он. — Этот шваб-полукровка думал, что сможет вырезать свои амбиции на нашей плоти. А теперь только глянь на него — опозоренный, он возвращается к своей мадьярской беспородной матери.

Станислав Кагут, самый младший, с еще нежным лицом под копной смоляных волос, смотрел в огонь.

— Марек не кричал, — пробормотал он. — Ты заметил? Когда Геллерт… когда ублюдок перерезал ему горло в этом круге, Марек просто… вытаращил глаза. Как будто его опустошили еще до того, как нож коснулся его.

Пламя вспыхнуло, будто почуяв отголоски тёмной ритуальной магии от одних лишь воспоминаний. Барнет крепче сжал чашку в кулаке.

— Якорь души, — сказал он. — Так шептались профессора. Геллерту нужна была «чистая» жертва, чтобы усилить ту магию, за которой он охотился. Это уже не тёмные искусства. Это что-то за гранью. — Он сплюнул в огонь, и слюна зашипела. — Марек был «поляком». Это и есть чистота. А не бредни какого-то немецкого ублюдка.

Судохольски подался вперед, глаза его сверкали.

— Говорят, он умолял директора не отсылать его. Даже встал на колени. Как трогательно.

— Он должен был пресмыкаться перед нами! — огрызнулся Каспер. — После того, что он сделал. Ты думаешь, они действительно смогут укротить его? Такую тварь не запрешь.

По комнате пронесся сквозняк, и огонь в камине заметался. Кагут поежился и плотнее закутался в подбитый мехом плащ.

— Он вернется, помяните моё слово. Не ради школы — ради мести. Такие твари… не забывают и не прощают.

— Пусть его. — Збигнев вынул из ножен свой кинжал с изрезанным рунами лезвием и воткнул его в стол между ними. — В следующий раз мы вырежем ему сердце. Посмотрим, как тогда пройдут его драгоценные ритуалы.

Каспер ухмыльнулся ощерившись и снова наполнил бокалы.

— За Марека, — прогрохотал он. — И за истину, которой здесь никогда не научат: кровь имеет значение. Наша кровь. А не какой-то безродный przeklęty, играющий в божественность.

Тост повторил нестройный хор голосов, но взгляд Станислава задержался на рукояти кинжала, все еще дрожащего. Снаружи ветер завывал, как загнанный зверь, и на мгновение тени на стенах, казалось, изогнулись в знакомой насмешливой улыбке.

-

* Примечание: «Шваб» — польский уничижительный термин, обозначающий немцев; «przeklęty» означает «проклятый».*

«Жубрувка» — польская крепкая настойка на травах.

-

Дверь распахнулась с такой силой, что зазвенели бутылки с водкой. В дверном проеме возникла высокая, массивная фигура, в мерцающем свете камина его резкие черты казались хмурыми. Сергей Пегов, новгородец — префект, сосед по комнате и самый безжалостный дуэлянт на их курсе — посмотрел на троицу с ледяным презрением.

— Идите спать, идиоты, — рявкнул он. — Уже чертовски поздно. Или ты, морда кашубская, хочешь, чтобы завтра австрийцы бросили тебя в Черное озеро?

Каспер, раскрасневшийся от выпитого, лениво махнул рукой.

— А… Пегов, присоединяйся к нам! Мы празднуем.

— Мне все равно, — вмешался Сергей, делая шаг вперед. Его длинная тень поглотила огни камина. — Завтра с утра чертова боевка. Решающий практикум. И если кто-нибудь из вас споткнется, как пьяный козёл, перед Кёвари и его венгерской сворой, я лично скормлю вас лешему.

Збигнев ухмыльнулся, вертя в руках кинжал.

— Боитесь, что мы поставим вас в неловкое положение, товарищ?

Губы русского скривились.

— Боюсь, что вы проиграете, — холодно поправил он. — Кёвари со своей псарней и так считают нас варварами. Если от тебя будет разить дешевой водкой, они скажут, что мы даже спиртное в руках держать не умеем, не говоря уже о волшебной палочке.

Станислав, который до этого разглядывал остатки в чашке, нахмурился.

— Они будут хуже, чем обычно? Теперь, когда он ушел…

На щеке Сергея дернулся мускул.

— Гриндельвальд был уродом, но, по крайней мере, он держал их в узде. А сейчас они как голодная свора. И набросятся на любого, кто слабее. — Его темные глаза скользнули по каждому из них. — Особенно на вас троих.

Каспер осушил свою чашку и встал, слегка покачиваясь.

— Отлично. Но если этот дьявол Кёвари хотя бы посмотрит на меня неправильно…

— Ты что? Тебя стошнит на него? — усмехнулся новгородец. — Спокойной ночи. И если я услышу еще хоть слово, я прокляну вас всех так, что ближайшую неделю никто не расколдует.

С этими словами он повернулся и прошествовал к своей кровати, в последний раз резко задернув тяжелые меховые занавески.

Збигнев пробормотал что-то невнятное себе под нос, но огонь в камине угасал, и холод снова пробрался внутрь. Один за другим они, пошатываясь, добрались до своих коек.

Снаружи ветер завывал в железных шпилях Дурмстранга, а далеко

внизу волновались черные воды озера. Завтра, так или иначе, на снегу будет кровь.