Сага Огня и Льда: Тень Некроманта (гет)

Морозный воздух, пахнущий озоном и смертью, медленно оседал на поляне, превращая дыхание в густой пар. Буря утихла. Ледяные изваяния Ищущих, застывшие в немых криках вечного ужаса, зловеще поблёскивали в пробивающихся сквозь мёртвые кроны лучах солнца. Тишина, пришедшая на смену какофонии битвы, была почти физически ощутимой, тяжёлой, как погребальный саван.

Гарри сидел на покрытой инеем земле, чувствуя, как жизнь медленно возвращается в его скованные тёмной магией конечности. Он не смотрел на поверженных врагов. Его взгляд был прикован к девушке, стоящей посреди этого ледяного апокалипсиса. Его Гермиона. Валькирия.

Она опустила руки, и синее пламя в её глазах, такое холодное и нечеловеческое, погасло, уступая место бесконечно знакомому, тёплому карему цвету, в глубине которого сейчас плескался целый океан эмоций. Он видел в них облегчение, такое сокрушительное, что оно граничило с болью. Видел отголоски паники за его жизнь. И видел нежность, безграничную и всепоглощающую, которая смывала с её лица маску безжалостной воительницы, возвращая ему ту самую девочку, что когда-то поправляла его очки и заставляла делать домашнюю работу.

Они покинули проклятую поляну, не оглядываясь. Их пальцы были сплетены в замок, крепкий и надёжный. Ладонь Гермионы была холодной, словно она всё ещё держала в руке осколок льда, но Гарри чувствовал, как его собственное тепло, жар его новой, обретённой веры, медленно согревает её. Они вышли из тени мёртвого леса, и мир снова наполнился красками и звуками. Шелест живых листьев, пение незнакомых птиц, запах влажной земли — всё это казалось оглушительно ярким после безжизненного царства Белиара.

Путь к башне Ксардаса был долгим. Они шли молча, но это молчание не было пустым. Оно было наполнено невысказанными словами, вопросами, которые боялись сорваться с губ, и ответами, которые уже были видны в глазах друг друга. Каждый украденный взгляд, каждая слабая улыбка, каждое чуть более крепкое сжатие пальцев были красноречивее любых разговоров. Они заново учились быть вместе, привыкая к новым версиям друг друга, выкованным в горниле этого жестокого мира.

Гарри смотрел на неё, и его сердце сжималось от смеси гордости и леденящего страха. Эта девушка, его лучшая подруга, его любовь, превратила себя в оружие, чтобы найти его. Она повелевала льдом и туманом, её имя стало легендой, которую с трепетом пересказывали у костров. Он восхищался её силой, но в то же время его пронзала мысль о том, через что ей пришлось пройти в одиночку, чтобы обрести эту мощь.

Гермиона же, идя рядом с ним, чувствовала, как многомесячное напряжение, державшее её в ледяных тисках, медленно отступает. Рядом с ним она наконец-то позволила себе быть уязвимой. Его присутствие, тепло его руки, знакомый силуэт в мантии послушника магов Огня — всё это было якорем в бушующем море её души. Она смотрела на его повзрослевшее лицо, на резкие скулы, на стальную решимость в зелёных глазах, и видела уже не Мальчика-Который-Выжил, а мужчину, воина, чья вера была способна зажечь огонь из ничего.

К вечеру, когда тени стали длинными и холодными, они наткнулись на заброшенную охотничью хижину. Сложенная из грубых, потемневших от времени брёвен, она казалась островком безопасности посреди дикой местности.

— Нам нужно отдохнуть, — сказал Гарри, его голос был хриплым. — И поговорить.

Внутри пахло сыростью и старым деревом, но было сухо. Гарри одним щелчком пальцев, прошептав слово силы, зажёг огонь в полуразрушенном каменном очаге. Пламя взметнулось вверх, жадно облизывая сухие поленья, и его живой, танцующий свет отогнал мрак и холод. Гермиона достала из своей зачарованной сумки пару толстых одеял и немного еды — вяленое мясо и чёрствый хлеб. Пища была скудной, но сейчас она казалась им пиром.

Они сидели на полу перед огнём, укутавшись в одно одеяло, и тепло очага смешивалось с теплом их тел. И здесь, в этом убогом убежище, слова наконец полились.

Первой заговорила Гермиона. Её голос, обычно такой живой и уверенный, стал тише, почти бесцветным, когда она рассказывала о своём прибытии в пустую, пыльную башню. Она говорила о неделях одиночества, о страхе и отчаянии, которые она превратила в холодный, методичный план. Она описывала магов Воды, их спокойную мудрость, их учение о равновесии и потоках. Но в её рассказе не было благоговения ученицы. Гермиона говорила об их магии как о системе, которую она взломала, разобрала на составляющие и собрала заново, создав нечто более эффективное и смертоносное.

— Они учили меня чувствовать воду, а я научилась управлять её состоянием, — тихо говорила Гермиона, глядя в огонь. — Лёд, пар, туман… это всё лишь разные формы. Я не сражалась с монстрами, Гарри. Я решала задачи. Устраняла переменные. Каждый зачищенный сектор на карте приближал меня к тебе. Я стала… Валькирией, как они меня прозвали. Но я не чувствовала себя героиней. Я чувствовала себя машиной, программой, у которой была одна-единственная цель. Найти тебя. Всё остальное было неважно.

Гарри слушал, и его сердце болело за неё. Он представил её, одинокую, одержимую, прокладывающую себе путь через этот мир с помощью ледяного гнева.

Потом заговорил он. И его история была полной противоположностью. Он рассказал об унижении у ворот монастыря, о тяжёлом физическом труде, который должен был сломить его, но вместо этого закалил. Он говорил о смирении, о дисциплине — слова, которые Гарри Поттер из другого мира счёл бы оскорбительными. Гарри описывал, как пытался зажечь свечу одной лишь силой воли, как проваливался снова и снова, пока не понял, что дело не в технике, а в вере.

— Они научили меня, что Огонь — это не просто стихия. Это воплощение воли, порядка, света, который разгоняет тьму. Чтобы повелевать им, нужно было не понять его, как ты поняла лёд, а… поверить в него. Стать его частью. Моя магия не была сломана, Гермиона. Она была просто слепа. А они дали ей зрение.

Гарри рассказал о своих друзьях, Парлане и Бабо, о простых радостях вроде кружки вина после тяжёлого дня, о том, как его, чужака, постепенно приняли в свою семью. Он был не машиной, а частью общины. Его сила росла не из отчаяния, а из обретённой цели.

Они говорили долго, до самой глубокой ночи, и с каждым словом понимали, насколько разными были их пути. Она шла дорогой холодного анализа, он — дорогой горячей веры. Она стала легендой, которую боялись, он — чудаком, над которым сначала смеялись, а потом зауважали. Лёд и Пламя. Знание и Вера. Их истории были как две стороны одной монеты, как зеркальные отражения друг друга. И теперь, встретившись, они стали единым целым.

Когда слова иссякли, они просто сидели в тишине, глядя на догорающие угли. Гермиона положила голову ему на плечо, и он обнял её, прижимая к себе. Его рука легла ей на талию, и он почувствовал, как она расслабилась, как спало напряжение, которое она носила в себе, как броню. Её дыхание стало ровным и глубоким.

Этой ночью между ними не было страсти. Было нечто большее. Исцеление. Они лежали рядом, укрытые одним одеялом, и впервые за долгие, бесконечные месяцы не были Воином Огня и Валькирией Льда. Они снова были просто Гарри и Гермионой. И этого было достаточно.

Утром они двинулись дальше. Впереди, на горизонте, уже вырисовывался тёмный, неестественно острый шпиль башни Ксардаса. Она пронзала серое небо, как застывший вопль, как памятник чьей-то тёмной и непостижимой воле. Чем ближе они подходили, тем сильнее ощущалась её аура — аура древних знаний, запретной магии и всепоглощающего одиночества.

— Ты ему доверяешь? — спросила Гермиона, её голос был напряжён.

— Нет, — честно ответил Гарри. — Но он единственный в этом мире, кто знает, кто мы такие. Он помог мне выжить. Но я чувствую, что это была лишь инвестиция. Теперь он захочет получить свои дивиденды.

Тяжёлая дубовая дверь башни была приоткрыта. Они вошли внутрь. Их встретил тот же мрак, тот же запах пыли и озона. Но теперь здесь не было запустения. На столах горели свечи, в алхимической реторте что-то тихо булькало, а в воздухе висело напряжение, словно сам мир затаил дыхание в ожидании.

Из теней выступила высокая, сутулая фигура в истёртой фиолетовой мантии. Ксардас. Его слепые, светящиеся белым светом глаза, казалось, видели не их тела, а самые души.

— Я ожидал одного чужака, — пророкотал его глубокий, лишённый эмоций голос. — Но судьба преподнесла мне двух. Интересно. Твоя спутница, Гарри Поттер, обладает силой, которая нарушает равновесие ещё сильнее, чем твоя собственная.

— Мы пришли за ответами, Ксардас, — твёрдо сказала Гермиона, делая шаг вперёд. Она не боялась его. — Как нам вернуться домой?

Некромант медленно склонил свою лысую голову, и на его тонких губах появилась тень усмешки.

— Всё имеет свою цену, дитя Воды. Возвращение домой — особенно. Вам не хватит сил, чтобы прорвать завесу. Вам нужен… катализатор. Нечто, что сфокусирует вашу объединённую мощь.

Он хотел сказать что-то ещё, но в этот момент произошло нечто невероятное.

Воздух в центре комнаты затрещал, словно разрываемая ткань. Пространство исказилось, и на мгновение в нём открылась фиолетовая, пульсирующая рана — точно такая же, какая поглотила Гарри в Запретном лесу. Запахло озоном и горелой магией.

Слепящая вспышка заставила Гарри и Гермиону зажмуриться. А когда они открыли глаза, на каменном полу, прямо у ног Ксардаса, лежал измождённый, едва живой человек в грубых, помятых доспехах, какие носили заключённые в Долине Рудников. Он был без сознания, его лицо покрывали сажа и кровь, а в руке он мёртвой хваткой сжимал странный амулет.

Гарри и Гермиона замерли в шоке, не понимая, что происходит.

Ксардас же оставался невозмутим. Он опустил свой слепой взгляд на новоприбывшего и произнёс слова, которые ознаменовали начало новой, ещё более опасной главы их истории.

— А вот и третья переменная. Он наконец прибыл.