Эффект Лавгуд (джен)

Орден Мерлина первого класса оказался на удивление тяжёлым. Не физически — Гарри едва ощущал его вес сквозь плотную ткань парадной мантии, — а метафизически. Он давил на плечи незримой тяжестью тысяч взглядов, сотен фотовспышек, превращавших торжественный полумрак Большого зала Министерства в пульсирующее, слепящее марево, и, что хуже всего, весом ожиданий. Мир ждал от него, Гарри Поттера, Спасителя и Победителя, чтобы он носил эту награду с достоинством. Чтобы стоял прямо, улыбался сдержанно и олицетворял собой всё то, за что они, как считалось, сражались: порядок, свет и непоколебимую уверенность в завтрашнем дне.

Гарри же чувствовал себя самозванцем в дорогом костюме.

— Держись, — прошептал Рон, стоявший по правую руку. Его уши пылали, как два спелых помидора, выдавая его с головой. — Ещё немного, и можно будет поесть. Надеюсь, у них есть те маленькие сосиски в тесте.

Гермиона, стоявшая слева, смерила Рона укоризненным взглядом, но в её глазах плясали смешинки. Она чуть поправила свой собственный орден, блеснувший на тёмно-синей мантии, и её пальцы на долю секунды коснулись руки Гарри. Жест был почти незаметным, но он стоил сотни слов. «Мы здесь. Мы вместе. Мы справимся».

Гарри благодарно выдохнул. Спектакль благодарности почти закончился, по крайней мере, его основная часть. Золотое Трио получило свои награды под оглушительный рёв толпы, от которого, казалось, вибрировали даже массивные мраморные стены. Они произнесли короткие, заранее согласованные речи, полные слов о единстве и памяти павших. Гарри ненавидел каждую секунду. Ему казалось, что он снова стоит на сцене, но на этот раз не перед драконом или толпой Пожирателей, а перед чем-то куда более сложным и неумолимым — перед Историей, которая лепила из него, живого и нескладного парня, безупречный монумент.

Теперь же церемония перешла в более спокойное русло. Министр магии Кингсли Шеклболт, чей глубокий и ровный голос разносился по залу, зачитывал список тех, кто получал Ордена Мерлина второго и третьего классов.

— …за исключительное мужество и выдающиеся боевые навыки, проявленные во время Битвы за Хогвартс, Орденом Мерлина второго класса награждается Невилл Лонгботтом!

Зал снова взорвался аплодисментами, на этот раз особенно тёплыми, почти семейными. Невилл, смущённый, но гордый, вышел вперёд под руку со своей бабушкой Августой, чьё лицо, обычно суровое, как гранит Гринготтса, сейчас выражало почти неприкрытое ликование. Гарри улыбнулся — искренне, впервые за весь вечер. Это было правильно. Это было заслуженно.

Монотонный голос Кингсли продолжал перечислять имена. Профессора МакГонагалл и Флитвик, мадам Помфри, члены Ордена Феникса, отважные студенты, сражавшиеся плечом к плечу. Список был длинным, и каждое имя вызывало в душе Гарри волну воспоминаний — горьких и светлых. Они переглянулись с Роном и Гермионой. На их лицах было одно и то же невысказанное ожидание. Они ждали.

Гарри невольно пробежал взглядом по пёстрой толпе, выискивая знакомую фигуру. Светлые, как лунный свет, волосы, мечтательный, чуть отстранённый взгляд, возможно, с серьгами-редисками в ушах. Он был уверен, что где-то здесь, среди разодетых волшебников, она стоит рядом со своим отцом, таким же эксцентричным и не вписывающимся в общую картину.

— …за неоценимый вклад в информационное сопротивление и верность идеалам свободы, Орденом Мерлина третьего класса награждается Ксенофилиус Лавгуд, редактор журнала «Придира»!

Раздались жидкие, скорее вежливые, чем восторженные, аплодисменты. Мистер Лавгуд, облачённый в мантию цвета яичного желтка, прошествовал к сцене, кивая толпе с видом пророка, чьи откровения наконец-то были признаны. Он принял награду, пожал руку Кингсли и вернулся на своё место. Один.

Гарри нахмурился. Рядом с ним не было дочери. Может, она просто не любит такие сборища? Вполне в её духе. Он снова посмотрел на друзей. Рон тоже выглядел озадаченным. Гермиона едва заметно поджала губы. Тревога, пока ещё слабая, как далёкий раскат грома, шевельнулась в груди Гарри.

Список подходил к концу. Прозвучали имена Джорджа Уизли, получившего награду и за себя, и за Фреда, что заставило всех в зале на мгновение замолчать в едином порыве скорби и уважения. Прозвучали имена Чоу Чанг, Падмы и Парвати Патил.

И всё.

Кингсли Шеклболт закончил читать последний пергамент, свернул его и с улыбкой обратился к залу:

— А теперь, друзья, я объявляю торжественную часть завершённой! Давайте же поднимем бокалы за мир, который мы все вместе отстояли!

Заиграла музыка, зажужжали разговоры, официанты с подносами начали сновать в толпе. Но Гарри, Рон и Гермиона не сдвинулись с места. Они смотрели друг на друга, и в их глазах застыл один и тот же немой вопрос.

— Не может быть, — первой нарушила молчание Гермиона. Её голос был тих, но твёрд, как сталь. — Они не могли её забыть. Это просто невозможно. Луна… она была с нами в Отделе Тайн. Она сражалась в Битве за Хогвартс. Она… она была в плену в поместье Малфоев!

— Может, бюрократическая ошибка? — предположил Рон, но его тон был неуверенным. — Ну, знаешь, в Министерстве вечно всё через одно место. Какой-нибудь клерк потерял бумаги.

— Нужно спросить, — решил Гарри. Чувство неправильности происходящего было таким сильным, что пересилило и усталость, и нелюбовь к публичности.

Они втроём двинулись сквозь оживившуюся толпу, вежливо отклоняя поздравления и рукопожатия. Кингсли стоял в кругу высокопоставленных чиновников из Аврората и Визенгамота, смеялся своей глубокой, грудной усмешкой. Увидев приближающегося Гарри, он радушно шагнул навстречу.

— Гарри, мой мальчик! Надеюсь, ты не слишком утомлён всем этим? Знаю, какая это суета.

— Кингсли, всё в порядке, спасибо. У меня только один вопрос, — Гарри постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — Кажется, в списках награждённых произошла ошибка. Вы не назвали имя Луны Лавгуд.

Улыбка на лице Министра магии не исчезла, но стала чуть менее тёплой. Она сменилась выражением вежливого, почти отеческого недоумения.

— Луны Лавгуд? — переспросил он, и в его голосе не было ни капли узнавания. — Прости, Гарри, я, должно быть, не знаю, о ком ты говоришь. Это кто-то из твоих друзей по школе?

Гарри замер. Рядом напряглась Гермиона.

— Как это — не знаете? — вмешалась она, её голос звенел от возмущения. — Луна Лавгуд! Студентка с факультета Равенкло! Дочь Ксенофилиуса Лавгуда, которого вы только что награждали!

Взгляд Кингсли скользнул по лицу Гермионы, затем снова вернулся к Гарри. В нём не было раздражения или желания отмахнуться. В нём было искреннее, непоколебимое замешательство, и именно это было самым страшным.

— Мисс Грейнджер, — сказал он мягко, словно обращаясь к переутомившейся студентке, — я прекрасно знаю Ксенофилиуса. Эксцентричный человек, но с золотым сердцем. Он настоящий патриот. Но я также знаю, что он, к несчастью, бездетен. Его жена Пандора скончалась много лет назад, и они так и не успели завести детей. Это известная трагедия в их кругах.

В наступившей тишине звук лопнувшей пробки от шампанского прозвучал как выстрел. Мир вокруг продолжал праздновать. Люди смеялись, звенели бокалами, делились новостями. Но для троих друзей он внезапно сжался до крошечного, холодного пятачка реальности, где только что рухнула одна из его фундаментальных опор.

— Но… это неправда, — прошептал Рон, его лицо стало бледным, веснушки на нём проступили ярче. — Она… она была с нами. Мы все её помним.

— Возможно, вы устали, — Кингсли положил тяжёлую руку на плечо Гарри. — Война оставила шрамы на всех нас, в том числе и на памяти. Иногда разум играет с нами злые шутки, чтобы заполнить пробелы. Если эта девушка так важна для вас, мы можем навести справки в архивах Хогвартса, но я почти уверен, что это какое-то недоразумение. А теперь прошу меня извинить.

Он кивнул им с сочувственной улыбкой и вернулся к своим собеседникам, оставив Золотое Трио стоять посреди шумного, празднующего зала. Они были одни. И впервые за долгое время Гарри ощутил тот самый ледяной, иррациональный страх, который не был связан ни с тёмной магией, ни с угрозой смерти. Это был страх распадающегося мира, экзистенциальный ужас от того, что твоя собственная память, твоя реальность, может оказаться ложью.

Они молча вышли из зала, прошли по гулким коридорам Министерства и оказались у сети каминов. Механический женский голос безразлично желал всем приятного вечера.

— Это розыгрыш, — наконец выдавил Рон, когда они шагнули в сумерки вечернего Лондона. Прохладный воздух не освежал, а казался липким и душным. — Очень, очень чёрный розыгрыш. Наверняка кто-то наложил на Кингсли Конфундус. И на всех остальных тоже.

Но в его голосе не было ни капли уверенности. Он пытался нащупать логическое объяснение, но оно ускользало, как дым сквозь пальцы.

Гермиона молчала. Она выглядела так, словно только что прочла книгу, в которой все буквы внезапно поменялись местами. Весь её мир, построенный на фактах, логике и неопровержимых доказательствах, трещал по швам. Она теребила край мантии, её взгляд был устремлён в пустоту. Что, если нет никакого заклятия? Что, если Кингсли прав? Мысль была настолько чудовищной, что она не смела её произнести.

Гарри смотрел на оживлённую улицу. Проезжали красные двухэтажные автобусы, спешили по своим делам магглы, в окнах домов зажигались огни. Мир выглядел точно так же, как и час назад. Но Гарри чувствовал иначе. Ему казалось, что в самом центре этого мира, в его привычном, надёжном полотне, появилась дыра. Незаметная, невидимая для всех остальных, но зияющая чёрной пустотой прямо перед ним. Прореха, в которую провалился человек. Девушка со светлыми волосами и мечтательным взглядом.

И единственными, кто видел эту дыру, были они трое. А может, этой дыры и не было вовсе. Может, она была только в их головах.

От этой мысли по спине пробежал холод, не имеющий ничего общего с вечерней прохладой.