One Way Ticket (джен)

Choo, choo train chuggin' down the track

Gotta travel on, never comin' back

Oh, oh got a one way ticket to the blues

Eruption — One Way Ticket

Билет в один конец... Ки Хун поморщился, глядя на посадочный талон. Нет, так звучало слишком депрессивно. Билет в один конец приобрели все те, кто вернулся на остров во второй раз. Кроме него. Ему судьба позволила приобрести обратный билет. Только вот какой ценой...

Он одёрнул себя. Решил же ведь не вспоминать. Всё! Хватит. Все ужасы игры, мамина смерть — всё останется в Корее. Он же полетит к дочке. И точка. Будет жить, а не ходить по улицам, полным призраков, в ожидании, что вот сейчас из того переулка раздастся звук переворачиваемых конвертиков ттакджи.

В нелепом, надо сказать, ожидании. Потому что с игрой всё. О Иль Нам мёртв, а вместе с ним завершились и эти жестокие игры. Больше никто не будет заставлять отчаявшихся людей грызть друг другу глотки за деньги... По крайней мере, не в прямом смысле этого слова и не в таких масштабах. Ки Хун поморщился. Социальные проблемы никуда не исчезнут.

Но уж с этим-то он ничего поделать не мог. Только взять себя уже, наконец, в руки и снять жизнь с паузы. Если ради этого нужно перекрасить волосы в красное, он сделает. То, что раньше казалось немыслимым, после игры давалось легко. Только вот желаемого облегчения и обновления не приносило. Мало, слишком мало сменить прическу и напялить дорогой костюм, чтобы почувствовать себя да просто живым, а не кем-то другим. Но Ки Хун упрямо убеждал себя, что ему просто нужно время. И тогда всё получится. Вода камень точит, так же?

Поэтому он раздавал долги, вытаскивал брата Се Бёк из приюта (не так страшна бюрократия, когда у тебя есть деньги и адвокаты, да?), определял его к маме Сан Ву... Убил двух кроликов разом: той не будет так невыносимо одиноко, а мальчик будет под присмотром, пока агентство думает, как перевезти его маму из Северной Кореи. Всё было оплачено с лихвой — проконтролировать это Ки Хун мог и из Лос-Анджелеса. В желтеньком чемодане денег достаточно, чтоб открыть не ларёк на рынке, а целый ресторанчик... Или же жить безбедно лет десять вдвоём с Чхолем.

Ки Хун был спокоен и чист, когда топтался в терминале. С Кореей его больше ничего не связывало. Разве что... Мысль мотнула его к Чон Бэ. Да, тот не дал ему денег на лечение мамы, когда был так нужен... Ки Хун не забыл. И всё-таки это был его друг. Действительно друг, а не как Сан Ву. Но нет... Объяснять тому, что он пережил, почему так изменился... слушать нелепые извинения насчёт мамы — это выше его сил. Хотя, наверное, стоило бы одним глазком взглянуть. Но поздно. Времени на посадку почти не осталось.

В Лос-Анджелесе его ждала дочка. Хорошо, удалось сочинить для бывшей жены сказку о выигранной лотерее. Та не особо верила, пока Ки Хун не сфотографировал ей свою грин-карту (деньги открывают любые двери). Он ещё пока не решил, что будет там делать... В чужой стране с незнакомыми языком и культурой... Мама была бы в ужасе, но... Ки Хун не паниковал. Главное, он будет жить. Рядом с Ка Ён. Видеть её не только через камеру. А язык... Ну, вот его-то первым делом и выучит, а там посмотрит, как карта ляжет.

Тут он уже испугался собственной метафоры. Нет уж, хватит с Ки Хуна азартных игр! Да и вообще игр. Любых. Наигрался... на жизни вперёд. Он ведь буддист, мда. Сон вздохнул. Он искренне надеялся, что старик О переродится в кальмара и его (с настолько гнилой кармой!) обязательно кто-нибудь поджарит на медленном огне!

Он взбешенно дёрнул носом. Надо было успокоиться... Вставил наушники и включил блюз. В этот самый момент позвонила Ка Ён. Ки Хун широко улыбнулся. Скоро они будут вместе. Он и так не видел дочку почти год... Выросла наверняка! Но главное, что ещё ждёт своего блудного папу. Потому, несмотря на тяжесть в сердце, он улыбался и бодро заверял, что привезет наконец давно обещанный хороший подарок.

И нет, Сон Ки Хун из-за дорогих и подавляющих внешние шумы наушников не слышал, как переворачивали ттакджи совсем близко. Поэтому он садился в самолёт с лёгким сердцем, уверенный, что игры кончились не только для него. Самолёт уносился вдаль, а впереди у него была целая жизнь. Без необходимости выгрызать своё место под солнцем. Казалось бы, что могло пойти не так?

* * *

Как оказалось, всё. И кровать слишком мягкая (заменил — слишком жесткая, выписал из Кореи — идеально), и воздух... не такой. Особенно отличались люди. Но с последним Ки Хун примирился: научился и с американцами самыми разными находить общий язык.

В конце концов, США почти что страна мира, понемногу и отовсюду всего и всех понабралось. А ещё там одна на всех мечта... Большая американская. Его, признаться, после игр немного от той корёжило. Но в целом привык. И язык освоил быстро — всё же деньги и тут помогли, как и погружение в среду.

К чему не привык, так это к пище. Нет, стейк — это, конечно, вкусно. И теперь Ки Хун мог позволить себе есть его хоть каждый день... Да хоть из мраморной говядины. Мог-то он мог... Но в голове иррационально вспыхивал тот самый ужин перед финалом. А ещё хотелось простого... кимчи, приготовленного мамой. Но, увы. Больше такого не будет. Были, конечно, в Лос-Анджелесе ресторанчики азиатской кухни, и немало, но всё не то.

Во многом поэтому Ки Хун придумал себе занятие. Открыл свой ресторан корейской кухни. Маленький кусочек родины в чужом городе. Выписал из Кореи всё, включая повара и мебель. Оказалось, вести ресторанный бизнес куда проще без страха разориться и пойти по миру... Как с ним и произошло в Сеуле.

Ки Хун даже смог жить скромно, не тратить призовые. Ресторан пользовался популярностью. А призовые... Не зря его прозвали жмотом из Ссанмундона! Только вот деньги Сон жалел для себя, а вот отчаявшимся людям он точечно помогал. То тут, то там. Понемногу, не соря деньгами. Он всё-таки не Безос. И даже не Маск.

Ещё один плюс от его ресторанчика — Ка Ён хоть так не забывала Корею. Потому что дочка, будучи вывезенной ещё ребёнком, быстрее и легче схватывала чужую культуру... и принимала за свою. В школе её звали Дженни, а мать и отчим поддерживали это. Лишь Ки Хун звал её Ка Ён, а ещё несколько раз в неделю вытаскивал к себе в ресторан. Где с облегчением наблюдал, что ттокпокки всё ещё нравится его девочке, а не только пицца и бургеры. Кимбап, а не американский вариант роллов.

Приходили в «Ссанмундон» не только жаждущие экзотики местные, но и ностальгирующие переселенцы из Кореи, да и просто азиатские студенты. Бывали среди первых и откровенные чудики. Например, группка ученых, явно заявившаяся к ним прямо с конференции физиков, особенно отпечаталась в памяти. Наверное, не только экспрессивным поведением длинноного парня, что изучил всё его меню чуть ли не под микроскопом, а после долго-долго пытал вышедшего к проблемным клиентам Ки Хуна о том, в каком блюде какие ингредиенты... А затем будто в награду грузил фактами о Корее. Ещё в них запомнилось сочетание несочитаемых тем разговоров. Комиксы, супергерои, звездные войны, игры и прочее, что подходило подросткам, а не этим, кажется, сбежавшим с симпозиума умам... что перемежали массовую культуру с чем-то запредельно сложным.

Ки Хун тогда поморщился. Понятно, что компания ничего подобного не хотела, но сочетание напомнило ему о детских играх на выживание... Наверное, все взрослые немного дети. И хорошо, если они просто находят себя в комиксах и приставках, а не в том, что за развлечение устроили для себя толстосумы.

Забыть, конечно, невозможно... Но за эти пять лет боль притупилась, раны поджили, а шрамы на теле уже не так заставляли дергаться его глаз. От кошмаров совсем не избавляло, но... Можно сказать, что мертвецы стали стучаться к нему во сны реже. Ки Хун снова улыбался. Дочке, новому дню и своим клиентам. Ему нравилось самому стоять на баре, быть в курсе всего, общаться. Это помогало забыться. Порой именно за стойкой он узнавал истории, после которых хотелось помочь. Что он и делал, слушал, проверял, тайно помогал. Люди, впрочем, всё равно связали удачу в своей жизни и посещение его ресторанчика. Бизнес процветал.

Пока не случилось страшное. Однажды, отпустив работников со смены, Ки Хун сам вытаскивал последний пакет с мусором через заднюю дверь, когда внезапно услышал в подворотне знакомое щёлкание.

Сперва он не поверил, но, подойдя ближе, убедился. В неровных отблесках фонаря вычерчивались двоё. Уже знакомый ему мерзавец вербовщик и темнокожий, что, грязно ругаясь, пытался выбить конвертик...

— Какого хрена? — кажется, Ки Хун произнёс это вслух. И по-корейски. Потому что Вербовщик бросил свою жертву и ринулся бежать к припаркованному автомобилю, номеров у которого Сон не успел разглядеть.

Растворился. Словно призрак. Наваждение. Ки Хун оторопел от ужаса... Может, показалось? Но нет: темнокожий подошёл к нему, взял за грудки и громко вопросил, почему тот помешал ему выиграть сто баксов... Врезав тому по коленке и подхватив ттакджи как доказательство, Ки Хун скрылся у себя в ресторане.

Сердце гулко стучало. Или то молотил в запертую дверь не догадывающийся, что Ки Хун его спас, бедолага. Сон не знал. Ему было слишком плохо, чтобы думать. Прошлое настигло его там, где он меньше всего ожидал его встретить. Почему они здесь? И почему игры вообще продолжались?

Эти вопросы сводили его с ума... Но не нанимать же толпу, чтобы те искали ему вербовщика? Что-то внутри Ки Хуна, привыкшее к новой жизни, дико протестовало. Но... нельзя же позволить богатеньким и дальше развлекаться на этих скачках, где лошади — люди и их вдобавок отстреливают? Нельзя.

Живот скрутило. Душа снова пришла в беспокойство. Нельзя себя обманывать: Ки Хун не сможет жить спокойно, пока прямо у него на задворках творилось такое. У него есть цель, есть средства... Проблем быть не должно, ведь так? Тоненький голос внутри тихо напомнил о Ка Ён, которая совсем рядом и которую могут использовать для удара по нему. Можно бросать вызов индустрии смерти, когда тебе нечего терять, но когда пострадать может близкий... Ки Хун застонал. И ведь не отошлешь никуда. Ка Ён тут нравится. Вся его решимость испарилась.

Сон знал, что будет мучиться, страдать и наверняка погонится за призраком прошлого снова, если только увидит... Но искать намеренно не станет. Они слишком опасны. И раз так легко переехали... богачам наскучили корейцы, не стоило напоминать о себе. Ради Ка Ён.

И Ки Хун будет пытаться жить дальше. И у него даже будет получаться. Стаканы не будут валиться из рук, а соджу — расплескиваться. Днем он был собран, ночью... убеждал себя, что и снова вгрызшиеся в него кошмары утихнут. Не могут не. В конце концов, человек ко всему привыкает, в том числе и к игнорированию проблем.

Впрочем, человек привыкает и к приятному. Вот уже который вечер к нему заваливался Ин Хо. Интересный тип. Кореец, недавно переехал из-за работы, как и Ки Хуна, его влекло к родине. Неизвестно, сколько скелетов закопал там, но по тому, сколько и с каким выражением тот пил, Ки Хун мог судить, что много. Впрочем... Он и сам был таким. С болью в душе, но пытающийся жить. Вот и Ин Хо пытался, обсуждал с ним чемпионат по го, бейсбол и даже пытался шутить. Правда, получалось паршиво, но он очень старался. Как и Ки Хун. Ему очень хотелось просто взять и забыть. Но... он не мог, а потому соджу его новый приятель Ин Хо пил не в одиночестве.