One Way Ticket (джен)

Choo, choo train chuggin' down the track

Gotta travel on, never comin' back

Oh, oh got a one way ticket to the blues

Eruption — One Way Ticket

Билет в один конец... Ки Хун поморщился, глядя на посадочный талон. Нет, так звучало слишком депрессивно. Билет в один конец приобрели все те, кто вернулся на остров во второй раз. Кроме него. Ему судьба позволила приобрести обратный билет. Только вот какой ценой...

Он одёрнул себя. Решил же ведь не вспоминать. Всё! Хватит. Все ужасы игры, мамина смерть — всё останется в Корее. Он же полетит к дочке. И точка. Будет жить, а не ходить по улицам, полным призраков, в ожидании, что вот сейчас из того переулка раздастся звук переворачиваемых конвертиков ттакджи.

В нелепом, надо сказать, ожидании. Потому что с игрой всё. О Иль Нам мёртв, а вместе с ним завершились и эти жестокие игры. Больше никто не будет заставлять отчаявшихся людей грызть друг другу глотки за деньги... По крайней мере, не в прямом смысле этого слова и не в таких масштабах. Ки Хун поморщился. Социальные проблемы никуда не исчезнут.

Но уж с этим-то он ничего поделать не мог. Только взять себя уже, наконец, в руки и снять жизнь с паузы. Если ради этого нужно перекрасить волосы в красное, он сделает. То, что раньше казалось немыслимым, после игры давалось легко. Только вот желаемого облегчения и обновления не приносило. Мало, слишком мало сменить прическу и напялить дорогой костюм, чтобы почувствовать себя да просто живым, а не кем-то другим. Но Ки Хун упрямо убеждал себя, что ему просто нужно время. И тогда всё получится. Вода камень точит, так же?

Поэтому он раздавал долги, вытаскивал брата Се Бёк из приюта (не так страшна бюрократия, когда у тебя есть деньги и адвокаты, да?), определял его к маме Сан Ву... Убил двух кроликов разом: той не будет так невыносимо одиноко, а мальчик будет под присмотром, пока агентство думает, как перевезти его маму из Северной Кореи. Всё было оплачено с лихвой — проконтролировать это Ки Хун мог и из Лос-Анджелеса. В желтеньком чемодане денег достаточно, чтоб открыть не ларёк на рынке, а целый ресторанчик... Или же жить безбедно лет десять вдвоём с Чхолем.

Ки Хун был спокоен и чист, когда топтался в терминале. С Кореей его больше ничего не связывало. Разве что... Мысль мотнула его к Чон Бэ. Да, тот не дал ему денег на лечение мамы, когда был так нужен... Ки Хун не забыл. И всё-таки это был его друг. Действительно друг, а не как Сан Ву. Но нет... Объяснять тому, что он пережил, почему так изменился... слушать нелепые извинения насчёт мамы — это выше его сил. Хотя, наверное, стоило бы одним глазком взглянуть. Но поздно. Времени на посадку почти не осталось.

В Лос-Анджелесе его ждала дочка. Хорошо, удалось сочинить для бывшей жены сказку о выигранной лотерее. Та не особо верила, пока Ки Хун не сфотографировал ей свою грин-карту (деньги открывают любые двери). Он ещё пока не решил, что будет там делать... В чужой стране с незнакомыми языком и культурой... Мама была бы в ужасе, но... Ки Хун не паниковал. Главное, он будет жить. Рядом с Ка Ён. Видеть её не только через камеру. А язык... Ну, вот его-то первым делом и выучит, а там посмотрит, как карта ляжет.

Тут он уже испугался собственной метафоры. Нет уж, хватит с Ки Хуна азартных игр! Да и вообще игр. Любых. Наигрался... на жизни вперёд. Он ведь буддист, мда. Сон вздохнул. Он искренне надеялся, что старик О переродится в кальмара и его (с настолько гнилой кармой!) обязательно кто-нибудь поджарит на медленном огне!

Он взбешенно дёрнул носом. Надо было успокоиться... Вставил наушники и включил блюз. В этот самый момент позвонила Ка Ён. Ки Хун широко улыбнулся. Скоро они будут вместе. Он и так не видел дочку почти год... Выросла наверняка! Но главное, что ещё ждёт своего блудного папу. Потому, несмотря на тяжесть в сердце, он улыбался и бодро заверял, что привезет наконец давно обещанный хороший подарок.

И нет, Сон Ки Хун из-за дорогих и подавляющих внешние шумы наушников не слышал, как переворачивали ттакджи совсем близко. Поэтому он садился в самолёт с лёгким сердцем, уверенный, что игры кончились не только для него. Самолёт уносился вдаль, а впереди у него была целая жизнь. Без необходимости выгрызать своё место под солнцем. Казалось бы, что могло пойти не так?

* * *

Как оказалось, всё. И кровать слишком мягкая (заменил — слишком жесткая, выписал из Кореи — идеально), и воздух... не такой. Особенно отличались люди. Но с последним Ки Хун примирился: научился и с американцами самыми разными находить общий язык.

В конце концов, США почти что страна мира, понемногу и отовсюду всего и всех понабралось. А ещё там одна на всех мечта... Большая американская. Его, признаться, после игр немного от той корёжило. Но в целом привык. И язык освоил быстро — всё же деньги и тут помогли, как и погружение в среду.

К чему не привык, так это к пище. Нет, стейк — это, конечно, вкусно. И теперь Ки Хун мог позволить себе есть его хоть каждый день... Да хоть из мраморной говядины. Мог-то он мог... Но в голове иррационально вспыхивал тот самый ужин перед финалом. А ещё хотелось простого... кимчи, приготовленного мамой. Но, увы. Больше такого не будет. Были, конечно, в Лос-Анджелесе ресторанчики азиатской кухни, и немало, но всё не то.

Во многом поэтому Ки Хун придумал себе занятие. Открыл свой ресторан корейской кухни. Маленький кусочек родины в чужом городе. Выписал из Кореи всё, включая повара и мебель. Оказалось, вести ресторанный бизнес куда проще без страха разориться и пойти по миру... Как с ним и произошло в Сеуле.

Ки Хун даже смог жить скромно, не тратить призовые. Ресторан пользовался популярностью. А призовые... Не зря его прозвали жмотом из Ссанмундона! Только вот деньги Сон жалел для себя, а вот отчаявшимся людям он точечно помогал. То тут, то там. Понемногу, не соря деньгами. Он всё-таки не Безос. И даже не Маск.

Ещё один плюс от его ресторанчика — Ка Ён хоть так не забывала Корею. Потому что дочка, будучи вывезенной ещё ребёнком, быстрее и легче схватывала чужую культуру... и принимала за свою. В школе её звали Дженни, а мать и отчим поддерживали это. Лишь Ки Хун звал её Ка Ён, а ещё несколько раз в неделю вытаскивал к себе в ресторан. Где с облегчением наблюдал, что ттокпокки всё ещё нравится его девочке, а не только пицца и бургеры. Кимбап, а не американский вариант роллов.

Приходили в «Ссанмундон» не только жаждущие экзотики местные, но и ностальгирующие переселенцы из Кореи, да и просто азиатские студенты. Бывали среди первых и откровенные чудики. Например, группка ученых, явно заявившаяся к ним прямо с конференции физиков, особенно отпечаталась в памяти. Наверное, не только экспрессивным поведением длинноного парня, что изучил всё его меню чуть ли не под микроскопом, а после долго-долго пытал вышедшего к проблемным клиентам Ки Хуна о том, в каком блюде какие ингредиенты... А затем будто в награду грузил фактами о Корее. Ещё в них запомнилось сочетание несочитаемых тем разговоров. Комиксы, супергерои, звездные войны, игры и прочее, что подходило подросткам, а не этим, кажется, сбежавшим с симпозиума умам... что перемежали массовую культуру с чем-то запредельно сложным.

Ки Хун тогда поморщился. Понятно, что компания ничего подобного не хотела, но сочетание напомнило ему о детских играх на выживание... Наверное, все взрослые немного дети. И хорошо, если они просто находят себя в комиксах и приставках, а не в том, что за развлечение устроили для себя толстосумы.

Забыть, конечно, невозможно... Но за эти пять лет боль притупилась, раны поджили, а шрамы на теле уже не так заставляли дергаться его глаз. От кошмаров совсем не избавляло, но... Можно сказать, что мертвецы стали стучаться к нему во сны реже. Ки Хун снова улыбался. Дочке, новому дню и своим клиентам. Ему нравилось самому стоять на баре, быть в курсе всего, общаться. Это помогало забыться. Порой именно за стойкой он узнавал истории, после которых хотелось помочь. Что он и делал, слушал, проверял, тайно помогал. Люди, впрочем, всё равно связали удачу в своей жизни и посещение его ресторанчика. Бизнес процветал.

Пока не случилось страшное. Однажды, отпустив работников со смены, Ки Хун сам вытаскивал последний пакет с мусором через заднюю дверь, когда внезапно услышал в подворотне знакомое щёлкание.

Сперва он не поверил, но, подойдя ближе, убедился. В неровных отблесках фонаря вычерчивались двоё. Уже знакомый ему мерзавец вербовщик и темнокожий, что, грязно ругаясь, пытался выбить конвертик...

— Какого хрена? — кажется, Ки Хун произнёс это вслух. И по-корейски. Потому что Вербовщик бросил свою жертву и ринулся бежать к припаркованному автомобилю, номеров у которого Сон не успел разглядеть.

Растворился. Словно призрак. Наваждение. Ки Хун оторопел от ужаса... Может, показалось? Но нет: темнокожий подошёл к нему, взял за грудки и громко вопросил, почему тот помешал ему выиграть сто баксов... Врезав тому по коленке и подхватив ттакджи как доказательство, Ки Хун скрылся у себя в ресторане.

Сердце гулко стучало. Или то молотил в запертую дверь не догадывающийся, что Ки Хун его спас, бедолага. Сон не знал. Ему было слишком плохо, чтобы думать. Прошлое настигло его там, где он меньше всего ожидал его встретить. Почему они здесь? И почему игры вообще продолжались?

Эти вопросы сводили его с ума... Но не нанимать же толпу, чтобы те искали ему вербовщика? Что-то внутри Ки Хуна, привыкшее к новой жизни, дико протестовало. Но... нельзя же позволить богатеньким и дальше развлекаться на этих скачках, где лошади — люди и их вдобавок отстреливают? Нельзя.

Живот скрутило. Душа снова пришла в беспокойство. Нельзя себя обманывать: Ки Хун не сможет жить спокойно, пока прямо у него на задворках творилось такое. У него есть цель, есть средства... Проблем быть не должно, ведь так? Тоненький голос внутри тихо напомнил о Ка Ён, которая совсем рядом и которую могут использовать для удара по нему. Можно бросать вызов индустрии смерти, когда тебе нечего терять, но когда пострадать может близкий... Ки Хун застонал. И ведь не отошлешь никуда. Ка Ён тут нравится. Вся его решимость испарилась.

Сон знал, что будет мучиться, страдать и наверняка погонится за призраком прошлого снова, если только увидит... Но искать намеренно не станет. Они слишком опасны. И раз так легко переехали... богачам наскучили корейцы, не стоило напоминать о себе. Ради Ка Ён.

И Ки Хун будет пытаться жить дальше. И у него даже будет получаться. Стаканы не будут валиться из рук, а соджу — расплескиваться. Днем он был собран, ночью... убеждал себя, что и снова вгрызшиеся в него кошмары утихнут. Не могут не. В конце концов, человек ко всему привыкает, в том числе и к игнорированию проблем.

Впрочем, человек привыкает и к приятному. Вот уже который вечер к нему заваливался Ин Хо. Интересный тип. Кореец, недавно переехал из-за работы, как и Ки Хуна, его влекло к родине. Неизвестно, сколько скелетов закопал там, но по тому, сколько и с каким выражением тот пил, Ки Хун мог судить, что много. Впрочем... Он и сам был таким. С болью в душе, но пытающийся жить. Вот и Ин Хо пытался, обсуждал с ним чемпионат по го, бейсбол и даже пытался шутить. Правда, получалось паршиво, но он очень старался. Как и Ки Хун. Ему очень хотелось просто взять и забыть. Но... он не мог, а потому соджу его новый приятель Ин Хо пил не в одиночестве.

Солнышко припекало... Ин Хо прищурился: ну ещё бы, лето в Калифорнии жаркое, а он по привычке запаковался в черный костюм-тройку. Глупо. Впрочем, не так глупо, как то, что в таком виде намеревался следить за Ки Хуном. Соблазн развернуться был огромен, но... Вербовщик ясно дал понять, что победитель сезона две тысячи двадцатого года его узнал, гнался и вообще выглядел так, будто не сегодня так завтра отправится нанимать частную армию, чтобы найти их.

Учитывая, что Сон Ки Хун целый год не притрагивался к выигрышу, то опасения были справедливы. Ин Хо с самого начала показалось странным, что такой, как Ки Хун, выжил. Отличался он и от предыдущих победителей. Отличался и от него самого. И всё же их обоих выбрал старик О.

Всё же они отличались среди обезумевшей толпы озверевших людей, что за деньги были готовы рвать младенцев на части. Только Ки Хун оказался много лучше, чем от него можно было ожидать.

Он закончил игру и не мог простить себе, что выжил, а другие нет. Хотя, по сравнению с Ин Хо, на его руках почти не было крови. Ки Хун был чист, но продолжал строить святого... Это раздражало и кололо его сильнее, чем можно было представить.

А ещё ему было к кому возвращаться. И всё же год тот потерял, прожив как нищий. Ин Хо это было знакомо. Он так прожил не год, а больше, но он и вернулся к пепелищу и к куда более сильному чувству вины. Господину О и тут пришлось вмешаться. Только старик не предложил Ки Хуну работу, он дал ему большее: увидеть свою смерть и поверить, что игры умерли вместе с ним.

Так игрок 456 смог отпустить прошлое и жить дальше. По крайней мере, так казалось по отчётам, которые Ин Хо просматривал лично. Ки Хун регулярно видел дочь, выучил английский и открыл ресторанчик, назвав как свой родной район. Он почти не тратил призовые, был прижимист, но точечно помогал отчаявшимся.

У Ки Хуна была неплохая жизнь... Но всё рухнуло, стоило тому заметить вербовщика. Ин Хо потёр виски. Какова была вероятность, что они встретятся?

Почти нулевая. ВИПам наскучила Корея, да и долго в одной стране работать — чревато. Они наняли больше людей и разослали по всем штатам. Так какова была вероятность встретить знакомого вербовщика, если тот не знал адреса ресторана Ки Хуна? Это снова была судьба.

Очень злая к тому, кто выжил во многом благодаря её улыбке. Возвращать в ад того, кто снова нашёл мир в себе, жестоко. Тем более что всё бесполезно. Найми Ки Хун хоть армию, у создателей игры и солдат, и денег, и продажных политиков с прочими ресурсами больше. Это даже бесполезнее борьбы с мельницами Дон Кихота. Поэтому Ин Хо и решил лично пронаблюдать, как поступит Ки Хун, узнав, что игры продолжаются. Возможно, удастся его остановить без... лишнего кровопролития.

Поэтому он не стал переодеваться. Пусть Ки Хун думает, что он белый воротничок, переехавший из Кореи за большой карьерой. Хотя это и далеко от правды. В гробу Ин Хо видел такую карьеру. Но иначе не мог.

Жизнь была лишена смысла. Он выжил неясно для чего. Да и выжила лишь какая-то его часть, причём настолько уродливая, что от общения с ней он и отгородил брата и мачеху.

Новый смысл дал старик О, так обрисовав его работу: стать стражем между игроками, солдатами и ВИПами: неукоснительно следить за исполнением правил — вот твой новый закон. А миссия — давать надежду нищим, дать им последнюю возможность вырваться из порочного круга. Высокопарно и лживо... Ин Хо пришёл в игру не для этого, а чтобы убедиться, что не он один чудовище — чудовищна сама игра. Он много пил, а на играх особенно, и поэтому порой удавалось забыть, что он не только не проигнорировал зло, но и возглавил его, стал винтиком в индустрии смертельных игр.

И он привык. К человеческой подлости и прочим зверствам уже и вне игры, видя шакалий оскал за милой улыбкой. Жизнь стала ещё более невыносимой и полной разочарований в человечестве и самом себе, чем была. Порой он сам себе напоминал робота, идеальную машину для проведения справедливых игр... И только иногда искорками люди, подобные Ки Хуну, будили в нём что-то, казалось бы, безвозвратно отмершее.

Они переехали. Теперь брат не найдёт его при всём желании. Часть Ин Хо испытала облегчение, другая, оказавшись в Америке, — грусть и тоску. Поэтому в Ссанмундон он вошёл с настоящим тёплым чувством ностальгии.

Ки Хун выглядел... чрезвычайно задумчивым. Аж в стакане дырку чуть не протёр. Но на него взгляд поднял до того, как Ин Хо успел изучить всё меню вдоль и поперёк, а также все морщины на лице у Ки Хуна.

Что ж... Соджу Ки Хуну поставляли отменное. Странно, но за опустошением бара на играх, сплошь и рядом состоящего из европейского алкоголя, он как-то подзабыл этот вкус. А может, и осознанно избегал: тот у него крепко завязался в сознании с их посиделками после службы. Вот и сейчас воспоминания нахлынули не вовремя. Чтобы отвлечься и завязать разговор, Ин Хо, сам от себя не ожидая, заговорил о транслируемом за спиной Ки Хуна матче го.

Удивительно, но с Ки Хуном было легко. Разговор завязался непринужденно, обход острых углов дался сложнее, но Ин Хо справился. По счастью, господин Сон не вспомнил его голос. Поэтому он и сам не заметил, как стал специально спустя пятнадцать лет снова смотреть бейсбол, чтобы было потом что обсудить. Как стал читать что-то помимо философов в попытке — очередной и тщетной — оправдать себя.

Где-то на третьем месяце почти ежедневных визитов Ин Хо неожиданно понял, что улыбался над тем, какую ересь напридумывал этот невозможный. А на шестой — что улыбался уже и в своей почти стерильно пустой квартире при одной только мысли, что вечером его ждёт тёплая компания. В душе поднывало.

Ки Хун не выглядел тем, кто готов очертя голову броситься останавливать игру ценой жизни. И он знал, кто его сдерживал. Не единожды видел, как Ка Ён уходила из ресторанчика сытая и пересказавшая нехитрые новости... У Ки Хуна слишком светились глаза после визитов дочки, чтобы решиться рискнуть и ей.

По-хорошему Ин Хо давно следовало прекратить сюда ходить. Но он не мог. Вечера в Ссанмундоне стали его новым смыслом. Все иное выцветало и становилось серым, лишь в ресторанчике обретая яркие краски. Это было неправильно... марать такого, как Ки Хун, дружбой с таким, как он.

Собственная уродливость и обман начали постепенно вытеснять из него радость. Ин Хо не заслужил. Естественно, это не могло укрыться от Ки Хуна. И то, что тот переживал за него искренне, ранило ещё сильнее.

Последней каплей стала новая американская версия. Естественно, он исчез из Лос-Анджелеса на неделю, а вернулся застывшим, словно цементная пыль сковала легкие, а самим мешком его как следует ударили по голове. Участливость Ки Хуна, что вечером после отпаивал его по рюмочке, добила.

Ин Хо рассказал. Рассказал всё. Надеясь, что красноречиво молчавший, весь серый Ки Хун просто разобьёт ему бутылку о висок и всё кончится. Но тот не сделал ничего. Даже не ударил. Просто... указал на дверь.

Никогда ещё Ин Хо не ощущал себя настолько паршиво. Алкоголь больше не лез в обожженное горло, а разбередённые чувства требовали выхода, которого не было. Павильон с игрой и со всеми доказательствами взорвут раньше, чем он успеет их сдать. До высокого руководства не добраться — они никогда не появляются лично, он не знал ни их лиц, ни имён. Единственное, что он мог сделать, — это доставить начальству мелкую неприятность, поставив перед необходимостью заменить сломанный винт. Своё заявление об уходе он намеревался написать кровью.

Вот только подписать ему не дал телефонный звонок. Мысленно настроившись на короткий и емкий разговор с начальством, которое каким-то образом прознало о его намерениях, он чуть не выронил телефон, увидев там имя Ки Хуна. Гипнотизируя экран, Ин Хо долго не мог решиться, пока всё же после третьей попытки дозвониться не принял звонок. Удары надо принимать. Возможно, Сон переварил и теперь готов вывалить на него весь гнев. Пускай прокричится... Хоть кому-то станет легче. Правду ведь говорить легко и приятно!

— Ещё не застрелился, отлично!

Чего Ин Хо не ожидал, так это услышать облегчение в голосе.

— С чего вы взяли, господин Сон? — вернул он дистанцию их отношениям. Так будет правильнее, должно быть легче для Ки Хуна.

— С твоего выражения лица, придурок! — прорычал тот. — Диктуй адрес. И не смей сдохнуть до моего приезда!

— Вам ни к чему марать об меня руки... — Ин Хо покачал головой, хоть и знал, что тот его не видит. — Но, если так хотите, можете поприсутствовать... — и послушно продиктовал адрес. В конце концов, семьи жертв по желанию пускают взглянуть на казнь.

— Дождись меня! — рявкнул Ки Хун.

Ин Хо отложил пистолет. Что ж, можно и подождать... Пусть тот его ненавидит, но всё же умирать рядом с Ки Хуном будет приятнее, чем в гулком одиночестве.

* * *

— Что это? — Ки Хун, едва заявившись, ткнул ему под нос письмо с ключами к зашифрованным счетам.

— Вы этими деньгами лучше распорядитесь. Только прошу, не тратьте на ветряные мельницы. Надеюсь, я внятно вам объяснил, что к чему, — Ин Хо вздохнул. Брат и мачеха деньги не приняли бы. Начали бы копать и неизбежно пришли бы к опасным выводам. Единственное, он смог подстроить мачехе выигрыш в лотерею на пятьсот миллионов вон. И то Чун Хо насторожился, что говорить о большем.

— Доходчиво, — кивнул Ки Хун рвано. — Но зачем? — он глазами уперся в пистолет, что лежал под рукой сидевшего в кресле Ин Хо.

— А разве я не заслужил смерти? — ему и правда было любопытно, что тот скажет. Удивительно, но Сон не походил на того, кто готов был его растерзать.

— Умереть и спрятаться от собственной вины очень легко, — глухо ответил тот. — Куда сложнее жить и принимать последствия своих решений.

— Я, как и вы, буддист, — пожал плечами Ин Хо. — Отработаю тысячами рождений с неблагой кармой... Вам-то какое дело? — тихо спросил, решившись и взглянув на него прямо.

— Считаю, что ты не заслужил смерти, — выдержал его взгляд Ки Хун. — Не спихивай всё на новые реинкарнации. Отрабатывай в этой. Не поверю, что из твоей конторы нельзя уволиться и стать меценатом. Думаешь, я, — он снова ткнул пальцем в письмо с явками и паролями от счетов, — знаю, что делать со всеми этими деньжищами? Я со своей-то кровавой частью понятия не имею, как поступить!

— Значит, — растерянно моргнул Ин Хо, — ты предлагаешь вместе... поискать?

— Сделать хоть что-то правильно, да! — горячо закивал Ки Хун. — Один я не смогу... а ты... умеешь управлять и организовывать. Так воплоти во благо. Столько людей вокруг глубоко страдает. Но мы можем помочь хоть кому-то. Ты сказал, что был неплохим копом... Так докажи. Можем сделать сеть бесплатных частных детективных агентств... Или ловить маньяков и передавать полиции! Или поехать в Африку — да что угодно можем сделать!

— Ты псих, — тихо сказал Ин Хо, но пистолет засунул в ящик стола. — С тобой я согласен на любую авантюру! Не связанную с игрой, — спешно прибавил Ин Хо, чувствуя, как цемент внутри крошится и он снова начинает дышать полной грудью.