Цветочная лихорадка (гет)

«Смерть приходит не тогда, когда её ждёшь, а когда жизнь перестаёт казаться обыденной.»

— Сильвия Плат

༺~ [❁] ~༻

Рассвет лениво скользил по каменным аркам, прожигая полумрак длинного коридора перед Большим залом. Камень под ногами ещё хранил ночной холод, а воздух был сухим и прозрачным, как впервые открытое весной окно. Лучи его цеплялись за портреты, и спящие волшебники на картинах ворочались, недовольно натягивая на лица шляпы. Где-то в глубине замка тикали часы, отмеряя время не минутами, а вздохами. Даже пыль в воздухе кружилась медленнее, будто не решаясь опуститься на пол до конца завтрака.

Первокурсники шагали вразнобой, как сорвавшиеся ноты. Старшие — поувереннее, повзрослевшие на зимних каникулах, с гладкими мантиями и быстрыми взглядами. Они шли целыми потоками. Одни тёрли глаза, зевая на ходу. Другие хохотали, уже рассказывая свежую сплетню. В воздухе плыли обрывки слов: «Ты видел, как…», «Неужели Малфой...», «…Трелони опять заговорила о смерти».

По коридору катилась усталая магия утра. Свет делал всё мягче, даже привычный шум шагов звучал глуше, будто Хогвартс не до конца проснулся, всё ещё дрожа между сном и явью.

Фред и Джордж мелькнули в толпе, как две вспышки — слишком громкие для этого времени суток. Их смех резанул по коридору, зазвенел в арке, виляя вместе с пузырьком в их руках. Капля коснулась камня, и на миг пол замер. Там, где она растеклась, воздух дрогнул, будто граница между мирами истончилась. Но близнецы уже скрылись за поворотом, а след их эксперимента остался, пульсируя едва заметным светом, словно цветок из другого измерения.

Но никто не смотрел вниз.

Гермиона Грейнджер шла медленно, почти сквозь людей, будто поток сам её обтекал. Рядом шли ученики, смеялись, обсуждали расписание, вздыхали о контрольных. Кто-то спешил, опаздывая даже на завтрак.

На её плече висела сумка, тяжёлая, как недосказанность. В ней было всё то, что не хотело укладываться в голове: сны, предсказания и чертовски невнятный учебник по Прорицаниям, который она пыталась приручить, читая по ночам. Тонкий серый том с рваными закладками.

«Если это пророчество, то почему оно так туманно? Если нет, то зачем его изучать?» — мысль билась в голове. Она сжала пальцы на ремне сумки, чувствуя, как учебник давит на плечо тяжестью чужих предсказаний. Логика здесь не работала, как и в её снах, как и в этом странном ощущении, будто что-то вот-вот случится...

Она не верила в пророчества. И предмет этот ненавидела, как любой, в котором логика гибнет под весом образов. Но упрямо продолжала читать.

Чей-то локоть задел её плечо, и Гермиона едва не выронила сумку. «Извини», — пробормотал кто-то, даже не обернувшись, и она стиснула зубы. Казалось, весь мир шумел вокруг, а она шла сквозь него, как сквозь густой туман.

У неё под глазами были тени, а во взгляде — отрешённое спокойствие.

Рядом кто-то говорил про квиддич, кто-то дразнил друга за пятно на мантии. Девочка с Пуффендуя улыбнулась ей, Гермиона ответила не глядя. Она делала шаг вперёд. Ещё один. Всё ближе — запахи еды: тыквенный сок, тёплый хлеб, чуть палёная корица. Голова гудела, но тело знало маршрут. И никто — ни Гермиона, ни те, кто шли рядом — ещё не чувствовал запаха цветов.

Цветы распускаются тише смерти.

Она села посередине, между Роном и Гарри. Сидевшие напротив близнецы, как всегда, выглядели загадочно, но Гермиона не видела в этом никакой мистики. Эти двое были катализаторами всякого дерьма, если говорить грубо.

Во рту пересохло так, будто она всю ночь глотала пыль из библиотечных фолиантов. Механически потянулась к кружке, стоявшей рядом с Роном. Какой-то странный сок цвета гортензий, переливающийся сиреневым под светом факелов. Сделала глоток. На вкус — голубика, но с чем-то ещё… цветочным? Мёдом? Или это просто в голове звенело от недосыпа?

Выпила залпом, стёрла ладонью липкую сиреневую кайму с губ и опустилась на скамью.

Близнецы переглянулись. Их взгляды слились на мгновение, слишком долгом, слишком знающем. Фред и Джордж синхронно тяжело сглотнули, а потом оба разом уткнулись в тарелки, будто внезапно ослеплённые видом яичницы.

Гермиона моргнула. Что-то здесь было не так. Но голова гудела, веки налились свинцом, а язык всё ещё щипало от странного послевкусия.

— Вы чего такие тихие? — пробормотал Рон, набивая рот тостом.

Близнецы молчали.

Она вздрогнула. Но не от боли, от странного холода, проскользнувшего вдоль позвоночника. Как будто что-то внутри неё на секунду проснулось и пошевелилось. Не физически, почти ощущение.

Гермиона потёрла лоб, отгоняя наваждение. Веки по-прежнему наливались тяжестью, как будто воздух вокруг сгущался в вязкий сироп. Ей вдруг показалось, что свет факелов стал чуть тусклее, звуки — глуше, а голоса студентов — чуть медленнее. Всё, как в воде.

Гарри что-то сказал, но она не уловила. Только смотрела на его губы, движущиеся в отдалённости, будто через стекло. Или сквозь вуаль.

— Чего? — переспросила рассеянно, и голос прозвучал слишком тихо.

— Я говорю, ты в порядке? — Гарри смотрел на неё уже с беспокойством, его брови чуть сошлись, а Рон, наконец, отвлёкся от еды.

— Да, просто не выспалась, — пробормотала Гермиона и потянулась за тыквенным пирожком. Но рука дрожала. Она это заметила. Ладонь дёрнулась, пальцы неуверенно сомкнулись на воздухе. Пирожок ускользнул из рук.

— Блин, — выдохнула. — Я, наверное, схожу проветрюсь…

Она поднялась, но, сделав шаг, внезапно замерла. Что-то защекотало в горле. Сначала как будто пыль или аллергия. Потом чуть глубже, будто волосок. Или… Она коротко кашлянула, пытаясь избавиться от ощущения, но кашель стал сильнее.

Рон отложил вилку. Гарри встал.

— Гермиона?

Она в последний раз откашлялась. На этот раз тихо, почти привычно. Присела обратно, выдохнула, потёрла шею. Горло саднило, но не критично. Просто… странно.

Рон, наоборот, начал закипать. Он резко обернулся к братьям, ткнув в них пальцем:

— Снова ваши идиотские шуточки?! — выплюнул он зло. — Вы что-то подмешали в сок?

Фред приподнял бровь, пытаясь сделать лицо: «А мы тут при чём?», но Джордж оказался на секунду медленнее. Он почесал затылок, отвёл взгляд, потом снова посмотрел на Гермиону.

— Эй, ну… — Джордж поднял ладони, как будто его сейчас обыскивают. — Не надо драматизировать…

Фред покосился на Гермиону, которая потирала горло. Джордж почесал затылок и выдал:

— Ну да… мы… эээ…

— Это было просроченное зелье, — сказал Фред почти шёпотом.

— Любовное, — добавил Джордж виновато. — Древнее, из подвала.

— Вы что, совсем охренели?! — рявкнул Рон, и весь стол резко замолчал. Даже где-то в конце зала притихли, хотя, может, это было просто совпадение.

— Мы хотели, чтобы ты его выпил! — воскликнул Джордж, глядя на Рона так, будто это он виноват, что не сидел в нужном месте.

— Да, ты же всегда хватаешь всё, что не приколочено, — добавил Фред. — Мы думали, максимум влюбишься в булочку. Или в профессора Флитвика, — рассмеялся тот.

Но в ответ никто не засмеялся. Даже Ли Джордан, обычно первый на подхвате.

Гермиона махнула рукой и выдохнула:

— Расслабьтесь. Просроченные зелья — пустышки. Магия в них выдыхается, если они не стабилизированы фокусирующим компонентом.

— Ну, звучит как официальное заключение, — хмыкнул Фред, всё ещё заметно нервничая.

Рон продолжал буравить их взглядом.

— Если с ней хоть что-то случится… — начал он.

— То ты первым побежишь истерить, — закончил Джордж, но без издёвки. Скорее с уважением, или страхом.

Гермиона закатила глаза.

— Рон, прекрати. Всё нормально. — она говорила уверенно, почти веря себе.

И всё же… что-то холодное всё ещё чесалось внутри груди. Как будто часть сока осталась жить в ней.

После завтрака Гермиона чувствовала себя немного лучше. Или просто смирилась. Голова прояснилась, хотя в горле по-прежнему что-то зудело, как будто она надышалась пыльцой в теплицах Спраут.

Они шли по лестнице. Шаг за шагом, круг за кругом — эта чёртова башня как будто специально тянулась дольше, чем обычно. Гермиона шла туда, как на каторгу.

— Почему именно этот предмет? — пробормотала она себе под нос.

— Потому что ничего нельзя ненавидеть в полсилы, — философски вставил Гарри, зевая. — Если уж ненавидеть, то на всю катушку.

— Всё равно лучше, чем зелёные сопли Слизнорта, — вставил Рон.

Комната прорицаний встретила их, как обычно, густым запахом палёного мускуса, жирных свечей и ароматических палочек, которым давно пора в Азкабан за насилие над носовыми рецепторами.

— Доброе утро, мои сияющие звёзды тумана… — пропела профессор Трелони, выныривая из-за красных занавесок, как привидение, которое слишком долго спало в саше с лавандой. — Сегодня вы будете интерпретировать своё эмоциональное состояние и грядущие события через Цветочное Таро!

Гермиона тихо стукнулась лбом о низкий выступающий потолок.

«Цветочное Таро». Каждый раз, когда она думала, что ничего более идиотского Трелони не придумает, та включала следующий уровень безумия.

— Грейнджер? — послышался рядом пренебрежительный голос.

Она подняла глаза и чуть не застонала. Драко Малфой, растянувшийся по ту сторону гадального столика с выражением смертельной скуки. Словно судьба решила наказать её за все грехи.

— Восхитительно, — буркнула она. — Просто мечтала провести пару часов в облаке дешёвого ладана и твоего лица.

Он ухмыльнулся.

— А я думал, ты будешь рада погадать на свою судьбу. Может, увидишь в ней… — он потянулся за колодой, — …конец света. Или, не знаю, свадьбу с гоблином.

— Если ты выпал мне в партнёры — значит, конец уже рядом, — парировала она и выхватила одну из карт.

Картон был плотный, края позолочены, как рамка иконы. На обороте — тонкий узор лозы, будто что-то старое и живое, переплетённое с самой тканью времени. Тонкая, почти прозрачная фигура девушки в старинном траурном платье стояла напротив фигуры в чёрных латах, чьё лицо было скрыто под серебряным черепом. Они держались за руки. Не любовники — соучастники. За их спинами полыхал закат, а вокруг ног цвели гортензии, цвета потускневшей крови и погребальных венков. Смерть склонялась к девушке, как к равной. Ни ужаса, ни боли. Только смирение и странное, притягательное спокойствие.

Гермиона молча уставилась на рисунок. Карта будто дышала в её пальцах, и на миг показалось, что гортензии шевельнулись, как будто их задел ветер из другого мира. И в этот момент мадам Трелони подошла к их столику, вытянув костлявый палец к карте.

— О-о-о… гортензии… — прошептала она, глядя на Гермиону. — Знак непризнанной любви… и неминуемого страдания…

— Знак чуши собачьей, — прошипела Гермиона сквозь зубы.

Профессор Трелони замерла с чашкой в руках, будто та вдруг стала ледяной. Её глаза, обычно затуманенные благовониями и мистическим экстазом, в этот момент стали на удивление ясными.

— Такое пренебрежение, — сказала она тихо, почти шёпотом. — Слишком много разума... слишком мало сердца. Печально, очень печально.

Карта осталась на столе, блестя золотыми краями. И никому из них не пришло в голову, что это было не случайно.

— Ну что ж, — голос Трелони дрогнул, — у нас осталось немного времени. Возьмите свои чашки... Посмотрим, кто сегодня изопьёт глоток Судьбы.

Она прошлась между столиками, заглядывая в чашки учеников. Комментировала рассеянно, туманно, как будто говорила сама с собой:

— Гарри, удача, — загадочно пробормотала Трелони, глядя на карту с ярким подсолнухом. — Жёлтый лепесток указывает на успех в деле, в котором ты не был уверен.

— Может, квиддич? — прошептал Рон, навострив уши.

Дин Томас вытянул карту с каким-то цветком, похожим на бешеную ромашку с глазами. Трелони посмотрела и тихо ахнула:

— О, мистер Томас… Эта карта — Цветок Смеющейся Смерти.

— Звучит многообещающе, — хмыкнул Дин.

— Вы будете… непристойно смеяться… в неположенном месте.

Тишина. А потом хохот, сдержанный у кого-то, истеричный у Лаванды, которая уже начала плакать от смеха. Даже Гарри прикрыл рот рукой.

— Лучше уж смерть, — заметил Невилл, вытирая глаза.

— О, не бойтесь, дети мои, — вдруг добавила она с завыванием. — Судьба — извилистая тропа, и даже мрак несёт свои уроки. Теперь... запишите увиденное.

Она вернулась к креслу, закуталась в шаль, как будто её стола касался холод из потустороннего мира.

После урока прорицаний Гермиона чувствовала себя так, будто по ней уже проехал поезд. И в каком-то болезненном смысле ей хотелось, чтобы это было правдой. Туманные предсказания, бесконечный бред про гибель, летающие чашки и чужое внимание сводили с ума. На обеде еда казалась ей воском: безвкусной, мёртвой. Она ковыряла вилкой картофель, но взгляд упорно цеплялся за слизеринский стол. На Малфоя, который сегодня сидел на самом краю, откинувшись назад, будто все в этом замке уже давно ему надоели.

— Долбанутая шарлатанка, — пробормотала она себе под нос.

— Что? — спросил Рон, жуя, как трактор на кукурузе.

— Ничего, — отмахнулась она.

И снова взгляд через весь зал. Он — в развязно расстёгнутой мантии, с ленивой ухмылкой, будто в этом мире его волновало только то, как она закусывает губу, когда злится.

В теории она ненавидела его, но на секунду, молнией, в голове мелькнула мысль: «Он чертовски хорош». Как будто внезапно и без предупреждения кто-то открыл занавес, и там — не враг, не раздражающий соперник, а кто-то… почти близкий.

Она успела ощутить это слабое тепло, неуклюжее и чуждое. И сразу же, без пощады, закричала себе в голове: «Что ты, мать его, делаешь? Это Малфой. Ты же знаешь, что он — ядовитый, обманчивый, опасный. Никакой близости, только ложь и предательство».

И эта внутренняя борьба рванула её, как лезвие между тягой и отвращением, между ненавистью и… чем-то, что она не могла назвать вслух. Внезапность чувства заставила её сердце прыгнуть, а затем сбиться с ритма, будто внутри разорвался хрупкий сосуд.

༺~ [❁] ~༻