Да кто такая эта ваша Джейн Остин?! (гет)

Итак, общеизвестная истина гласит, что одинокий молодой человек, располагающий средствами, должен непременно желать найти себе жену. Что думает об этом сам молодой человек — дело совершенно десятое, и гораздо важнее, какого мнения в данном вопросе придерживается мадам Мария Медичи.

Если по какой-то причине вы не слышали имя этой дамы, мы расскажем вам, дорогой читатель, кто она такая и почему вам лучше никогда с нею не спорить. 

Родилась Мария Медичи в Италии и принадлежала к тем самым Медичи, которые прославили столь многих художников Флоренции. Теперь род этот угас, но некоторых его представителей ещё можно встретить в разных уголках Европы. Описываемую нами представительницу однажды встретил французский дворянин Генрих де Бурбон — один из многочисленных потомков Людовика XIV, то есть почти что принц крови и человек при французском дворе известный. Известен он был в первую очередь тем же, чем славился и его знаменитый предок, но об этом мы упоминать из деликатности не будем. Упомянем же о том, что приданое за Марией давалось достойное герцогов Тосканских (которыми Медичи, правда, давно уже не были), и потому Генрих отчаянно решился связать себя с нею узами брака. Так он приобрел жену, несколько сотен тысяч ливров, а заодно весьма замечательный итальянский гарнитур для своей гостиной и расстройство желудка, мешавшее ему время от времени лакомиться его любимыми дынями.

Несмотря на замужество, героиня наша куда больше известна под своей девичьей фамилией; так, пожалуй, будем называть её и мы, чтобы остаться верными историческим фактам. Но, впрочем, не станем слишком задерживаться на её живописании — о нем она сама охотно расскажет вам при случае. 

Повествование наше следует начать 1789 годом — печальной датой, с которой начались злоключения для многих добрых французских семей. Помимо других горестных событий, имевших место во Франции в этот год, случилось и так, что мадам Медичи (несомненно, к своему большому несчастью) овдовела. Случилось это из-за того, что Генрих де Бурбон, несмотря на свой, по общему признанию, добрый нрав, любил поспорить со своей женой — и делал это частенько, особенно за завтраком. 

В утро четырнадцатого июля 1789 года они, по обычаю, разбранились. Предметом их размолвки был сон, который накануне приснился мадам Медичи. Что было в этом сне нам доподлинно неизвестно, но сама она истолковала его как знак весьма дурной и посему заявила своему дорогому супругу, что ему ни в коем случае не следует выходить сегодня за порог. Генрих, как он делал это нередко (или вернее — почти всегда), жену свою не послушал и отправился прокатиться по городу в коляске. Он собирался навестить старого друга, господина де Сюлли, но вынужден был нанести долгосрочный визит к своим славным праотцам, поскольку в голову ему нечаянно прилетел камень, брошенный в его сторону кем-то из возмущенных парижан. Возмущались они по другому поводу и Генриху, должно быть, зла ничуть не желали, но стоит признать, что четырнадцатое июля 1789 года было не лучшим днем для прогулок по французской столице. 

Так трагично окончил свой век Генрих де Бурбон, и вскорости после него трагедия постигла и французскую монархию. Что произошло вследствие этого с несчастным королем Людовиком XVI и многими его верными подданными, вам, должно быть, известно, мой дорогой читатель — говорить об этом мы не будем, дабы не бередить лишний раз старые раны. Вернемся же к рассказу о том, какая доля ждала Марию Медичи и её семейство. Муж оставил её с весьма внушительным состоянием и пятью малолетними детьми, которые так скорбели по отцу, что плач их заглушал и пушки Конвента, и пение марсельезы. Но, спасаясь от судьбы, постигшей многих французских дворян в эти страшные времена, бедная вдова вынуждена была оставить большую часть своего имущества и бежать в Англию. 

Добралась она до туманных британских берегов вполне благополучно, однако едва ли безоблачной можно назвать жизнь изгнанников (и в Англии особенно — погода здесь оставляет желать лучшего, что ни говори). Итак, жизнь была трудная. Дом пришлось приобрести крохотный, не более чем в двадцать комнат, и далеко не такой роскошный, какой остался в Париже. Прислуги было совсем немного и даже содержать карету стало затруднительно (хотя от кареты, конечно, отказаться было никак нельзя). Дохода же, за исключением тех средств, которые удалось вывести из французских банков, никакого не было, и поскольку мадам Медичи никогда за всю её более чем сорокалетнюю жизнь не приходилось интересоваться, откуда именно берутся деньги, она очень быстро растратила все, что у нее было, увязла в долгах и оказалась вынуждена распродавать собственные драгоценности (коих, впрочем, у нее было количество несколько избыточное). Столь же печальное существование влачили и другие представители славного французского дворянства, чьи богатства и владения пустили с молотка в их родном отечестве. Немногим удалось найти способ вернуть себе надлежащее состояние, и перспективы у бедных скитальцев вставали поистине удручающие… 

Но сказано в Писании, что награда от Господа — дети, и этого добра у мадам Медичи, слава Богу, было порядочно. Как упоминалось, детей было пятеро: двое сыновей и три дочери. Едва двум старшим девочкам подошел срок для замужества, как заботливая родительница пристроила их одну за другой за местных джентельменов, которые оказали своей, как говорят англичане — матери в законе, посильную помощь по части финансов. Помощь была вполне сносная, так что грех бы жаловаться, но Мария Медичи имела несчастье принадлежать к тем людям, у которых расходы никогда не сходятся с доходами — сколько бы денег у нее ни было.

Это, в частности, явилось причиной, по которой она рассорилась и с одним, и с другим своим зятем. Вместо того, чтобы прислушаться к её возмущениям и увеличить её содержание, они очень нелюбезно сократили его, что привело к совершенному разрыву и поставило бедную вдову и её оставшихся детей в крайне незавидное положение. О примирении не могло идти и речи при таком оскорблении высокого достоинства дамы, в чьей крови водились герцоги Тосканские, а потому она вынуждена была обратить свой взор на младшую дочь, Генриетту, которой минул шестнадцатый год в ту пору, о которой мы поведем дальнейший рассказ. 

Генриетта — или, вернее, Генриетта-Мария — была последней из братьев и сестер и ей должно было исполниться только пять лет в тот год, когда её отец так неосторожно не послушался свою жену и вышел из дома в неподходящий день. Следовательно, отца она едва ли помнила и настоящую свою родину тоже, поскольку была совсем ещё мала, когда её семье пришлось отчалить от неспокойного французского берега. 

Но и вдалеке от своего отечества воспитана она была совершенной француженкой. Друзья её в Лондоне, где большей частью прошло её детство, были сплошь французы, по-английски она говорила неважно, а самих англичан (о которых она судила в первую очередь по мужьям своих сестер, отказавшихся обеспечить ей приданое), юная Генриетта весьма презирала. Красотой она, можно сказать, что отличалась — хотя это, конечно, дело вкуса — но нрав у нее был такой, о котором говорят «врагу не пожелаешь», и матери приходилось с ней непросто.

Выдать её замуж при выше означенных обстоятельствах, да ещё так, чтобы обеспечить себе безбедную старость, явилось задачей трудно достижимой. Но мадам Медичи, тут следует отдать ей должное, была дамой упорной в высшей степени, и если уж она решала чего-нибудь добиться, она прикладывала к этому все мыслимые (а иногда и не вполне) усилия. Стремительно подходящие к концу средства, в свою очередь, придавали ей ещё больше решимости исполнить свой замысел. 

Поскольку сватать детей в Лондоне было делом довольно затратным, а конкуренция среди девиц в столице была неблагоприятно высока, мадам Медичи справедливо рассудила, что провинция будет намного предпочтительнее для такого рода предприятия. Немало её намерению уехать загород способствовал и тот факт, что некий дворянин по имени Джордж Вильрес, чрезвычайно состоятельный молодой человек, проболтался о своем желании провести лето в Незерфилд-парке — принадлежащем ему поместье в графстве Хартфордшир. Именно этому джентельмену, по твердому убеждению мадам Медичи, и нужна была жена. 

Совершив небольшую рекогносцировку, она обнаружила, что как раз в Хартфордшире и как раз недалеко от владений мистера Вильреса сдается внаем коттедж, который был ей практически по карману. Крайне обрадованная такой удачей, наша бедная вдова заняла довольно большую сумму денег у одного из своих приятелей, дабы объявиться при решительном параде — и вместе с дочерью отправилась в Хартфордшир пытать судьбу. 

Здесь мы оставим юную Генриетту и её предприимчивую родительницу и расскажем о том, что за люди собрались в это время в вышеозначенном графстве. С ними нам придется иметь дело до конца повествования, поэтому не обессудьте за столь долгое вступление. 

Начать следует с того, что мистер Вильрес приехал отдыхать от праздности не один, а со своей сестрой Сьюзен Филдинг — ещё довольно молодой вдовой графа Денби. От мужа у нее имелось состояние — не меньшее, чем у её брата и принадлежавшее ей исключительно, так что она обладала большой независимостью и могла бы проводить свое время там, где сама пожелала бы. Но поскольку она предпочитала всюду сопровождать брата, можно было предположить, что к нему она была очень привязана. 

Помимо графини Денби в Незерфилд-парке гостил друг мистера Вильреса, некий джентельмен по имени Чарльз Стюарт — о нем было известно только то, что на свое состояние он также не жаловался, и владения его в графстве Дербишир, как говорят, были весьма обширны. Поскольку он, по всей видимости, был человеком в высшей степени замкнутым, в обществе он появлялся редко, поэтому в том, что касается него, нам придется довольствоваться только слухами. 

Не хотелось бы их распускать, но раз уж так вышло, мы отметим, что те, кому все же пришлось столкнуться с мистером Стюартом, отзывались о нем как о неприветливом и даже высокомерном молодом человеке. В то же время его друг Вильрес, обладавший легким нравом и хорошими манерами, был абсолютным любимцем всех своих знакомых, в особенности дам. Не любили его лишь мужья этих самых дам, но только потому, что они, вероятно, завидовали его молодости, красоте и богатству. 

Где бы мистер Вильрес ни появлялся — там непременно становилось весело и шумно, и даже самое посредственное общество он умудрялся расшевелить, придав ему блеска (надо заметить, что и вид у него всегда был какой-то блестящий, то ли от здорового сияния лица, то ли от драгоценных колец, которые он носил на всех пальцах в таком количестве, что ему бывало трудно согнуть руку в кулак). Мистер Стюарт, в свою очередь, производил впечатление крайней чопорности, и даже прежде приятная и непринужденная беседа в его присутствии умолкала. Как и почему два столь несходных джентельмена свели дружбу — оставалось для всех загадкой. 

Но не будем ломать себе голову и обратимся к другой семье, которая в ту пору проживала в Хартфордшире. Семья эта также была родом из Франции и также как в свое время бедной мадам Медичи с детьми, им пришлось бежать из родной страны в Англию, дабы спасти свои жизни от гильотины. Но в отличии от вдовы Генриха де Бурбона, им удалось устроиться в своем новом пристанище несколько удачнее. 

Месье Клод Бутийе — отец этого семейства — имел степень адвоката, и в Лондоне ему нашлось дело, поскольку заполонившие английскую столицу французы доверялись своему соотечественнику гораздо охотнее, чем местным законникам. Он также вложился кое-куда довольно удачно, и дела у него пошли, так что его сыну Леону, юноше восемнадцати лет, должно было бы достаться некоторое состояньице. Вместе с матерью семейства и своими друзьями — такими же французскими эмигрантами — они проводили лето в небольшом поместье, которое соседствовало с Незерфилд-парком. 

О друзьях следовало бы сказать особо. Давним товарищем господина Бутийе был Арман дю Плесси — человек больших достоинств и весьма выдающийся. В свое время он состоял на службе французской короны и непременно дослужился бы до очень высокого поста, если бы не произошедшее с французской короной несчастье. Он был очень образован и обладал редким умом и, хотя был уже не столь молод, многие дамы сочли бы за счастье выйти за него замуж или выдать за него своих дочерей. 

Господин дю Плесси, однако, весьма ценил свой душевный покой, поэтому мягко отклонял все посягновения на свой статус завидного холостяка и, переехав в Англию, посвятил досуг своей главной страсти — литературе. Почти все время он что-нибудь читал, иногда даже писал сам, но был столь скромен, что не находил возможным предать плоды своих трудов огласке. Хотя все его имущество также пропало в бушующем потоке революции, деньги у него водились. Никто не знал доподлинно, что было источником его дохода, но известно, что человек неглупый нуждаться никогда не будет, какая бы беда с ним ни приключилась. А, как уже было сказано выше, Арман дю Плесси был человеком крайнего ума. 

Помимо литературы была у господина дю Плесси ещё одна большая привязанность. Звали её Мари-Мадлен де Виньеро, и она приходилась ему племянницей. Не могло быть сердец более родных друг другу, чем эти два, и если от литературы при чрезвычайной надобности месье дю Плесси мог бы еще отказаться, то без мадмуазель де Виньеро представить свою жизнь он не сумел бы ни в коем случае. Он никогда с нею не расставался, и хотя на её прекрасную руку также претендовали многие английские джентельмены и французские шевалье, каждому из них было безапелляционно отказано. 

Мари-Мадлен совершенно не смущалась таким деспотизмом, поскольку знала, что он проистекает от большой любви к ней и любила дядюшку ничуть не меньше, чем он её. Разлуку же с ним она почла бы за великое горе и потому замуж выходить ни капли не желала. Она проводила дни свои в заботах о дяде, находя помимо этого множество других полезных для себя занятий, никогда таким образом не скучая и не представляя для себя лучшей жизни, чем та, которую она вела. 

Таково было общество, собравшееся летом 1801 года в Хартфордшире, и хотя есть ещё герои, которые примут участие в нашей истории, о них мы расскажем в дальнейшем, когда они по тем или иным причинам пожелают попасться нам на глаза. Теперь же поведаем читателю о том, чем занялись описанные нами лица по приезде в этот прекрасный мирный край, где так чудесно провести летние месяцы в тиши и покое…