Ш-ш-ш (джен)

"Ш-ш-ш", — едва слышно шелестели листья, лениво повинуясь взмахам широкой метлы. Метла была новая, ладная, он сам ее выбирал. И купил на свои кровно заработанные. Инвентарь, выдаваемый на работе, цензурному описанию не поддавался.

"Ш-ш-ш", — шелестели пакеты с мусором, которые один за другим он по-молодецки закидывал в контейнер. Почему-то люди считали ниже своего достоинства закинуть свой мусор именно в контейнер и упорно бросали его рядом. А он его потом поднимал и закидывал: плюх — ух. Фух — оп. Где-то в небе собирался косой дождь. Простуженный ветер нес страдающие одышкой облака. Люди еще спали в теплых постелях, а он уже предавался работе на утреннем предрассветном холодке.

Он знал, конечно, как относятся к нему другие жильцы.

— Ш-ш-ш — не так громко, — говорила, поправляя очки, приличная дама в шляпе своему маленькому скачущему по улицам мальчишке, когда тот во всю силу ясного чистого ребячьего голоса спрашивал:

— А почему этот дядя такой грязный?

— Он такой грязный, потому что у него очень грязная работа. Если ты не будешь нормально учиться и не перестанешь безобразничать на уроках, ты тоже станешь таким, — тихо шептала на ухо ребенку приличная дама, не думая о том, что обладатель грязной одежды может иметь очень тонкий слух.

Нет, конечно, он хотел бы им сказать, что одежда такая грязная, потому что он работает каждый день. И нет особого смысла ее стирать каждый раз после работы. Тем более в такую погоду все сохнет очень плохо, да и от частой стирки материя быстрее снашивается, и потом... Но дама в шляпе с маленьким скачущим через лужи мальчиком вряд ли стали бы слушать его.

"Неудачник. Всегда им был, всегда и останешься", — кривясь, бросала ему родная мать. "Ты, Васька, удивительный неудачник! Посмотри на себя! На кого ты похож! В какую задницу ты засунул свою жизнь!" — говорил одноклассник, живший на двенадцатом этаже. Ромка, а нынче Роман Сергеевич, ещё в школе любил крепкие выражения. И смачные образы. А ещё он был скор на расправу, поэтому Василий предпочитал с ним не связываться. Ни тогда, ни сейчас.

"Ш-ш-ш, — шептали листья, весело разлетаясь в разные стороны из-под метлы. — Стоит ли горевать из-за слов?"

Он помнил, еще с детства помнил:

— Нет, мы не можем принять вашу работу на конкурс, — презрительно поджимая губы, заявил организатор городского конкурса рисунка.

— Но почему? — удивился Василий. — Разве это не тот материал? Или формат? Или я принес позже срока?

Собственная картинка, красивая, веселая, совершенно прекрасная, как казалось, ненужной тряпкой повисла в руке.

— Дворник — это не профессия! Это отстой! — завопил потерявший терпение приличный господин в галстуке.

На пол упал как будто сразу потухший и съежившийся лист. Длинная полутемная аллея. В ней петляет узкая дорожка. А на ней мерно взмахивает руками чуть сгорбленный человек в больших резиновых сапогах и потертом фартуке какого-то бордового цвета в разводах. Очень живописного, на самом деле. Но приговор взрослого уже отпечатался пыльным ботинком: "Отстой".

А Василию всегда казалось, что удивительно красиво и романтично вставать раньше всех, тихонько нарушая тишину спящих улиц стуком лопаты об лед или шуршанием листьев под метлой. Ш-ш-ш. Детские мечты лучше не вспоминать. Слишком далеки они от реальности.

Каждое утро вставать затемно оказалось не так романтично. Особенно зимой, когда густой снег валил непрестанно, гася звуки, краски и желание жить. Выполнять все время одну и ту же работу, каждый день начиная практически с нуля — на это требовалась скорее не молодецкая удаль, а адское терпение. Поистине адское.

Промокшие ноги, окоченевшие пальцы, струйки пота, бегущие по спине. Ш-ш-ш. Кому это все интересно.

"Я не мусорщик, чтобы подбирать чужие идеи и мысли", — горячо жестикулируя, почти кричал кому-то мужчина в приличном пальто, снисходительно косясь на Василия. Ну да, Василий-то жил в полуподвале в служебной квартирке-студии, больше похожей на склад. А обладатель приличного пальто недавно купил три квартиры на тринадцатом этаже и сейчас, к ужасу остальных жильцов, объединял их в одну. Ужас был порожден не размерами получившегося жилья, а шумом, производимым строителями.

— Зук, зук, — стучал железный лом об ледяную корку, закрывшую бесконечный тротуар.

— Кап, кап, — медленно стекала капля пота из-под старой продранной шапки. Ну не новую же на такую работу надевать...

— Вуу, — выла метель в бездонном холодном небе.

— Ш-ш-ш, — насмешливо шелестели шины понтовых дорогих автомобилей, проносящихся по расчищенной от снега проезжей части. Ее чистили специальной машиной. На тротуар такой не полагалось. Вернее, ее всё обещали купить, но денег никак не хватало. Оно и понятно, сперва нужна дача начальнику жека, потом новая машина его жене. А Василий может и по старинке тротуар расчистить. Чай, не барин. И вообще, дворник это не профессия. Так, баловство одно. И суровое наказание неудачникам в жизни.

— Ш-ш-ш, — только и шептал Василий еле слышно хрипящему младенцу, завернутому в одеялко, разрисованное инеем. Однажды на рассвете возле мусорных баков Василий нашел уже почти не плачущего грудного ребенка. Всю дорогу в отдел милиции Василий только прижимал малыша покрепче, пытаясь согреть дыханием.

Суматохи особой не было. По ничего не выражающим лицам милиции Василий понял, что в их практике бывало и не такое. К вечеру весь дом знал, что жилец с тринадцатого этажа, купивший три квартиры и задолжавший браткам круглую сумму, больше уже не жилец. Через пару недель в лесу за городом были найдены два трупа. Видимо, жене того мужчины в приличном пальто позволили оставить ребенка около дома.

— Ш-ш-ш, не смотри туда, — быстрым скорбным шепотом плевала высокая дама в красивой шляпе и закрывала рукой глаза любопытному своему сынишке, пытавшемуся сквозь её пальцы разглядеть пятна крови на асфальте, которые медленно и тщательно смывал Василий. На это самое место на асфальте сегодня на рассвете приземлился Роман Сергеевич с десятого этажа. Вернее, пока он летел, то был ещё Романом Сергеевичем, человеком вспыльчивым и злопамятным. А когда приземлился, стал лишь горкой остывающего мяса и осколков переломанных костей.

— Да уж, лучше и не смотри, — думал про себя Василий и снова тер и тер шваброй уже совершенно чистый асфальт.

— Ш-ш-ш, — насмешливо шелестели крыльями улетающие на зиму птицы. — Если уж от таких серьезных людей после смерти не остается даже мокрого места, то что останется после тебя, неудачник Василий?

"И то верно", — соглашался с ними он, сжимал покрепче древко метлы и вновь принимался расчищать от листвы и мусора двор, пару часов назад бывший совершенно чистым.

— Шшш, — заглядывали в подвальное окошко служебной квартиры Василия тонкие кривые ветки кустов с клумбы. — Сон — это лучшее, что есть в жизни.

И Василий улыбался во сне, потому что видел, как из-под его метлы желтыми, красными искрами взметались вверх осенние листья и летели вслед за перелетными птицами, напевая веселое: "Ш-ш-ш, нет на свете ни бед, ни печалей, спи".

Воспоминание о цветном сне еще не раз всплывало в памяти в течение дня, заставляя Василия невольно улыбаться.

"Вы только подумайте, как это могут быть счастливы все эти неудачники?" раздраженно думали пробегающие мимо Василия люди.

— Ш-ш-ш, — примирительно шептали ему ветки деревьев, стряхивая оставшуюся листву на только что почищенные дорожки. — Все на свете всего лишь суета сует. Забей.