Сияние разбитого Грааля (джен)

Сырость.

Это первое, что Серёга осознал, когда сознание нехотя вынырнуло из вязкого, липкого сна без сновидений. Не запах сырости — тот давно стал частью воздуха в его однокомнатной конуре на окраине города, въелся в обои с бурыми разводами, в промятый диван, в его собственную кожу. Нет, это было ощущение. Словно сама реальность пропиталась холодной, могильной влагой, которая сочилась сквозь трещины в мироздании и оседала на душе тяжёлым конденсатом.

Он лежал на диване, не раздвигая слипшихся ресниц. Голову стягивал свинцовый обруч похмелья, а в висках кто-то методично забивал ржавые гвозди. Во рту — вкус вчерашнего дешёвого пива и пепла от сигарет, выкуренных до самого фильтра. Рядом, на заляпанном полу, валялась пустая бутылка, похожая на труп старого друга.

Тик-так. Тик-так. Ходики на стене, единственная вещь, оставшаяся от бабки, отмеряли секунды его никчёмной жизни. Каждое «тик» было ударом молоточка по гробовой крышке. Каждое «так» — комком земли, брошенным в могилу его надежд.

Он протянул дрожащую руку к телефону, лежавшему на столе. Экран, покрытый паутиной трещин, вспыхнул тусклым светом, явив миру заставку с полуобнажённой анимешной девицей. Время — 11:43. Понедельник. День, который он ненавидел всей своей гниющей душой.

Сообщений не было. Ни от Ленки, которая вчера наконец-то бросила его короткой фразой «я устала от этого дерьма», ни от Витька, хозяина автосервиса, который в пятницу вышвырнул его с работы за то, что Серёга перепутал канистры с маслом и тормозной жидкостью. Никто в этом мире больше не ждал от него ничего. Даже коллекторы, кажется, на время забыли о его существовании.

Пустота. Не та благородная, философская пустота, о которой пишут в книжках. А грязная, бытовая, воняющая перегаром и безысходностью.

Серёга открыл галерею. Десятки, сотни скриншотов из Fate/Stay Night. Вот Сэйбер в сияющих доспехах. Вот Рин Тосака, гордая и прекрасная. Вот Райдер, от одного взгляда на которую по телу бежали мурашки. Он листал их, и тупая, бессильная злоба закипала в груди.

«Сопляки, — бормотал он, обращаясь к героям на экране. — Нихрена вы не понимаете. Широ этот… идеалист хренов. Да я бы на его месте… Я бы…»

Что «бы»? Он и сам не знал. В его фантазиях всё было просто. Он — крутой, сильный, все его хотят, все боятся. Он раздаёт приказы Слугам, ломает врагов через колено, а ночью ублажает самых красивых женщин. Но здесь, в реальности, он мог сломать только собственную жизнь. И даже это у него получалось из рук вон плохо. Жизнь была сломана давно, он лишь ковырял пальцем её гниющие останки.

Внезапно экран телефона моргнул. Один из пикселей в углу, там, где трещины сходились в уродливую звезду, вспыхнул неестественно-фиолетовым цветом. Серёга потёр глаза. Пиксель не исчез. Он начал пульсировать, разрастаться, словно раковая опухоль. Это была не просто ошибка матрицы. Это было… неправильно. Фундаментально, на уровне законов физики. Фиолетовый цвет был слишком глубоким, слишком живым. Он словно втягивал в себя тусклый свет комнаты.

Серёга почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с похмельем.

И тут в дверь ударили.

Не постучали — ударили. Так, что старая ДСП-шная коробка затрещала и подалась внутрь. Серёга подскочил на диване. Сердце ухнуло куда-то в район грязных носков на полу.

— Открывай, гнида! — раздался снаружи глухой, пропитой голос. — Мы знаем, что ты там!

Коллекторы. Они не забыли.

Второй удар, и хлипкий замок вылетел с мясом. Дверь распахнулась. На пороге стояли двое. Один — огромный, бритый, с лицом, похожим на недопечённый блин. Второй — худой, жилистый, с бегающими глазками и кривой ухмылкой, обнажавшей гнилые зубы.

— Привет, Серёга, — сказал худой, делая шаг внутрь. — А мы соскучились. Деньги принёс?

Серёга молча попятился. Слова застряли в горле комком ужаса.

— Не принёс, — констатировал здоровяк, перекрывая собой путь к отступлению. — Жаль. Значит, будем из тебя их выбивать. По частям. Начнём с пальцев, пожалуй. Ты же ими на телефоне своём онанируешь, да? Вот и посмотрим, как без них получится.

Худой рассмеялся, и от этого смеха у Серёги свело желудок. Он огляделся в поисках оружия, спасения. Пустая бутылка. Табуретка. Бесполезно.

Он был загнан в угол. Как крыса в бетонной коробке. И сейчас его будут медленно, с наслаждением убивать. Не насмерть, нет. Просто ломать, калечить, превращать в скулящий кусок мяса. Просто потому, что они могут.

Взгляд его снова упал на телефон. Фиолетовое пятно разрослось, занимая уже четверть экрана. Оно перестало быть просто пятном. Теперь это был сложный, фрактальный узор, постоянно меняющийся, живущий своей собственной, чуждой жизнью. И из него, казалось, доносился шёпот. Не звук, нет. Шёпот на уровне мыслей, на языке статического электричества и битого стекла.

…уходи…

Здоровяк двинулся на него. Серёга отшатнулся, споткнулся о бутылку и полетел на пол.

…беги…

Он вскочил и, не раздумывая, бросился к единственному выходу, который ему оставался — окну. Старая рама затрещала, но поддалась. Первый этаж. Прыгать невысоко, но внизу — раскисшая грязь и осколки чьей-то мечты в виде разбитой бутылки.

Он вывалился наружу в тот самый момент, когда рука здоровяка сомкнулась на пустоте там, где только что была его шея. Приземлился неудачно, подвернув лодыжку. Острая боль пронзила ногу, но адреналин заглушил её.

Он побежал.

Хромая, скользя по грязи, он нёсся прочь от своего дома, от своей жизни. За спиной раздавались яростные крики и топот. Дождь, начавшийся мелкой изморосью, превратился в ледяной ливень. Он хлестал по лицу, смешиваясь со слезами ужаса и отчаяния.

Город вокруг был таким же мёртвым, как и его жизнь. Обшарпанные пятиэтажки, ржавые гаражи, заваленные мусором пустыри. Мир, которому было на него плевать.

Серёга забежал в подворотню, пытаясь отдышаться. Он забился в нишу между мусорными баками, сжавшись в комок. Вонь гниющего мусора ударила в нос, но ему было всё равно. Он достал телефон.

Фиолетовая аномалия поглотила уже весь экран. Теперь это был не узор, а вихрь, водоворот, затягивающий в бездну небытия. Шёпот в голове стал громче, настойчивее.

…сюда…

И Серёга, в последнем акте своего отчаяния, сделал то, чего требовал шёпот. Он ткнул пальцем в самый центр этого безумного фиолетового вихря.

Мир взорвался.

Это не было похоже на вспышку света или звука. Это было тотальное уничтожение сенсорного восприятия. Пространство и время скрутились в тугой узел. Его тело, казалось, вывернули наизнанку, разорвали на атомы и начали собирать заново, путая детали и теряя инструкцию. Боль, которую он испытал, не имела названия в человеческом языке. Это была боль самого творения, боль распада и противоестественного синтеза. Цвета, которых не существует в природе, звуки, от которых кровь сворачивается в жилах, запахи звёздной пыли и вечного тлена — всё это обрушилось на него одновременно.

А потом всё прекратилось.

Он лежал на чём-то твёрдом и холодном. Асфальт. Вокруг стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь стуком его собственного сердца. Дождь прекратился. Воздух был чистым, свежим, без привычной примеси выхлопных газов и заводского дыма.

Серёга с трудом открыл глаза.

Над ним простиралось ночное небо, усыпанное незнакомыми созвездиями. А вокруг… вокруг были дома. Аккуратные, двухэтажные, с покатыми крышами и раздвижными окнами. Вывески с иероглифами, которые он не мог прочесть. Узкая, идеально чистая улочка.

Он был не в своём городе. Он был не в своей стране.

Он был непонятно где. Один. Без денег, без документов, без знания языка. В той же грязной, мокрой одежде, в которой бежал от своей смерти.

Он выжил. Но его старая жизнь была стёрта. А новая ещё не началась. И глядя в это чужое, холодное небо, он впервые в жизни почувствовал не просто страх или отчаяние.

Он почувствовал подлинный, всепоглощающий Ужас.