Сияние разбитого Грааля (джен)

Сырость.

Это первое, что Серёга осознал, когда сознание нехотя вынырнуло из вязкого, липкого сна без сновидений. Не запах сырости — тот давно стал частью воздуха в его однокомнатной конуре на окраине города, въелся в обои с бурыми разводами, в промятый диван, в его собственную кожу. Нет, это было ощущение. Словно сама реальность пропиталась холодной, могильной влагой, которая сочилась сквозь трещины в мироздании и оседала на душе тяжёлым конденсатом.

Он лежал на диване, не раздвигая слипшихся ресниц. Голову стягивал свинцовый обруч похмелья, а в висках кто-то методично забивал ржавые гвозди. Во рту — вкус вчерашнего дешёвого пива и пепла от сигарет, выкуренных до самого фильтра. Рядом, на заляпанном полу, валялась пустая бутылка, похожая на труп старого друга.

Тик-так. Тик-так. Ходики на стене, единственная вещь, оставшаяся от бабки, отмеряли секунды его никчёмной жизни. Каждое «тик» было ударом молоточка по гробовой крышке. Каждое «так» — комком земли, брошенным в могилу его надежд.

Он протянул дрожащую руку к телефону, лежавшему на столе. Экран, покрытый паутиной трещин, вспыхнул тусклым светом, явив миру заставку с полуобнажённой анимешной девицей. Время — 11:43. Понедельник. День, который он ненавидел всей своей гниющей душой.

Сообщений не было. Ни от Ленки, которая вчера наконец-то бросила его короткой фразой «я устала от этого дерьма», ни от Витька, хозяина автосервиса, который в пятницу вышвырнул его с работы за то, что Серёга перепутал канистры с маслом и тормозной жидкостью. Никто в этом мире больше не ждал от него ничего. Даже коллекторы, кажется, на время забыли о его существовании.

Пустота. Не та благородная, философская пустота, о которой пишут в книжках. А грязная, бытовая, воняющая перегаром и безысходностью.

Серёга открыл галерею. Десятки, сотни скриншотов из Fate/Stay Night. Вот Сэйбер в сияющих доспехах. Вот Рин Тосака, гордая и прекрасная. Вот Райдер, от одного взгляда на которую по телу бежали мурашки. Он листал их, и тупая, бессильная злоба закипала в груди.

«Сопляки, — бормотал он, обращаясь к героям на экране. — Нихрена вы не понимаете. Широ этот… идеалист хренов. Да я бы на его месте… Я бы…»

Что «бы»? Он и сам не знал. В его фантазиях всё было просто. Он — крутой, сильный, все его хотят, все боятся. Он раздаёт приказы Слугам, ломает врагов через колено, а ночью ублажает самых красивых женщин. Но здесь, в реальности, он мог сломать только собственную жизнь. И даже это у него получалось из рук вон плохо. Жизнь была сломана давно, он лишь ковырял пальцем её гниющие останки.

Внезапно экран телефона моргнул. Один из пикселей в углу, там, где трещины сходились в уродливую звезду, вспыхнул неестественно-фиолетовым цветом. Серёга потёр глаза. Пиксель не исчез. Он начал пульсировать, разрастаться, словно раковая опухоль. Это была не просто ошибка матрицы. Это было… неправильно. Фундаментально, на уровне законов физики. Фиолетовый цвет был слишком глубоким, слишком живым. Он словно втягивал в себя тусклый свет комнаты.

Серёга почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с похмельем.

И тут в дверь ударили.

Не постучали — ударили. Так, что старая ДСП-шная коробка затрещала и подалась внутрь. Серёга подскочил на диване. Сердце ухнуло куда-то в район грязных носков на полу.

— Открывай, гнида! — раздался снаружи глухой, пропитой голос. — Мы знаем, что ты там!

Коллекторы. Они не забыли.

Второй удар, и хлипкий замок вылетел с мясом. Дверь распахнулась. На пороге стояли двое. Один — огромный, бритый, с лицом, похожим на недопечённый блин. Второй — худой, жилистый, с бегающими глазками и кривой ухмылкой, обнажавшей гнилые зубы.

— Привет, Серёга, — сказал худой, делая шаг внутрь. — А мы соскучились. Деньги принёс?

Серёга молча попятился. Слова застряли в горле комком ужаса.

— Не принёс, — констатировал здоровяк, перекрывая собой путь к отступлению. — Жаль. Значит, будем из тебя их выбивать. По частям. Начнём с пальцев, пожалуй. Ты же ими на телефоне своём онанируешь, да? Вот и посмотрим, как без них получится.

Худой рассмеялся, и от этого смеха у Серёги свело желудок. Он огляделся в поисках оружия, спасения. Пустая бутылка. Табуретка. Бесполезно.

Он был загнан в угол. Как крыса в бетонной коробке. И сейчас его будут медленно, с наслаждением убивать. Не насмерть, нет. Просто ломать, калечить, превращать в скулящий кусок мяса. Просто потому, что они могут.

Взгляд его снова упал на телефон. Фиолетовое пятно разрослось, занимая уже четверть экрана. Оно перестало быть просто пятном. Теперь это был сложный, фрактальный узор, постоянно меняющийся, живущий своей собственной, чуждой жизнью. И из него, казалось, доносился шёпот. Не звук, нет. Шёпот на уровне мыслей, на языке статического электричества и битого стекла.

…уходи…

Здоровяк двинулся на него. Серёга отшатнулся, споткнулся о бутылку и полетел на пол.

…беги…

Он вскочил и, не раздумывая, бросился к единственному выходу, который ему оставался — окну. Старая рама затрещала, но поддалась. Первый этаж. Прыгать невысоко, но внизу — раскисшая грязь и осколки чьей-то мечты в виде разбитой бутылки.

Он вывалился наружу в тот самый момент, когда рука здоровяка сомкнулась на пустоте там, где только что была его шея. Приземлился неудачно, подвернув лодыжку. Острая боль пронзила ногу, но адреналин заглушил её.

Он побежал.

Хромая, скользя по грязи, он нёсся прочь от своего дома, от своей жизни. За спиной раздавались яростные крики и топот. Дождь, начавшийся мелкой изморосью, превратился в ледяной ливень. Он хлестал по лицу, смешиваясь со слезами ужаса и отчаяния.

Город вокруг был таким же мёртвым, как и его жизнь. Обшарпанные пятиэтажки, ржавые гаражи, заваленные мусором пустыри. Мир, которому было на него плевать.

Серёга забежал в подворотню, пытаясь отдышаться. Он забился в нишу между мусорными баками, сжавшись в комок. Вонь гниющего мусора ударила в нос, но ему было всё равно. Он достал телефон.

Фиолетовая аномалия поглотила уже весь экран. Теперь это был не узор, а вихрь, водоворот, затягивающий в бездну небытия. Шёпот в голове стал громче, настойчивее.

…сюда…

И Серёга, в последнем акте своего отчаяния, сделал то, чего требовал шёпот. Он ткнул пальцем в самый центр этого безумного фиолетового вихря.

Мир взорвался.

Это не было похоже на вспышку света или звука. Это было тотальное уничтожение сенсорного восприятия. Пространство и время скрутились в тугой узел. Его тело, казалось, вывернули наизнанку, разорвали на атомы и начали собирать заново, путая детали и теряя инструкцию. Боль, которую он испытал, не имела названия в человеческом языке. Это была боль самого творения, боль распада и противоестественного синтеза. Цвета, которых не существует в природе, звуки, от которых кровь сворачивается в жилах, запахи звёздной пыли и вечного тлена — всё это обрушилось на него одновременно.

А потом всё прекратилось.

Он лежал на чём-то твёрдом и холодном. Асфальт. Вокруг стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь стуком его собственного сердца. Дождь прекратился. Воздух был чистым, свежим, без привычной примеси выхлопных газов и заводского дыма.

Серёга с трудом открыл глаза.

Над ним простиралось ночное небо, усыпанное незнакомыми созвездиями. А вокруг… вокруг были дома. Аккуратные, двухэтажные, с покатыми крышами и раздвижными окнами. Вывески с иероглифами, которые он не мог прочесть. Узкая, идеально чистая улочка.

Он был не в своём городе. Он был не в своей стране.

Он был непонятно где. Один. Без денег, без документов, без знания языка. В той же грязной, мокрой одежде, в которой бежал от своей смерти.

Он выжил. Но его старая жизнь была стёрта. А новая ещё не началась. И глядя в это чужое, холодное небо, он впервые в жизни почувствовал не просто страх или отчаяние.

Он почувствовал подлинный, всепоглощающий Ужас.

Холод.

Он просачивался сквозь мокрую куртку, сквозь кожу, вгрызался в самые кости. Серёга лежал на асфальте, и каждая клеточка его тела кричала от боли и дезориентации. Воздух, чистый и озоновый после дождя, пах чем-то незнакомым: ночными цветами и влажным камнем. Этот запах был чужим. Всё было чужим.

Он сел, морщась от боли в вывихнутой лодыжке. Перед ним разворачивался город из снов. Или, скорее, из тех аниме, что он смотрел запоем, пытаясь сбежать от реальности. Идеально ровные дороги, дома с причудливыми крышами, светящиеся автоматы с напитками, чьи ярлыки были испещрены непонятными, каллиграфически выведенными символами. Тишина была почти абсолютной, нарушаемая лишь мерным капаньем воды с проводов. Даже тишина здесь была другой — не гнетущей, как в его вымершем спальном районе, а настороженной, полной скрытых смыслов.

«Я в Японии», — мысль была настолько абсурдной, что вызвала приступ истерического смешка, который тут же перешел в кашель. Он в Японии. Он, Серёга, который дальше областного центра ни разу не выезжал. Который по-английски знал только «fuck» и «beer».

— Да ну нафиг, — прошептал он в пустоту, и его русская речь прозвучала здесь кощунственно, как мат в храме.

Он попытался встать, оперевшись на стену ближайшего дома. Ладонь коснулась чего-то теплого и пульсирующего. Он отдернул руку, как от огня. На тыльной стороне его правой ладони, там, где раньше была лишь въевшаяся грязь и шрам от сорвавшегося ключа, теперь горел багровый узор. Три переплетенных стилета, словно выжженных изнутри. Татуировка светилась собственным, нездоровым светом, и от неё по венам растекалось странное тепло, похожее на жар начинающейся болезни.

— Это ж… командные заклинания, — выдохнул он. Узнавание принесло не радость, а новую волну липкого ужаса. Это не сон. Это не глюк от палёной водки.

В этот самый миг воздух перед ним треснул.

Беззвучно, как трескается перекалённое стекло. По асфальту пробежала сеть тонких фиолетовых линий, которые тут же сплелись в сложный, светящийся круг. Символы, горевшие в нём, были незнакомы, но от них веяло такой древней и чудовищной силой, что у Серёги перехватило дыхание. Это был не аккуратный магический круг из мультика. Это была рваная рана реальности, сочащаяся чистой энергией. Пространство внутри круга пошло рябью, как отражение в воде, в которую бросили камень.

Из центра раны ударил столб света. Не яркого, а тёмно-фиолетового, поглощающего свет уличных фонарей. Внутри него заплясали осколки — образы, тени, обрывки чужих жизней. Серёга увидел горящий город, женщину с безумными глазами, протягивающую руки к двум маленьким телам, окровавленный кинжал, летящий дракон… Осколки витражей из несуществующей церкви, показывающие историю предательства, боли и бесконечной мести.

Затем свет опал, и в центре круга, который медленно гас, осталась стоять фигура.

Женщина. Высокая, облачённая в тёмные, архаичного покроя одежды, которые, казалось, были сотканы из самой ночи. Её лицо скрывала странная, похожая на ритуальную корону маска, оставляя открытым лишь подбородок и губы, изогнутые в линии презрительной скорби. Кожа была бледной, как у утопленницы, а глаза… Глаза, смотревшие на него из-под маски, были цвета запёкшейся крови. В них не было ничего человеческого. Только вековая боль и холодная, как лёд Коцита, ярость.

Она сделала шаг, и угасающий круг под её ногами рассыпался прахом. Её голос прозвучал в мёртвой тишине, и, к ужасу и облегчению Серёги, он был на чистейшем, но каком-то архаичном русском языке, словно взятом из старинной книги.

— Слуга класса Avenger отвечает на твой призыв. Я спрашиваю тебя: ты мой Мастер?

Серёга открыл и закрыл рот, издав лишь нечленораздельный хрип. Он смотрел на багровую отметину на своей руке, потом на это ночное создание перед собой. «Мастер»… Слово, которое в его фантазиях звучало гордо и властно, сейчас ощущалось как клеймо раба.

— Я… я… — пролепетал он, пятясь и снова падая на задницу. — Какого хрена?..

Avenger слегка наклонила голову, и этот жест был полон змеиной грации.

— Странно. Ты смердишь страхом и дешёвым вином, а не озоном магических цепей. Откуда в таком сосуде, как ты, столько магической энергии, чтобы прорвать барьер и призвать меня?

— Магической чего? — переспросил Серёга, мозг которого отказывался обрабатывать информацию. — Слушай, я не знаю, что происходит, но это… это ж реально «Фейт»! Я, блин, Мастер!

Внезапный всплеск идиотского восторга, последняя защитная реакция психики перед полным коллапсом, заставил его вскочить на ноги. Он, позабыв о боли, замахал руками.

— Мы щас всех порвём! Ты кто? Авенджер? Мститель, что ли? Круто! Ты сильная, да? Мы щас пойдём, найдём этого сопляка Эмию, я ему в рожу дам, а потом заберу его Сэйбер и…

Он осёкся. Взгляд женщины из-под маски стал таким, что Серёга почувствовал, как кровь стынет в жилах. Если бы взглядом можно было убивать, от него бы осталась только горстка пепла.

— Ты призвал меня, — её голос стал тише, но в нём зазвенела сталь, — дух отмщения, рождённый из предательства и детоубийства, ради мелкой драки и удовлетворения похоти?

Она сделала ещё один шаг, и асфальт под её ногой покрылся инеем.

— Жалкий червь. Я — Медея Колхидская, величайшая колдунья Эллады, преданная героем и проклятая богами, и ты…

— Стоп, Медея? — перебил её Серёга, цепляясь за единственное знакомое имя. Мозг заработал в единственно доступном ему направлении. — Но Медея же Кастер! Я аниме смотрел! Она фиолетовая такая, с ушами эльфийскими…

Выражение на лице Avenger — точнее, та его часть, что была видна, — сменилось с ледяной ярости на откровенное недоумение.

— О чём ты говоришь, смертный? Что за «аниме»?

— Мультик! Японский! Про Войну Грааля! Там всё это было! И ты была, только другая!

Он не успел договорить.

Справа, в конце улицы, что-то взорвалось. Оглушительно, с грохотом рвущегося металла и треском бетона. Стена одного из домов разлетелась в пыль, и из облака штукатурки на дорогу вылетела фигура в красном плаще, отброшенная ударом чего-то невидимого. Фигура перекувыркнулась в воздухе и приземлилась на одно колено.

— Арчер! — заорал Серёга, узнав его. — Офигеть, это же Арчер!

Мужчина в красном резко повернул голову. Его стальные глаза сфокусировались на них.

— Ещё один Мастер? — произнёс он на японском, и хотя Серёга не понял ни слова, угроза в его голосе была предельно ясна. В руках Арчера материализовались два коротких меча — чёрный и белый.

— Стой, не надо! Мы свои! — завопил Серёга, в панике вскидывая руки. — Ты же за хороших, да?

Арчер на долю секунды замер, явно сбитый с толку поведением и непонятной речью этого оборванца.

Эта доля секунды спасла им жизнь.

Из-за угла, откуда вылетел Арчер, метнулось что-то синее и невероятно быстрое — копьё, оставляющее за собой алый шлейф. Арчеру пришлось отпрыгнуть в сторону, и копьё с чудовищной силой врезалось в асфальт там, где он только что стоял, оставив в земле глубокую воронку.

— Беги, — коротко бросила Медея-Avenger. Её рука, холодная как лёд, мёртвой хваткой вцепилась в шиворот его куртки, и она потащила его за собой в ближайший переулок.

Он был не человеком. Он был грузом, помехой, скулящим мешком с костями, который её обязывала защищать невидимая связь.

Они неслись по лабиринту узких улочек. Позади грохотала битва. Звуки ударов, способных расколоть сталь, скрежет клинков, вспышки энергии, озарявшие небо. Серёга спотыкался, падал, сдирая кожу с ладоней, но Медея безжалостно рвала его вперёд. Мир вокруг смазался в одну сплошную полосу ужаса. Это была не красивая постановка из аниме. Это была настоящая война сверхлюдей, и он, Серёга, был в ней никем. Просто насекомым, которое раздавят, даже не заметив.

Наконец, они ввалились в какой-то тёмный, заброшенный склад, пахнущий пылью и ржавчиной. Медея отшвырнула его в угол и сама прислонилась к стене, тяжело дыша. Впервые он увидел в ней признаки усталости.

— Что… это… было? — прохрипел Серёга, хватая ртом воздух.

— Война Святого Грааля, идиот, — прошипела она, и в её глазах цвета крови плескалось чистое, незамутнённое презрение. — Реальная война. Не твой «мультик». И ты в ней — самый слабый, самый жалкий и самый бесполезный участник.

Она выпрямилась, возвышаясь над ним, как судья над подсудимым.

— Но в тебе есть одна странность. Ты знаешь имена. Ты знаешь то, чего знать не должен. И пока я не пойму, что это значит, я буду держать тебя в живых. А теперь говори. Рассказывай мне всё. Что такое это твоё «аниме»?

Серёга смотрел на неё снизу вверх, на эту древнюю колдунью, полную ярости и боли, и понимал, что его ад только начинается.

Заброшенный склад был гробницей для забытых вещей. Воздух, густой от пыли и запаха промасленной ветоши, казалось, можно было резать ножом. Лунный свет, пробивавшийся сквозь грязные, потрескавшиеся окна под потолком, выхватывал из темноты силуэты станков, похожих на доисторических насекомых, и горы ящиков, словно саркофаги. Каждый шорох за стенами — скрип проржавевшего металла на ветру, далёкий вой сирены — отдавался в ушах Серёги похоронным звоном.

Он сидел на холодном бетонном полу, обхватив руками колени, и пытался унять дрожь. Боль в лодыжке превратилась в тупую, ноющую пытку. Но она была ничем по сравнению с ледяным ужасом, что сковал его изнутри.

Медея-Avenger стояла у окна, неподвижная, как изваяние из обсидиана. Она смотрела не на улицу, а на отражение Серёги в мутном стекле. Её презрение было почти осязаемым, оно давило, лишало воздуха.

— Говори, — её голос нарушил тишину, и он был похож на треск ломающегося льда. Не громкий, но каждый звук — сжатая до предела пружина, готовая распрямиться и вырвать ему позвоночник.

Серёга сглотнул вязкую слюну.

— Чё говорить-то?..

— Всё, — отрезала она. — Про твой… «мультик». Что это за пророчество, записанное на языке шутов? Каким образом ты, ничтожество, стал его хранителем?

Серёга судорожно потёр лицо грязными руками. Как объяснить то, что и в его собственном мире считалось развлечением для подростков?

— Ну, кароч… это история. Выдуманная. Про войну, вот эту вашу… за Грааль. Там, типа, семь магов призывают семь героев из прошлого… Слуг. И дерутся, пока один не останется. Победителю — исполнение любого желания.

Он говорил сбивчиво, спотыкаясь о слова, как о камни. Медея молча слушала, и это молчание было страшнее любого крика.

— В этой истории… были все, кого мы видели. Арчер — тот, в красном. Его потом призовёт девчонка, Тосака Рин. Она крутая волшебница. А копьё — это Лансер. Его Мастер… какая-то баба из Ассоциации, не помню.

— Имена, — потребовала Avenger. — Мне нужны их истинные имена. Их легенды. Это ключ к их слабостям.

Серёга напряг память, пытаясь выудить из неё обрывки информации, которые раньше казались ему бесполезным мусором.

— Лансер — это Кухулин, ирландец. У него копьё, Гаэ Болг, которое типа всегда в сердце попадает. Арчер… — Серёга запнулся, и его глаза на миг расширились от собственного «прозрения». — Арчер — это Эмия Широ из будущего! Прикинь! Тот самый сопляк, главный герой, только взрослый и разочарованный во всём.

Медея замерла. На долю секунды её непроницаемая маска треснула, явив чистое, незамутнённое изумление. Путешествия во времени и темпоральные парадоксы были сложнейшими областями магии, доступными единицам. А этот червь говорил о них так, будто обсуждал прогноз погоды.

— Продолжай, — её голос стал ещё тише.

Ободрённый тем, что его наконец слушают, Серёга начал тараторить, вываливая всё, что помнил. О Сэйбер, которая на самом деле женщина, король Артур. О Берсеркере — Геракле, которого призвала девочка-альбинос Иллия. О Райдер-Медузе. О священнике Котомине Кирее, который на самом деле главный гад и прошлый победитель, желающий всему миру смерти. О старом черве Зокене Мато, который живёт сотни лет и управляет всем из тени. Он говорил о трёх «рутах» — трёх вариантах развития сюжета, о разных судьбах героев, о предательствах и союзах.

Это был поток бессвязного, убогого пересказа, полного сленга и мата. Но для Медеи, величайшей колдуньи древности, это был поток чистейшего стратегического золота. Она отсеивала его словесную шелуху, вычленяя факты. Секреты, которые маги скрывали ценой жизни. Истинные личности Слуг, их Благородные Фантазмы, их уязвимости. Она видела всю шахматную доску, все фигуры и даже знала их возможные ходы наперёд. И всё это — благодаря существу, которое едва ли смогло бы правильно написать собственное имя. Абсурдность ситуации была чудовищной.

— Но вот что странно, — закончил Серёга, переводя дух. — Тебя там не было. Ну, то есть, Медея была. Но она была Кастером, и выглядела по-другому. И она… ну… была не такой… злой.

Avenger медленно повернулась к нему. Лунный свет упал на её маску, и тени в прорезях для глаз казались бездонными.

— Я — это она. И не она. Я — аспект её души, призванный в этот мир не магией, а ненавистью. Я — её месть, которой не было в твоей сказке. Я — та Медея, что вспомнила не любовь к Ясону, а то, как она собственными руками разорвала на части своего брата. Та, что слышит не шёпот ветра, а предсмертные крики своих детей, убитых её же кинжалом. В этой итерации Войны система призвала меня как Avenger. Мстителя.

Серёга сглотнул. История из мультика вдруг обрела плоть и кровь, и эта кровь была чёрной и ядовитой.

— Офигеть… А… а что ты умеешь? Ну, типа, суперудар какой-нибудь есть?

Медея смотрела на него долгим, тяжёлым взглядом.

— Мой Благородный Фантазм зовётся «Проклятие Колхиды». Любое магическое воздействие, направленное на меня или в непосредственной близости от меня, я могу захватить, обратить и вернуть атакующему, многократно приумножив его силу. Чем мощнее атака врага — тем сокрушительнее будет ответ.

— То есть… — разочарованно протянул Серёга, его примитивный мозг пытался обработать информацию. — Ты только отражать можешь? А сама атаковать — нет? А если на тебя не магией, а мечом пойдут? Ты типа… бесполезная?

В следующую секунду воздух в складе стал тяжёлым и вязким, как ртуть. Температура упала так резко, что дыхание Серёги превратилось в облачко пара. Медея не сдвинулась с места, но сама её тень, казалось, выросла и исказилась.

Она молча повернулась к толстой металлической балке, поддерживающей крышу. Балка была ржавой, но крепкой, толщиной в руку взрослого мужчины. Медея протянула к ней палец, не касаясь.

И балка начала рассыпаться.

Не гнуться, не ломаться. Она просто обращалась в красно-бурую труху, которая бесшумно осыпалась на пол. За несколько секунд от прочного куска стали осталась лишь горстка ржавой пыли.

— Я была величайшей колдуньей своей эпохи задолго до того, как стать чьим-то «Слугой», червь, — холодно произнесла она, поворачиваясь обратно к оцепеневшему от ужаса Серёге. — Я управляю самой материей мироздания. Мой Фантазм — это лишь вишенка на торте из боли и могущества. Никогда. Больше. Не смей. Называть. Меня. Бесполезной.

Серёга судорожно закивал, не в силах вымолвить и слова.

— Твоя сказка закончилась, — продолжила Медея, её голос вернулся к ледяному спокойствию. — Добро пожаловать в реальность. Здесь всё настоящее: боль, кровь, смерть. И если ты хочешь дожить до рассвета, тебе придётся измениться. Ты больше не зритель. Ты — участник. И твоя первая задача — научиться быть не просто куском мяса с командными заклинаниями, а настоящим Мастером.

Она опустилась рядом с ним на корточки, и её глаза цвета запёкшейся крови заглянули, казалось, в самую его душу.

— Наши шансы на победу ничтожны. Но благодаря твоим знаниям, они существуют. Мы — аномалия, которой не должно быть в этой Войне. И именно поэтому мы можем её выиграть. Но для этого ты должен стать моим оружием, так же как я — твоим. Ты будешь моими глазами, видящими будущее. А я буду твоими клыками, разрывающими глотки врагам. Ты понял, Мастер?

Серёга, всё ещё глядя на горстку пыли, которая мгновение назад была стальной балкой, снова кивнул. Он понял только одно: он попал из ада в преисподнюю, и его проводником стал самый прекрасный и самый страшный демон из всех.

Рассвет сочился сквозь грязные окна склада анемичным, серым светом. Он не принёс с собой ни тепла, ни надежды. Лишь подчеркнул убожество их убежища и проявил каждую пылинку, лениво танцующую в воздухе. В желудке у Серёги урчало с такой силой, что, казалось, его внутренности пытаются сожрать друг друга. Каждая мышца ныла, а лодыжка распухла до размеров грейпфрута.

— Вставай.

Голос Медеи вырвал его из полузабытья. Она стояла посреди склада, и утренний свет, казалось, обтекал её фигуру, не смея коснуться. За ночь она не изменилась ни на йоту — всё та же статуя мести и скорби.

— Мне бы пожрать, — прохрипел Серёга, пытаясь сесть. — И попить.

— Сначала — безопасность. Потом — всё остальное, — отрезала она. — Это место — открытая рана. Нас могли выследить. Мы уходим.

Они вышли в город, который только начинал просыпаться. Редкие машины проносились по улицам, как механические призраки. Люди в строгих костюмах и женщины в элегантных платьях спешили по своим делам, бросая на Серёгу — грязного, хромающего оборванца в спортивках — брезгливые взгляды. Он съёживался под их взорами, чувствуя себя куском мусора, случайно выпавшим на стерильный тротуар. Весь этот мир был чужим, правильным до тошноты, и он был в нём уродливым, неграмотным пятном.

— Не привлекай внимания, — раздался голос Медеи, но не снаружи, а прямо у него в голове.

Серёга вздрогнул и испуганно огляделся. Она исчезла.

— Ты где?.. — прошептал он.

«Я здесь. В духовной форме. Часть нашей связи. Так я могу направлять тебя, не раскрывая своего присутствия. Теперь молчи и слушай. Поверни за угол».

Её ментальный голос был ещё холоднее и отстранённее, чем обычный. Он ощущался как прикосновение инородного разума к его собственному, как тонкая игла, введённая прямо в мозг. От этого хотелось кричать.

Он послушно побрёл по указанному маршруту. Для него город был лабиринтом из непонятных символов. Он не мог прочитать ни названия улицы, ни вывески на магазине. Он не мог бы даже попросить о помощи, если бы захотел. Он был абсолютно, тотально зависим от существа, которое его презирало. Это осознание было страшнее голода и боли.

«Туда», — приказал голос, указывая на заросший, запущенный сад, за которым виднелся старый двухэтажный особняк в западном стиле. Потемневшее дерево, остроконечная крыша, окна, заколоченные досками. Место выглядело мёртвым, но от него веяло странной силой, от которой волоски на руках вставали дыбом.

«Перелезай через ограду. Быстро».

Он неуклюже перевалился через невысокий каменный забор, рухнув в мокрые заросли сорняков. Хромая, добрался до парадной двери. Она была заперта на массивный замок.

«Коснись ручки».

Как только его пальцы дотронулись до холодной меди, замок со щелчком открылся.

«Простейшая магия взлома», — пояснила Медея в его голове. «Этот дом принадлежал магу-одиночке. Он умер десятилетия назад. Место сохранило остатки защитных барьеров и скрыто от мирских глаз. Ненадолго, но это лучше, чем ничего».

Внутри царил полумрак и пахло пылью, тленом и старыми книгами. Мебель была накрыта белыми саванами простыней. Медея материализовалась рядом, и её появление было подобно сгустившейся тьме. Она провела рукой по воздуху, и Серёга увидел, как по стенам и окнам пробежали едва заметные фиолетовые искры.

— Я усиливаю барьеры. Это скроет нас от примитивного магического обнаружения. Но против другого Слуги не продержится и часа.

Серёга рухнул в пыльное кресло, не заботясь о том, что поднимает облако пыли.

— И что теперь? Будем тут сидеть, пока нас не найдут?

— Нет, — Медея повернулась к нему, и в полумраке её глаза горели, как два адских уголька. — Теперь мы начнём твоё обучение.

— Но я ж не маг, — возразил он. — У меня нет… этих… цепей, или как их там.

— Ошибаешься. Командные заклинания не появляются на руке простого смертного. Они — доказательство, что в тебе есть потенциал. Заблокированный, неразвитый, слабый, как у ребёнка. Но он есть. И я его открою.

— И как? Книжки читать заставишь? Я ж…

— Книги будут позже, — перебила она. — Сначала нужно пробить каналы. Открыть твои магические цепи силой.

Она подошла ближе. Серёга инстинктивно вжался в кресло.

— Больно будет? — спросил он, и голос предательски дрогнул.

Впервые за всё время он увидел на её губах нечто, похожее на улыбку. Но от этой улыбки по спине пробежал мороз.

— Ты будешь молить меня о смерти, — честно ответила она. — Но это необходимо. Мастер, который не чувствует потоки маны, — это слепой поводырь для волка. Ты — обуза. Я сделаю тебя полезным.

Он сглотнул, но кивнул. Выбора не было.

— Ладно. Делай.

Она не стала читать заклинаний. Она просто положила свою ледяную ладонь ему на лоб, а вторую — на грудь, в районе сердца.

И мир исчез.

Сначала было ощущение, будто в его вены влили жидкий азот. Затем азот взорвался и превратился в расплавленное стекло. Миллиард раскалённых добела игл одновременно пронзили каждую точку его тела. Его нервная система, не приспособленная к такому, взвыла от перегрузки. Он попытался закричать, но звук застрял в горле, потому что его лёгкие горели огнём.

Он чувствовал, как чужая, древняя воля ломает его изнутри. Как она находит его спящие магические цепи — тонкие, хрупкие нити — и насильно, с хрустом разрывает блоки, которые природа ставила десятилетиями. Это было похоже на то, как если бы хирург делал операцию на сердце ржавым ломом. Каждое «пробуждённое» звено цепи вспыхивало невыносимой болью, словно в его плоти взрывались микроскопические сверхновые.

Его тело выгнулось дугой, мышцы свело судорогой. В глазах лопнули капилляры, и он видел мир сквозь кровавую пелену. Он чувствовал, как что-то горячее течёт из носа и ушей. Сознание цеплялось за реальность, но тонуло в океане агонии. Он видел обрывки чужих воспоминаний, которые просачивались от Медеи: предательство Ясона, мёртвые тела детей, горящая Колхида. Её боль смешивалась с его собственной, создавая чудовищный коктейль страдания.

А потом всё кончилось. Так же резко, как и началось.

Её руки исчезли. Серёга безвольным мешком рухнул с кресла на пол. Он лежал, не в силах пошевелиться, тяжело дыша и кашляя кровью. Всё тело превратилось в один сплошной синяк. Но сквозь боль он чувствовал… нечто новое.

Странное, едва уловимое гудение. Он чувствовал пыль, парящую в воздухе. Чувствовал гниение старого дерева в стенах. Чувствовал остаточную магию, пропитавшую этот дом, как слабый, но отчётливый запах. Мир обрёл новое измерение, которое он раньше не замечал.

Медея смотрела на него сверху вниз, без тени жалости.

— Это был всего лишь первый шаг. Пробуждение. У тебя двадцать одна цепь. Качество отвратительное. Но с этим можно работать.

Она отошла к окну, оставив его лежать в луже собственной крови и пота.

— Теперь ты будешь учиться, — сказала она в тишину. — Каждый день, каждый час. Ты познаешь боль, о которой не пишут в книгах. Ты возненавидишь меня. Ты возненавидишь себя. Но ты станешь сильнее. Или умрёшь в процессе. Для меня приемлем любой из этих исходов.

Серёга закрыл глаза. Это было не обучение. Это была вивисекция души. И он был подопытным на её операционном столе.

* * *

Дни слились в один непрерывный цикл пытки. Не было ни утра, ни вечера. Было лишь время до «урока» и время после. Их новым домом стал затхлый подвал особняка — единственное место, по словам Медеи, где магическая активность будет минимально заметна снаружи. Сырые каменные стены, покрытые пятнами плесени, земляной пол и одна тусклая, мерцающая сфера света, которую Медея создавала каждое «утро» и гасила каждую «ночь».

Обучение началось не с теории. Оно началось с унижения.

— Усиление, — произнесла Медея, указывая на кусок ржавой трубы, который она положила перед ним. — Самое примитивное заклинание. Ты должен направить поток маны в объект, укрепляя его структуру. Почувствуй ману внутри себя. Теперь она — часть тебя. Как кровь. Направь её.

Серёга закрыл глаза. Он действительно чувствовал её. Слабое, едва заметное покалывание в венах, похожее на «отсиженную» ногу. Он пытался сконцентрироваться, представить, как эта энергия течёт по руке, переходит в трубу. Он пыхтел, потел, его лицо покраснело от натуги. Ничего.

— Ты делаешь это неправильно, — безэмоционально констатировала Медея. — Ты пытаешься толкать ману. Её нужно вести. Как воду по руслу. Сосредоточься.

Он пробовал снова. И снова. Час за часом. Его тело, ещё не оправившееся от шоковой «активации», протестовало. Голова раскалывалась. Перед глазами плыли пятна. Наконец, он почувствовал, как что-то сдвинулось. Поток маны, тонкий, как паутинка, потёк по его руке. Он коснулся трубы.

Труба с глухим треском лопнула и рассыпалась в ржавую пыль.

— Слишком много. Слишком резко, — вынесла вердикт Медея. — Твой контроль — это контроль пьяницы, пытающегося вдеть нитку в иголку во время шторма. Ты — катастрофа. Ещё раз.

Она положила перед ним другой обломок.

И так продолжалось бесконечно. Он либо не мог направить ману, либо направлял её слишком много, разрушая объект. Каждый провал сопровождался её ледяным комментарием. Она не кричала, не злилась. Она просто констатировала его никчёмность, и это было хуже любых побоев. Иногда, когда он был на грани обморока от истощения, она подходила и вливала в него порцию своей энергии — холодной, чужеродной, от которой его трясло, как в лихорадке. Это не было актом милосердия. Это было как долить бензина в почти заглохший двигатель, чтобы заставить его работать ещё немного, пока он не развалится окончательно.

Еда появлялась раз в день. Обычно это были какие-то безвкусные энергетические батончики и вода — очевидно, украденные Медеей во время её ночных вылазок. Он ел, давясь, под её пристальным взглядом.

На третий день этого ада он впервые смог. Кусок кирпича в его руке не развалился, а едва заметно засветился изнутри и стал твёрдым, как гранит.

— Я… я сделал! — выдохнул он, глядя на неё с жалкой надеждой на похвалу.

— Ты потратил три дня на то, что ребёнок мага делает инстинктивно в три года, — ответила она. — Твой прогресс не впечатляет. Он лишь доказывает, что ты в принципе обучаем. А теперь — огненный шар.

Это был новый круг ада. Он учился формировать ману в сферу, придавать ей стихийный атрибут. Его первые попытки заканчивались лишь слабым нагревом ладоней. Потом он смог создать несколько искр. Однажды ему удалось сотворить крошечный, размером с горошину, огненный шарик, который тут же опалил ему пальцы и погас.

— Контроль, — методично повторяла Медея. — Форма. Стабильность. Ты создаёшь не заклинание, а неконтролируемый выброс энергии. В бою ты скорее подожжёшь сам себя, чем врага.

В тот вечер, когда он лежал на холодном полу, полностью опустошённый, не в силах даже пошевелить пальцем, это произошло.

Защитные барьеры вокруг дома вздрогнули.

Медея замерла, как хищник, почуявший чужака.

— Кто-то здесь, — прошептала она, и её глаза опасно сузились. — И это не Слуга. Маг. Умелый. Он не ломает барьер, а разбирает его. Как часовщик.

Серёга почувствовал, как ледяной пот стекает по его спине.

— Что делать?

— Молчи и не двигайся, — приказала она и растворилась в тенях подвала.

Прошла минута, показавшаяся вечностью. Затем сверху, с первого этажа, донёсся звук — тихое поскрипывание половицы. А затем шаги. Лёгкие, уверенные.

Серёга затаил дыхание. Шаги приблизились к двери подвала и замерли. Затем дверная ручка медленно повернулась. Дверь со скрипом отворилась, и в прямоугольнике света, упавшего на лестницу, появилась фигура.

Девушка. Молодая, в строгом красном пальто и чёрной юбке. Её чёрные волосы были собраны в два хвоста. А голубые глаза смотрели в темноту подвала холодно и расчётливо. В одной руке она держала небольшой кристалл, который слабо пульсировал.

Тосака Рин.

Серёга узнал её мгновенно. Но она была не такой, как в аниме. Там она была персонажем. Здесь — она была угрозой. В её взгляде не было ни капли подростковой неуверенности. Только холодная оценка профессионала, пришедшего устранить конкурента.

Она что-то сказала на японском. Голос был мелодичным, но твёрдым, как сталь. Серёга не понял ни слова. Он мог лишь тупо смотреть на неё, как кролик на удава.

Из тени рядом с ним выступила Медея.

— Кто ты, дитя, и что тебе нужно в этом забытом месте? — спросила она на своём архаичном русском.

Рин, очевидно, тоже не поняла её слов, но поняла сам факт присутствия Слуги. Её поза мгновенно изменилась, стала более напряжённой. Она снова что-то сказала, указывая кристаллом на Медею, затем на Серёгу.

— Она спрашивает, кто мы, — раздался голос Медеи в голове Серёги. — Она видит тебя как Мастера, но не чувствует в тебе магии. Это её смущает. А меня она определяет как Слугу, но не может распознать мой класс. Она в замешательстве. Это хорошо.

— Скажи ей, чтоб уходила! — мысленно взмолился Серёга. — Скажи, мы не хотим драки!

— Глупец. Проявление слабости — это приглашение к атаке, — ответила Медея. Затем она обратилась к Рин уже на древнегреческом — языке магов Золотого Века. Это был ход. Демонстрация силы и древности.

Рин удивлённо вскинула брови. Она явно не ожидала такого. Она ответила на том же языке, хотя и с заметным акцентом. Их диалог был для Серёги набором непонятных звуков, но он видел, как нарастает напряжение.

— Она предлагает сделку, — перевела Медея в его голове. — Она уйдёт, если мы раскроем свои личности. Она — Тосака Рин, одна из управляющих этим городом. И она считает нас нарушителями.

— Не говори ей!

— Я и не собиралась.

Медея что-то ответила Рин, и та нахмурилась. Она сделала шаг вперёд, выставляя палец.

— Гандр, — произнесла она.

Чёрная сфера размером с кулак сорвалась с её пальца и полетела в Медею. Это был не предупредительный выстрел. Это была проверка.

Медея не сдвинулась с места. Она лишь лениво подняла руку. За мгновение до столкновения сфера замерла в воздухе, а затем просто… рассыпалась в чёрную пыль.

Глаза Рин расширились. Обычное проклятие, способное пробить насквозь человека, было развеяно без видимых усилий.

В этот момент за спиной Рин, в дверном проёме, материализовалась ещё одна фигура. Мужчина в красном плаще. Арчер.

— Мастер, отступаем, — сказал он на японском. — Её магическая сила… она чудовищна. Я не уверен в исходе прямого столкновения.

Рин бросила на Медею последний, полный ненависти и любопытства взгляд. Затем — на Серёгу. Во взгляде, которым она его одарила, было столько презрения, что ему захотелось провалиться сквозь землю. Для неё он был не врагом, не конкурентом. Он был непонятной ошибкой, грязью под ногтями этой Войны. Чем-то, что нужно будет просто вычистить позже.

Они исчезли так же быстро, как и появились.

В подвале снова воцарилась тишина. Серёга выдохнул, поняв, что всё это время не дышал.

— Пронесло…

— Нет, — ледяным тоном произнесла Медея, поворачиваясь к нему. Её глаза горели яростью. — Ничего не пронесло. Нас обнаружили. Наше единственное преимущество — скрытность — потеряно. И всё из-за того, что твоя магическая сигнатура настолько слаба, что привлекла внимание, как провал в реальности. Твоя бесполезность поставила нас под удар.

Она подошла к нему вплотную.

— Я была слишком мягка с тобой. Я думала, что тебя можно обучить. Я ошиблась. Тебя нужно сломать и собрать заново.

Она снова положила ладонь ему на лоб.

— Урок окончен. Начинается экзекуция.

Боль, которую он испытал в этот раз, заставила его вспоминать их первую «активацию» как приятную щекотку.

Боль, которую он испытал во время «активации», была огнём, сжигающим плоть. Боль, которую он познал сейчас, была кислотой, растворяющей саму душу.

Ладонь Медеи на его лбу была не просто источником агонии. Она стала каналом, порталом, через который в его неподготовленный разум хлынул весь первобытный хаос магии. Она не просто «открывала» его цепи. Она вскрывала его черепную коробку и напрямую подключала его мозг к силовой линии, рассчитанной на богов, а не на смертных.

Он больше не был в подвале. Он был нигде и везде. Его сознание, вырванное из тела, неслось по бесконечным потокам маны, которые пронизывали реальность. И то, что он увидел, не имело ничего общего с красивыми схемами из аниме.

Это не были чистые, упорядоченные реки энергии. Это был раковый океан. Колоссальная, безграничная бездна, наполненная не просто силой, а отголосками всего, что когда-либо существовало, мыслило и умирало. Он видел не свет, а кишение. Миллиарды сознаний, пойманных в янтарный поток, как мухи. Шёпот забытых заклинаний, предсмертные крики существ из вымерших миров, холодный, математический голод сущностей, обитающих в трещинах между измерениями.

Магия была не инструментом. Она была хищником. Космическим паразитом, который питается самой структурой бытия, и маги были лишь симбиотами, научившимися скармливать этому хищнику крохи, чтобы получить взамен каплю его ядовитой слюны.

Он пронёсся мимо гигантских, спящих конструкций — мыслей, настолько древних и мощных, что они обрели собственную геометрию, противоречащую законам физики. Он услышал смех, от которого свернулась бы кровь у звёзд. И он увидел… её. Трещину.

Не дыру в пространстве, а рану в самой концепции реальности. Она была везде и нигде, и из неё сочилась не тьма, а неправильность. Абсолютное, онтологическое зло, которое было не просто отсутствием добра, а активной, мыслящей силой, стремящейся исказить, извратить и поглотить всё сущее. Ангра-Майнью, о котором он знал из мультика, был лишь каплей гноя на губах этой чудовищной раны.

Он закричал, но у его сознания не было рта. Его крик был волной чистого ужаса, прокатившейся по океану маны. И Трещина заметила его.

Что-то — глаз, не глаз, фокус внимания размером с галактику — повернулось к нему. И в этот миг Серёга познал, что такое быть по-настоящему увиденным. Не как человек, не как маг, а как крошечная, интересная аномалия. Как редкий микроб под линзой вселенского микроскопа.

»…ЧУЖОЙ…»

Мысль не прозвучала. Она произошла с ним. Она впечаталась в саму его суть, и он почувствовал, как его эфемерное сознание начинает распадаться под тяжестью этого взгляда.

И тут его дёрнуло назад.

Сила Медеи, ощущавшаяся теперь как спасительный якорь, вырвала его из этого кошмара. Его сознание с оглушительным треском вернулось в тело.

Он лежал на полу подвала, и из всех отверстий его тела текла кровь. Он не кричал. Он издавал тихий, скулящий звук, как животное, попавшее в капкан. Его глаза были широко открыты, но ничего не видели. Зрачки, расширенные до предела, дёргались, пытаясь сфокусироваться на реальности, которая теперь казалась блёклой, фальшивой картонной декорацией. Он видел её. Даже сейчас, с закрытыми глазами, он видел Трещину на периферии своего зрения. Она оставила в его душе ожог.

Медея отняла руку и отшатнулась. Её саму едва заметно трясло. Через их связь она почувствовала отголосок того, что он видел. Лишь крошечный осколок, но даже его хватило, чтобы её древняя душа содрогнулась от первобытного ужаса. Она смотрела на существо, корчившееся на полу, уже не с чистым презрением. Теперь в её взгляде было нечто иное. Замешательство. И крупица того, что можно было бы назвать страхом. Страхом перед неизвестным.

Этот смертный… этот червь… он заглянул в Бездну. В ту самую изначальную грязь, из которой рождаются и боги, и демоны. И Бездна заглянула в него. И он не умер. Не сошёл с ума в классическом понимании. Он просто… сломался. Стал пустым.

Она опустилась рядом с ним и насильно разжала ему челюсть.

— Смотри на меня.

Его глаза медленно сфокусировались на её лице. В них больше не было ни тупого восторга, ни страха. Только звенящая пустота.

— Что ты видел? — её голос был напряжённым.

— Всё, — прохрипел Серёга, и изо рта у него потекла тонкая струйка крови. — Оно… неправильное. Всё. Магия… Грааль… всё гнилое. С самого начала.

Медея молчала. Она поняла. Он, в своей дикой, неконтролируемой инициации, увидел Изнанку Мира. Правду, которую маги постигают через десятилетия медитаций и ритуалов, призванных защитить их рассудок. Он же принял её в себя голой душой.

— Ты выжил, — констатировала она, скорее для себя, чем для него. — Твоя душа… она оказалась прочнее, чем я думала. Или просто слишком примитивна, чтобы расколоться.

Она встала. План снова изменился.

— Забудь про усиление. Забудь про огненные шары, — сказала она. — Это детские игрушки. Ты подключён к источнику. К грязному, ядовитому, но бесконечному источнику. Мы будем учиться не создавать заклинания. Мы будем учиться выплёвывать эту грязь в наших врагов.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Серёга почти не говорил. Он ел, когда ему приказывали, спал, когда падал без сознания. Старый он умер в том потоке. Новый ещё не родился. Он был пустой оболочкой, куклой. И Медея дёргала за ниточки.

Она больше не заставляла его концентрироваться. Она учила его другому.

— Вспомни то, что ты видел, — шипела она, стоя над ним. — Вспомни этот ужас. Эту неправильность. Не борись с ней. Не пытайся её понять. Используй её. Сделай её своим гневом. Собери её в кулак и швырни.

Он стоял напротив каменной стены. Он закрывал глаза и снова видел Трещину. Чувствовал её холодный, изучающий взгляд. Ужас, который он испытал, всё ещё жил в нём. Он позволил этому ужасу заполнить себя, стать собой. Он вытянул руку, и с его пальцев сорвался не огонь и не свет.

С его пальцев сорвался сгусток видимого ничто. Искажение пространства, которое не летело, а просто происходило в точке назначения. Оно врезалось в стену, и в камне осталась не дыра, а… язва. Гладкая, оплавленная дыра, края которой казались смазанными, словно реальность вокруг неё ещё не решила, как ей следует существовать. От дыры пахло озоном и отчаянием.

Серёга пошатнулся и упал на колени, тяжело дыша. Один этот «выстрел» опустошил его почти полностью.

Медея смотрела на дыру в стене, затем на него. В её глазах цвета запёкшейся крови впервые за всё время мелькнуло что-то похожее на… интерес.

— Уродливо, — произнесла она. — Грубо. Неэффективно. Но смертельно. Этого достаточно. Пока.

Она подошла к столу, на котором разложила карту города, найденную в одной из комнат.

— Прятаться больше нельзя. Теперь мы охотники. Твоя сказка упоминала мальчика по имени Синдзи Мато. Мастер Райдер. По твоим словам, он — фальшивый маг. Высокомерный, трусливый и глупый.

Серёга молча кивнул, вытирая кровь с губ.

— Он наша первая цель, — заявила Медея, ткнув пальцем в один из районов на карте. — Мы нанесём удар первыми. Заберём его Слугу или убьём обоих. Покажем остальным участникам этой Войны, что в городе появился новый хищник.

Она повернулась к нему.

— Готовься, Мастер. Твоё настоящее крещение кровью состоится сегодня ночью.

Серёга посмотрел на свои дрожащие руки, потом на уродливую язву в стене. Он не чувствовал ни страха, ни азарта. Только холодную, звенящую пустоту внутри. Старый Серёга исчез. А тот, кто остался, ещё не решил, хочет ли он жить. Но он пойдёт. Потому что приказ Медеи был единственным, что ещё имело для него смысл в этом гнилом, неправильном мире.

* * *

Ночь была живой.

Раньше для Серёги ночь была просто тёмным временем суток, временем для пьянства и забытья. Теперь, когда его сознание было вскрыто и осквернено, он видел её истинную суть. Город Фуюки лежал на сетке лей-линий, и сейчас, в мёртвый час, они пульсировали под асфальтом, как гнойные вены на теле больного титана. Каждый уличный фонарь был не просто источником света, а слабой магической конструкцией, пьющей энергию из этих вен. Воздух гудел от остаточных эманаций, от мысленных отпечатков сотен тысяч спящих людей. Это было похоже на непрерывный, низкочастотный гул, на статическое электричество на самой душе. И во всём этом он чувствовал отголосок той самой неправильности, той Трещины, что теперь навсегда была выжжена на его внутреннем взоре.

Он шёл за Медеей, и каждый шаг был мукой. Его хромота стала менее заметной — она влила в него ровно столько исцеляющей магии, чтобы он мог передвигаться беззвучно, но оставила достаточно боли, чтобы она служила постоянным напоминанием. Он был помехой. Физическим, слабым, смердящим телом, которое она была вынуждена тащить за собой. Сама она двигалась не как человек. Она плыла в тенях, перетекая из одной в другую, её духовная форма была неотличима от ночного мрака. Он был единственным реальным объектом в этом театре призраков.

Их целью была школа. «Хомурахара», — всплыло в его памяти название из аниме. Днём — храм знаний для беззаботных подростков. Ночью, по словам Медеи, — мощный магический узел, который такой дилетант, как Синдзи Мато, мог использовать для усиления своих слабых способностей.

Замок на школьных воротах не стал для них преградой. Медея просто провела рукой по воздуху рядом с ним, и ржавый механизм с тихим щелчком открылся сам. Они вошли на территорию, похожую на кладбище. Пустые качели на детской площадке медленно раскачивались на ветру, издавая жалобный скрип. Окна школьного здания смотрели на них десятками чёрных, незрячих глаз.

«Он здесь», — голос Медеи в его голове был острым, как осколок стекла. «На верхнем этаже. И он не один. Его Слуга рядом».

Они вошли в здание. Коридоры, залитые мертвенным светом луны, казались бесконечными. Тишина давила, нарушаемая лишь их шагами и гулким стуком его собственного сердца. Серёга чувствовал себя так, словно попал в фильм ужасов. Но он не был зрителем. Он был одним из монстров.

Медея привела его к раздвижной двери с матовыми стёклами. За ней горел свет. Она сделала знак остановиться. Серёга заглянул в щель.

Это был спортзал. Или, скорее, додзё для занятий кюдо — стрельбой из лука. На деревянном полу, в свете нескольких ламп, стоял он. Синдзи Мато. Высокий, с неестественно-синими волосами, одетый в белую форму. Он держал в руках длинный японский лук, натягивая тетиву с видом невероятного самодовольства. Он был именно таким, каким Серёга его и помнил: жалким позёром, упивающимся силой, которая ему не принадлежала.

А в тени, у стены, стояла она. Райдер. Медуза. Высокая, облачённая в тёмно-фиолетовый облегающий костюм. Длинные волосы того же цвета скрывали её лицо, а глаза были закрыты плотной повязкой. Она стояла неподвижно, как статуя, но от неё исходила аура сжатой пружины. Колоссальная, древняя сила, закованная в цепи подчинения этому ничтожеству с луком.

— Полюбуйся, щенок, — прошипел Синдзи, обращаясь к ней на японском. — Это истинная элегантность. Истинное мастерство. Тебе, монстру, никогда такого не понять.

Райдер не ответила.

В этот момент Медея шагнула из тени коридора в свет додзё.

— Позёрство с чужой силой за спиной — удел слабых мужчин, — произнесла она на идеальном японском, который Серёга услышал от неё впервые. Её голос был полон яда и презрения.

Синдзи вздрогнул и резко обернулся. Его лицо исказилось от страха, который он тут же попытался скрыть за маской высокомерия.

— Кто ты такая? Как ты сюда попала? Райдер, убей её!

Райдер не сдвинулась с места.

— Она — Слуга, Мастер, — её голос был низким и мелодичным, лишённым всяких эмоций. — А за ней… ещё один Мастер.

Только теперь Синдзи заметил Серёгу, который неуклюже вошёл следом за Медеей. Он оглядел его грязную одежду, осунувшееся лицо, и расхохотался.

— Это? Это Мастер? Да он похож на бомжа, который залез сюда в поисках объедков! Что за цирк устроила эта Война?

«Этот щенок предлагает нам умереть и не позорить священную Войну своим присутствием», — холодно перевела Медея в голове Серёги.

— Райдер, я приказываю тебе! — взвизгнул Синдзи, теряя терпение. — Убей эту женщину и её помоечного Мастера!

Райдер вздохнула. Едва заметно, но в этом вздохе была вся скорбь мира. Она подчинилась.

Её движение было не просто быстрым. Оно было противоестественным. В одно мгновение она стояла у стены, в следующее — уже неслась к ним, сократив дистанцию в двадцать метров. В её руках возникли два длинных кинжала, прикованных к её запястьям цепями. Она не целилась в Медею. Она целилась в Серёгу. В самое слабое звено.

Серёга застыл, парализованный ужасом. Он видел несущуюся на него смерть, но тело отказалось подчиняться.

Но Медея была быстрее.

Она не стала ставить барьер. Она просто шагнула вперёд и вскинула руку. Воздух перед Серёгой сгустился, исказился, превратился в непроницаемую линзу, которая затормозила атаку Райдер, словно та влетела в вязкий сироп. Клинки остановились в сантиметре от его лица.

— Ты сильна, дитя Горгоны, — произнесла Медея, пока Райдер пыталась вырваться из невидимых пут. — Но ты служишь червю. Позволь мне избавить тебя от этого унижения.

«Мастер. Убей его», — приказ прозвучал в голове Серёги, как удар хлыста.

Он смотрел на Синдзи, который отшатнулся к стене, его лицо побелело от ужаса. Он понял, что его игрушки сломались.

Серёга поднял дрожащую руку. Он не чувствовал ничего. Ни злости, ни жалости. Только холодную пустоту внутри и эхо взгляда Трещины на краю сознания. Он не пытался сформировать шар. Он просто открыл кран. Позволил неправильности выплеснуться наружу.

С его пальцев сорвался не сгусток энергии. Это была… дыра. Крошечная, пульсирующая точка абсолютного искажения. Она не летела. Она просто переместилась от его руки к цели.

Раздался не взрыв, а тихий, влажный хлопок. Будто лопнул гигантский глаз.

Правая рука Синдзи, та, в которой он держал лук, просто исчезла. Не была оторвана. Не сгорела. Её стёрло из реальности. На её месте осталась гладкая, дымящаяся культя. Лук с лязгом упал на пол.

Синдзи посмотрел на свою несуществующую руку. Секунду он молчал. А потом закричал. Это был не крик боли. Это был вопль распадающегося рассудка. Вопль существа, которое заглянуло в бездну и увидело, что законы физики, на которых держался его мир, — это ложь.

Райдер, почувствовав агонию своего Мастера через их связь, дёрнулась, и хватка Медеи на мгновение ослабла. Но этого было не нужно. Битва была окончена.

Медея подошла к визжащему, катающемуся по полу Синдзи. Райдер, свободная от пут, застыла, не в силах ни атаковать, ни защитить. Она смотрела на то, что стало с её Мастером, и из-под её повязки по щекам потекли две кровавые слезы.

— Тихо, дитя, — прошептала Медея, опускаясь на корточки рядом с Синдзи. Она коснулась его лба. — Твои страдания окончены.

Крик оборвался. Синдзи замер, его глаза остекленели. Он не был мёртв в обычном понимании. Его просто… выключили.

Серёгу вырвало. Он согнулся пополам, и из него хлынула горькая желчь. Он убил. Не в драке, не защищаясь. Он просто стёр человека по приказу. Ощущение грязи, которое хлынуло в него в момент «выстрела», было невыносимым. Он чувствовал, как эта неправильность теперь живёт в нём, как раковая опухоль.

Медея выпрямилась и повернулась к застывшей Райдер.

— Твой Мастер мёртв. Ты свободна от контракта. Ты исчезнешь через несколько часов.

Райдер молчала, кровавые слёзы продолжали течь.

— Но есть и другой путь, — продолжила Медея, и в её голосе зазвучали новые, хищные нотки. — У меня достаточно сил, чтобы поддерживать двух Слуг. А мой Мастер… — она бросила мимолётный взгляд на блюющего Серёгу, — …является аномальным источником энергии. Ты можешь служить мне. Стать моим клинком. Или можешь сгинуть в небытие. Выбор за тобой, Медуза.

Она протянула руку.

Серёга поднял голову, вытирая рот рукавом. Он смотрел на эту сцену: древняя колдунья, предлагающая сделку древнему монстру над остывающим телом их жертвы. И он, Серёга, был причиной всего этого. Он был оружием, которое совершило убийство.

Это была его первая победа в Войне Святого Грааля. И она ощущалась как окончательное и бесповоротное проклятие.

* * *

Обратный путь был шествием призраков.

Тишина, стоявшая между ними, была тяжелее свинцовых плит. Она впитывала в себя звуки ночного города — далёкий гул машин, шелест ветра в листве — и делала их глухими, нереальными. Они шли втроём. Медея впереди, её силуэт — вырезанная из бархатной тьмы элегантная угроза. За ней, хромая и сутулясь, плёлся Серёга, живое воплощение грязи и страдания. А замыкала шествие Райдер.

Она не произнесла ни слова. Когда Медея протянула ей руку, она просто опустила взгляд, и её кровавые слёзы перестали течь. Она не сказала ни «да», ни «нет». Она просто пошла за ними. Молчаливая, грациозная тень, чьи мотивы были скрыты за непроницаемой повязкой на глазах. Её присутствие было вопросом без ответа, ещё одной гирей на душе Серёги.

Он не смотрел на неё. Он не мог. Он смотрел только на свои руки. Особенно на правую. На ту, что сотворила… это. Она казалась чужой. Он то сжимал, то разжимал пальцы, но ощущение инородности не проходило. Ему казалось, что он до сих пор чувствует этот холод, это ничто, сорвавшееся с его кончиков. Он пытался вспомнить лицо Синдзи в последний момент, но в памяти была лишь пустота. Такая же, какую он оставил на месте его руки.

В подвале особняка вонь плесени и сырости показалась родной. Это было их логово, их нора. Место, где монстры могли снять свои маски.

Серёга сразу же бросился к ржавой раковине в углу, единственному источнику воды. Он открыл кран и сунул руки под ледяную, пахнущую железом струю. Он тёр их. С остервенением, до красноты, сдирая кожу. Он хотел смыть это. Не грязь. Не кровь. Ощущение. Ощущение того, как реальность поддалась ему, как дешёвый пластилин. Как он стёр человека, словно неудачный рисунок ластиком.

Но ощущение не уходило.

— Это бесполезно, — раздался за спиной тихий, мелодичный голос Райдер. Она впервые заговорила с ним. Её русский, как и у Медеи, был идеальным, но мягким, как шёлк. — Такое не смывается водой.

Серёга замер, продолжая держать руки под струёй. Он медленно повернул голову. Она стояла у входа, прислонившись к косяку. Повязка всё так же скрывала её глаза, но он чувствовал её взгляд на себе. Взгляд, в котором не было ни осуждения, ни ненависти. Лишь глубокая, вековая усталость.

— Ты убила много людей? — хрипло спросил он. Вопрос был глупым, неуместным, но он вырвался сам.

— Меня создали, чтобы убивать, — просто ответила она. — Я была монстром, которым пугали детей. А потом стала оружием, которое использовали боги и люди. Это не перестаёт быть грязью. Просто со временем учишься с ней жить. Или она начинает жить в тебе.

Медея, всё это время молча наблюдавшая за сценой, подошла к Серёге.

— Покажи руку, — приказала она.

Он нехотя вытащил руки из-под воды и протянул ей правую.

Медея взяла его ладонь своими ледяными пальцами. Она не смотрела ему в глаза. Она смотрела на его руку с холодным, исследовательским любопытством, как учёный смотрит на новый, опасный образец.

— Так я и думала, — произнесла она почти шёпотом.

Серёга опустил взгляд на свою ладонь и его сердце пропустило удар.

Кожа. Она была неправильной. На кончиках пальцев, с которых сорвалось заклятие, и в центре ладони она приобрела мертвенно-серый, пепельный оттенок. Она была холодной на ощупь, как камень из склепа, и казалась тонкой, почти прозрачной. Вены под ней не просвечивали. Словно под кожей не было ни крови, ни жизни. А в самом центре этого серого пятна проступила крошечная чёрная точка. Не родинка, не шрам. Это была идеальная, матово-чёрная точка, которая, казалось, поглощала свет.

— Что… что это с моей рукой? — пролепетал он, пытаясь отдёрнуть её, но Медея держала крепко.

— Это стигмат, — ответила она. — Плата. Ты не просто использовал магию. Ты открыл канал к первозданной Пустоте. К той самой неправильности. И она оставила на тебе свою метку. Ожог. Теперь ты — её часть. А она — твоя.

Она отпустила его руку, и та безвольно упала вдоль тела.

— Поздравляю, Мастер. Ты перестал быть человеком.

Серёга смотрел на свою руку, на это уродливое клеймо. Райдер сказала, что грязь начинает жить в тебе. Она не знала, насколько была права. Эта грязь была не метафорой. Она была реальна. Она пустила в нём корни.

Он сполз по стене на пол. Его затрясло. Не от холода. Не от страха. А от тихого, всепоглощающего безумия. Он хотел стать героем из аниме. Сильным, крутым, чтобы все его уважали. А стал… чем? Ходячим разломом в реальности? Оружием, которое стреляет раковыми опухолями?

Он рассмеялся. Тихим, сдавленным, булькающим смехом. Смех перерос в кашель, а кашель — в беззвучные рыдания. Он сидел на грязном полу подвала, обхватив голову руками, и плакал. Не от жалости к Синдзи. Не от страха перед будущим. Он плакал по себе. По тому ничтожеству Серёге, который мечтал о гареме, а получил проклятие космического масштаба. Тот Серёга умер, но его труп продолжал чувствовать боль.

Медея и Райдер молча смотрели на него. Две древние сущности, две женщины, чьи мифы были написаны кровью и предательством, наблюдали за рождением нового монстра.

Наконец, рыдания стихли. Серёга поднял голову. Его глаза были красными, но сухими. В них больше не было слёз. Только выжженная пустота и серое пятно на ладони.

— Что я такое? — спросил он в тишину. Вопрос был обращён не к ним. Он был обращён ко вселенной.

Медея подошла и опустилась перед ним на корточки. Её глаза цвета запёкшейся крови заглянули в его.

— Ты — рана, — ответила она. Её голос был лишён всякой эмоции, это была чистая констатация факта. — Ты больше не оружие. Ты — сама рана, которую наносят. Ты — уязвимость в броне этого мира.

Она выпрямилась.

— И это делает тебя самым опасным существом в этой Войне. То, что ты сделал с Мато… это не прошло незамеченным. Каждый маг в этом городе, способный чувствовать потоки маны, ощутил этот всплеск. Они почувствовали не силу, а аннигиляцию. Они не знают, что это было. Но они напуганы. И страх заставит их действовать.

Она повернулась к карте на столе.

— Сегодня мы были охотниками. С завтрашнего дня мы станем добычей. Все. И Тосака. И Мастер Сэйбер. И даже тот, кто прячется в церкви. Все они пойдут за нами. Потому что ты — это угроза не их победе. Ты — угроза самому их существованию.

Она снова посмотрела на него.

— Твоё обучение не закончено. Оно только началось. Раньше я учила тебя быть оружием. Теперь я буду учить тебя быть чумой.

Серёга молча смотрел на свою серую руку с чёрной точкой в центре. Чума. Рана. Он хотел власти. Он её получил. Власть стирать реальность. И цена этой власти была выжжена на его плоти.

Ночь после убийства была длиннее вечности. В подвале царил холод, не имевший ничего общего с температурой воздуха. Это был экзистенциальный мороз, исходивший от серого пятна на ладони Серёги. Он сидел, прислонившись к стене, и неотрывно смотрел на свою руку, на эту чёрную точку, похожую на зрачок, вглядывающийся в него изнанки бытия. Он больше не плакал. Он просто смотрел, а его разум, словно напуганное животное, забился в самый дальний угол черепа, отказываясь осознавать произошедшее.

Медея занималась стратегией. Она расстелила на полу карту города, отмечая на ней точки силы, возможные убежища врагов, вероятные маршруты патрулирования. Она работала с холодной, сосредоточенной яростью хирурга, планирующего сложнейшую операцию. Для неё то, что случилось с Серёгой, было не трагедией, а тактическим изменением. Их самое слабое звено стало их самым непредсказуемым оружием. Теперь нужно было лишь правильно направить его удар.

Райдер сидела в самом тёмном углу, неподвижная, как горгулья. Она сняла свою повязку. Её глаза, легендарные Мистические Глаза Окаменения, были закрыты, но Серёга чувствовал их слепое внимание на себе. Она не спала. Она наблюдала.

Прошло несколько часов, прежде чем она нарушила тишину.

— Оно болит? — её голос был тихим, почти шёпотом.

Серёга не сразу понял, что она обращается к нему. Он медленно поднял голову.

— Что?

— Клеймо, — сказала она, кивнув на его руку. — Когда они сделали меня монстром, моя кожа тоже изменилась. Мои волосы стали змеями. Каждый раз, когда я смотрела в отражение, я видела не себя, а проклятие. И оно болело. Не как рана. Как… напоминание.

Серёга снова посмотрел на свою руку.

— Не болит, — хрипло ответил он. — Оно… холодное. И пустое. Как будто моя рука уже умерла.

— Хуже, — прошептала Райдер. — Она не умерла. Она просто перестала быть твоей.

В её голосе не было жалости. Было узнавание. Страшное, интимное узнавание сокамерника в бесконечной тюрьме чужой воли.

— Чувства — это роскошь, — вмешалась Медея, не отрываясь от карты. Её голос был острым, как скальпель. — Твоя боль, его пустота — это топливо. Чем сильнее он будет ненавидеть то, чем стал, тем разрушительнее будет его сила. Не мешай мне затачивать оружие, Медуза.

— Оружие ломается, если его не чистить, — так же тихо ответила Райдер. — Или начинает стрелять без разбора.

— Пусть, — отрезала Медея. — Лишь бы стреляло во врагов.

И в этот самый момент их мир взорвался.

Это не было похоже на атаку Синдзи. Это был профессиональный, скоординированный удар. Сначала сработали внешние барьеры. Серёга ощутил это как удар тока по нервам — его хрупкая связь с магией этого места закричала от боли. Сразу после этого крышу особняка пробило что-то огромное. С грохотом, разрывающим уши, через три этажа в подвал, едва не задев их, рухнул гигантский валун, окутанный голубым сиянием.

— Берсеркер, — выдохнула Медея, мгновенно оказываясь на ногах. Её лицо впервые выразило нечто похожее на тревогу.

Не успела осесть пыль, как одна из стен подвала разлетелась вдребезги. В пролом ворвался синий вихрь, метнувшийся к Райдер. Лансер. Его красное копьё нацелилось ей в сердце. Райдер в последнее мгновение ушла с линии атаки, её кинжалы на цепях со скрежетом столкнулись с древком копья.

А в дверном проёме, откуда они сами недавно вошли, стояли они. Рин Тосака и Арчер. Лицо Рин было бледным, но решительным. В её руках сияли драгоценные камни, готовые к бою.

— Конец игры, аномалия, — произнесла она.

Их нашли. Все. Они не просто пришли убивать. Они пришли стереть их с лица земли.

— Райдер, задержи Лансера! — прорычала Медея. Пространство вокруг неё исказилось, она начала готовить какое-то чудовищное контрзаклинание, направленное на Рин. — Мастер! Уничтожь Арчера! Сейчас же!

Приказ был абсолютным. Серёга посмотрел на Арчера. Герой в красном уже натягивал тетиву своего лука. Наконечник стрелы светился угрожающей, спиралевидной энергией. Это была не простая стрела. Это был «сломанный Фантазм». Взрыв, который разнесёт весь подвал и всех, кто в нём.

Он должен был убить его. Прямо сейчас. Он должен был снова открыть кран и выплеснуть на него свою грязь, свою пустоту. Он поднял свою серую, мёртвую руку. Чёрная точка в центре ладони, казалось, начала пульсировать, втягивая в себя тусклый свет.

Он видел лицо Арчера. Сосредоточенное, лишённое ненависти. Лицо солдата, выполняющего приказ. Он видел Рин, которая делала то, что считала правильным для защиты своего мира. Он видел Лансера, который сражался с Райдер не со злобой, а с азартом воина. Они не были злом. Они были напуганы. Напуганы им.

Он вспомнил слова Райдер. «Оно перестало быть твоим».

Нет.

Эта рука. Эта боль. Эта пустота. Это его. Не Медеи. Не Трещины. Его. И только ему решать, что с этим делать.

«Убей его!» — мысленный крик Медеи был подобен удару раскалённого железа.

Стрела сорвалась с тетивы лука Арчера.

И Серёга сделал свой выбор.

Он не направил свою силу на Арчера. Он выставил свою серую ладонь навстречу летящей стреле. Он не пытался создать щит. Он просто… пожелал. Ненавидя эту силу. Принимая её. Он пожелал, чтобы её не было.

Пространство между ним и стрелой свернулось, как скомканная бумага. Это не был барьер. Это была локальная отмена реальности. Спиральная стрела, несущая в себе мощь Благородного Фантазма, влетела в эту зону искажения и… исчезла. Не взорвалась. Не была отражена. Она просто перестала существовать. Вместе с куском воздуха, в котором она летела.

Все замерли. Даже Лансер и Райдер прервали свой смертельный танец. Арчер смотрел на пустой результат своего выстрела с откровенным недоверием. Рин опустила руки, её самообладание впервые дало трещину.

Они ожидали увидеть неконтролируемый всплеск разрушения. А увидели абсолютный, невозможный, хирургически точный контроль. Контроль над самой тканью бытия.

Серёга стоял, пошатываясь. Из его носа снова потекла кровь. Серое пятно на руке, казалось, стало чуть больше, а чёрная точка в центре — темнее. Это действие стоило ему дорого. Он чувствовал, как кусок его души был вырван и брошен в топку, чтобы оплатить это чудо. Но он стоял.

— Уходим, — голос Арчера был напряжённым. — План провалился. Эта тварь… она не просто монстр. Она что-то другое.

Рин, сжав зубы от досады, кивнула. Она бросила на Серёгу последний взгляд — теперь в нём не было презрения. Был страх. Подлинный, глубокий страх перед непознаваемым.

Они отступили так же быстро, как и напали. Лансер одним прыжком вылетел из пролома. Берсеркер, так и не показавшись, перестал ломиться в дом.

В подвале снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Серёги.

Он опустил руку и посмотрел на Медею. Её лицо было непроницаемым, но в глубине её глаз цвета запёкшейся крови он увидел нечто новое. Не гнев за невыполненный приказ. А холодный, расчётливый интерес. Её оружие только что проявило собственную волю. И оказалось гораздо более совершенным, чем она предполагала.

— Ты ослушался меня, — произнесла она тихо.

— Я не твоя кукла, — выдохнул Серёга. Это были первые слова, сказанные им по собственной воле за последние сутки.

Он сделал свой первый выбор. Он не убил. Он защитил. Себя, Медею, Райдер. Он заплатил за это частью своей души, но он сделал это по-своему.

Он всё ещё был монстром. Но теперь это был его монстр. И он будет учиться держать его на поводке. Даже если этот поводок будет резать ему руки до костей.

* * *

Тишина, что воцарилась в подвале после ухода врагов, была иной. Это была не тишина затишья, а оглушительная тишина после того, как оборвалась струна. Что-то сломалось. Что-то изменилось безвозвратно.

Серёга тяжело опустился на пол, прислонившись к холодной, влажной стене. Кровь из носа капала на грязную футболку, оставляя тёмные пятна. Каждый вдох отдавался болью в груди, словно он дышал битым стеклом. Серое пятно на его ладони, казалось, расползлось на миллиметр, а чёрная точка в центре стала глубже, бездоннее. Он заплатил за их жизни. Он не знал, чем именно — годами жизни, частью души, крупицей рассудка, — но он чувствовал, как внутри него образовалась новая пустота.

Райдер подошла к нему первой. Она двигалась бесшумно, как змея, скользящая по камням. Она опустилась рядом, не касаясь его, и протянула ему чистый кусок ткани, который достала из кармана своего костюма.

— Ты заплатил за наши жизни частью своей, — тихо сказала она. В её голосе не было ни жалости, ни восхищения. Лишь ровная, глубокая констатация факта. Она видела такое раньше. Она сама была такой ценой.

Серёга молча взял ткань и прижал к лицу.

— Я… должен был, — прохрипел он. Это было не оправдание. Это было единственное, в чём он был уверен.

Медея не двигалась. Она стояла посреди подвала, спиной к ним, и смотрела на дыру в потолке, сквозь которую сочился мертвенный лунный свет. Её плечи были напряжены. Казалось, сам воздух вокруг неё вибрировал от сдерживаемой ярости.

Наконец, она медленно повернулась. Её лицо было похоже на маску из замороженного мрамора.

— Ты не выполнил приказ, — произнесла она, и каждое слово было отточено до остроты бритвы. — Ты поставил нас всех на грань уничтожения ради сентиментального жеста. Ты мог стереть Арчера. Закончить бой до того, как он начался. Вместо этого ты выбрал защищаться. Слабость.

— Я не оружие, — ответил Серёга, поднимая на неё взгляд. Его глаза были красными, но в них горел упрямый, тусклый огонёк. — Я не буду убивать по щелчку пальцев.

— Ты будешь делать то, что я прикажу! — её голос сорвался на шипение, и тень за её спиной дёрнулась, обретая форму хищных крыльев. — Или я вырву эту силу из тебя вместе с позвоночником и буду использовать твой труп как марионетку!

— Попробуй, — так же тихо сказал Серёга.

И это слово, сказанное без злобы, без вызова, а лишь с бесконечной, смертельной усталостью, остановило её.

Она замерла, вглядываясь в него. И ярость в её глазах начала медленно угасать, сменяясь чем-то иным. Холодным, пронзительным анализом.

— Ты… — начала она, подбирая слова. — Ты не просто отразил атаку. Ты не создал барьер. Ты отменил её. Сломанный Фантазм, несущий в себе концепцию невозможного удара, просто перестал существовать в твоём присутствии. Цена за такое… должна быть чудовищной.

Она сделала шаг к нему. Не угрожающий, а исследовательский.

— Ты не просто ослушался. Ты инстинктивно выбрал самый энергозатратный, но самый эффективный способ защиты. Ты продемонстрировал им не грубую силу, а абсолютный контроль над самой сутью разрушения. Теперь они боятся тебя не как бешеного пса. Они боятся тебя как чуму. Как нечто, от чего нет защиты.

Она отошла к карте, её гнев полностью угас, уступив место ледяной стратегии.

— Наша ситуация изменилась. Раньше нас считали ошибкой, которую нужно исправить. Теперь нас считают экзистенциальной угрозой, которую нужно искоренить любой ценой. Эта атака была слишком скоординирована. Берсеркер, Лансер, Арчер… Это не просто союз Тосаки и Эмии. За этим стоит кто-то ещё. Тот, кто дёргает за ниточки.

Она указала на точку на карте — церковь на холме.

— Котомине Кирей. Наблюдатель этой Войны. В твоей «сказке» он был предателем. Нет причин думать, что здесь он другой. Это он собрал их вместе. Он убедил их, что мы — общее зло.

Затем её палец переместился к старому району города.

— И он. Зокен Мато. Древний паразит, который правит этим городом из теней. Он не участвовал в атаке. Он выжидает. Он наблюдает. Такие, как он, не вступают в бой сами. Они ждут, пока хищники ослабят друг друга, чтобы прийти и сожрать то, что останется. Он опаснее их всех вместе взятых.

Она замолчала, её взгляд стал отсутствующим.

— И есть ещё кое-что. То, чего не было в твоём знании. Другая я. Кастер. Она заняла Храм Рюдо на горе. Моя разведка донесла, что она возвела барьер, сравнимый по мощи с магией Эпохи Богов. Но её Мастер… его никто не видел. Он не маг. Его магическая сигнатура нечеловеческая, она похожа на… эхо. Это неправильно. Ещё одна аномалия в этой проклятой Войне.

Медея повернулась и посмотрела прямо на Серёгу.

— Наш план изменился. Мы больше не можем прятаться. Мы не можем ждать. Мы должны нанести удар первыми. Но не по ним, — она обвела рукой позиции Рин и Иллии. — Не по солдатам. Мы ударим по дирижёрам. По той гнили, что лежит в основе этой Войны.

Она подошла к нему и встала над ним, как тень судьбы.

— Раньше я видела в тебе лишь инструмент. Оружие, которое нужно было направить. Я ошибалась. Ты не оружие. Ты — скальпель. Точный, смертоносный, способный вырезать саму реальность. Я могу указать на раковую опухоль. Но вырезать её можешь только ты.

Она смотрела на его серую руку, на чёрную точку в её центре.

— Твой выбор сегодня ночью спас нас. Но он же и подписал нам смертный приговор. Теперь, чтобы выжить, нам придётся резать. Резать по живому. По той самой гнили, что отравляет этот город. Готов ли ты стать хирургом, Серёга? Даже зная, что каждый разрез будет оставлять на твоей душе новый шрам?

Серёга медленно поднял взгляд. Он посмотрел на Медею, на её лицо, искажённое вековой болью. Посмотрел на Райдер, на её молчаливое сострадание монстра к монстру. Они были его стаей. Его проклятой, искалеченной семьёй.

Он не ответил словами. Он просто медленно, с видимым усилием, сжал свою серую, мёртвую руку в кулак. Это был его ответ.

Выбор сделан. Путь определён. Их ждала не битва за Грааль. Их ждала грязная, кровавая работа санитаров проклятого мира. И первым в их списке был тот, кто был хуже любого монстра. Тот, кто сам был живой гнилью. Зокен Мато.

Решение было принято. Цель была названа. Но тишина, последовавшая за этим, была тяжелее любого сражения. Они не бросились в бой. Они затаились, как звери, зализывающие раны перед решающей охотой. Медея погрузилась в глубокую медитацию, восстанавливая потраченную на отражение атаки ману и пытаясь прощупать магические потоки города. Райдер беззвучно чистила свои клинки, её движения были выверенными и смертоносными, как у хирурга, готовящего инструменты.

А Серёга… Серёга пытался не сойти с ума.

Он сидел, отвернувшись ото всех, и смотрел на свою серую руку. Он пытался почувствовать её. Двигать пальцами, сжимать кулак. Физически она подчинялась, но на уровне ощущений это было всё равно что управлять протезом. Он был отрезан от собственной плоти. И холод, исходивший от клейма, казалось, медленно полз вверх по руке, к плечу. Он боялся, что однажды этот холод доберётся до его сердца.

Именно тогда он впервые это услышал.

Это не был звук. У него не было ни тона, ни громкости. Это было… ощущение звука. Как если бы кто-то водил смычком по струнам его нервной системы. Тонкий, едва уловимый вибрирующий шёпот, который, казалось, исходил не снаружи, а из самого его костного мозга.

Он вздрогнул, огляделся. Медея и Райдер были неподвижны.

— Вы… слышали это? — спросил он, и его голос прозвучал неуверенно.

Райдер медленно подняла голову, прислушиваясь. Медея открыла глаза, и в них отразилась тревога.

— Я ничего не слышу, — сказала Райдер. — Но я чувствую. Словно… воздух стал липким.

— Это не воздух, — прошипела Медея, её лицо исказилось от отвращения. — Это мана. Она… грязная. Кто-то отравляет сами лей-линии. Словно вылил нечистоты в источник с чистой водой.

Шёпот в голове Серёги стал громче. Теперь он мог разобрать в нём… слова. Нет, не слова. Образы. Чувства. Это была чужая, древняя, бесконечно терпеливая ненависть. Ненависть ко всему живому, тёплому, дышащему. Ненависть старика к юности, ненависть гнили к свежести.

И тут он увидел его. Не глазами, а разумом. Синдзи Мато. Он стоял перед ним, улыбаясь своей высокомерной ухмылкой, и протягивал ему свою стёртую из реальности руку. «Ты сделал это», — шептал призрак. «Ты насладился этим, не так ли? Ощущением власти. Ощущением того, как чужая жизнь просто… гаснет. Признайся. Тебе понравилось».

— Нет! — выкрикнул Серёга, вскакивая на ноги. Он отшатнулся, и призрак исчез. — Заткнись!

Медея и Райдер смотрели на него с тревогой.

— Мастер? — позвала Райдер.

— Он говорит со мной, — прохрипел Серёга, хватаясь за голову. Шёпот превратился в хор. Тысячи крошечных, скребущих голосков, шепчущих ему на ухо о его никчёмности, о его грязи, о том, что он уже проклят и единственный выход — это принять свою чудовищную суть.

Медея подскочила к нему, её ладонь вспыхнула фиолетовым светом.

— Он поставил на тебя ментальный якорь! Когда ты использовал свою силу, ты открылся, и он…

Она осеклась, её глаза расширились от ужаса осознания.

— Нет. Это не якорь. Это не атака. Это… везде.

Она вытянула руку, и воздух перед ней пошёл рябью. Она вырвала из пространства нить маны. Обычно чистая и сияющая, сейчас эта нить была тусклой, серой, и по ней, словно крошечные черви, ползли чёрные вкрапления.

— Крестовые черви, — выдохнула она. — Но не физические. Их эссенция. Их воля. Зокен Мато… он не просто живёт в этом городе. Он и есть этот город. Он вживил своих паразитов в саму магическую сеть Фуюки. Он слышит всё. Он чувствует всё. Мы не в его доме. Мы в его теле.

Сложность не просто припекла. Она превратилась в саму преисподнюю. Их план — нанести удар по Зокену — был самоубийством. Они не могли к нему подкрасться. Он знал о каждом их шаге, о каждой их мысли. Более того, он мог атаковать их в любой точке, в любой момент, не физически, а ментально, отравляя их разум, играя на их страхах. Их убежище перестало быть убежищем. Оно стало камерой пыток.

Шёпот в голове Серёги достиг крещендо. Он видел свою старую жизнь — грязную квартиру, пустые бутылки, лицо Ленки, искажённое отвращением. Он видел коллекторов, заносящих над ним молоток.

«Ты всегда был никем», — шептал хор. «Червём. А теперь ты получил силу, достойную червя. Силу гнили. Силу распада. Так используй её. Сотри их всех. Сотри этот мир. Сотри себя. И тогда наступит тишина. Наступит покой».

Серое пятно на его руке вспыхнуло тупой болью. Чёрная точка в центре начала расширяться, грозя поглотить его ладонь, его руку, его самого. Он закричал, падая на колени. Сила, которую он с таким трудом подчинил, рвалась наружу, но теперь она была отравлена чужой волей. Она хотела не просто защищать. Она хотела стирать.

— Мастер! — крикнула Райдер. Она бросилась к нему и, преодолевая инстинктивное отвращение к его силе, схватила его за плечи. — Борись! Не слушай его! Это не твои мысли!

— Слишком поздно! — прошипела Медея, выставляя перед собой барьер, который затрещал под давлением вырывавшейся из Серёги энергии Пустоты. — Он сломал его! Он превращает его в свою марионетку!

Серёга видел, как реальность вокруг его руки начинает «плыть», искажаться. Пол под ним терял чёткость, превращаясь в серую рябь. Ещё немного, и он аннигилирует всё — себя, Райдер, Медею, весь этот проклятый дом.

«Да. Вот так. Отпусти. Стань ничем».

Он почти сдался. Почти позволил этой сладкой, ядовитой пустоте поглотить себя. Но сквозь рёв хора он услышал тихий голос Райдер, которая трясла его за плечи.

— Ты заплатил за наши жизни! Не смей делать эту жертву напрасной!

И эта простая фраза, сказанная не оружию, не аномалии, а ему, пробилась сквозь ментальный шум. Жертва. Он сделал выбор. Он заплатил цену. И сейчас этот старый ублюдок пытался обесценить его выбор, украсть его боль.

Нет.

«Моя боль», — подумал он, и эта мысль была якорем в шторме. «Моя. Рука. Мой. Выбор».

Он не пытался бороться с шёпотом. Он не пытался стереть его. Он сделал то единственное, что мог. Он принял его. Он вслушался в этот хор ненависти, в эту симфонию гнили, и нашёл в ней одну-единственную фальшивую ноту — волю Зокена. И он сосредоточил на ней всю свою собственную волю, всю свою ненависть к своей слабости, всё своё отчаяние.

Он не стал стирать. Он просто сказал «НЕТ».

Пространство вокруг него резко стабилизировалось. Чёрная точка на его ладони съёжилась до прежних размеров. Шёпот в голове не исчез, но отступил, превратившись в тихий, назойливый фон, как шум плохого радиоприёмника.

Серёга рухнул в объятия Райдер, тяжело дыша. Он был мокрым от пота, его трясло, но он был в сознании. Он был собой.

Он выстоял.

Медея опустила барьер, глядя на него со смесью шока и… чего-то ещё. Возможно, уважения.

— Он всё ещё здесь, — прошептал Серёга. — Этот звук… он не уходит.

— И не уйдёт, — подтвердила Медея. — Пока жив Зокен Мато. Мы в ловушке. Мы не можем уйти, он найдёт нас. Мы не можем оставаться здесь, он сведёт нас с ума. У нас остался только один путь. Вперёд. Прямо в сердце его паутины.

Она посмотрела на них — на измотанного, сломленного, но не сдавшегося человека и на древнего монстра, который только что спас его своей верой.

— Наш план — безумие. Шансов на успех почти нет. Он будет ждать нас. Он приготовит нам ад. Но мы пойдём. Потому что альтернатива — это медленно гнить заживо под звуки его колыбельной.

Серёга медленно поднялся на ноги, опираясь на Райдер. Он посмотрел на свою серую руку. Она всё ещё была чужой, мёртвой. Но она была его.

— Пошли, — сказал он. — Убьём этого ублюдка.

Теперь это была не просто тактическая задача. Теперь это было личное.

Путь к особняку Мато был путешествием по внутренностям больного зверя. Они шли не по улицам Фуюки. Они шли по нервным волокнам Зокена. Шёпот в голове Серёги больше не был какофонией. Он обрёл ритм, превратился в тихий, вкрадчивый гул, похожий на мурлыканье гигантского, невидимого хищника. С каждым шагом, приближавшим их к цели, этот гул становился громче, и Серёге казалось, что его череп вибрирует в унисон с ним.

Сам город изменился. Физически — ни на йоту. Но на уровне ощущений, который теперь был доступен Серёге, всё было пропитано гнилью. Деревья вдоль дороги казались не живыми, а мумифицированными. Тени в подворотнях не лежали на асфальте, а цеплялись за него, словно голодные амёбы. Он чувствовал, как под землёй, в магических венах города, медленно, как лава, течёт воля старого мага. Они не крались. Их вели. Каждый их шаг был заранее известен, каждая мысль — прочитана. Это было не проникновение. Это было приглашение на казнь.

— Он играет с нами, — прошептала Райдер, её тело было напряжено, как тетива. Она чувствовала враждебность мира кожей. — Он мог бы обрушить на нас всю мощь города. Но он хочет, чтобы мы пришли.

— Он хочет посмотреть на своё новое развлечение, — ответила Медея, не замедляя шага. Её лицо было скрыто капюшоном, но в голосе звенела сталь. — Он хочет увидеть, как сломается игрушка, которая посмела ему возразить.

Особняк Мато показался из-за поворота. Он не выглядел зловеще в готическом смысле. Он выглядел больным. Старый, обветшалый дом, окутанный аурой такого глубокого, въевшегося в камень отчаяния, что хотелось бежать без оглядки. Плющ, обвивавший стены, был чёрным и сухим, как вены трупа. Воздух вокруг был неподвижен и тяжёл.

Парадная дверь была приоткрыта. Чёрный зев, приглашающий войти.

Они остановились перед порогом.

— План прост, — тихо сказала Медея. — Я и Райдер берём на себя всё, что он бросит против нас. Твоя задача, Серёга, — только одна. Добраться до него. До физического тела. И стереть. Не дай ему отвлечь тебя. Не вступай в бой. Просто иди. Мы создадим тебе путь.

Серёга посмотрел на свою серую руку. Он кивнул. План был безумным. Но других у них не было.

Они вошли.

Дверь за ними с глухим стуком захлопнулась сама.

Внутри царил полумрак и запах гниющей древесины, сладковатый запах тлена и… чего-то ещё. Странного, химического запаха формалина. Холл был завален хламом, покрытым толстым слоем пыли. Но сквозь пыль проступали странные следы. Не человеческие. Словно здесь проползло что-то огромное, слизкое.

«Как мило, что вы пришли», — голос Зокена прозвучал не снаружи, а одновременно отовсюду и ниоткуда. Он был в стенах, в полу, в самом воздухе. «Я уж было заскучал. Особенно ты, моя маленькая аномалия. Я хочу рассмотреть тебя поближе».

В дальнем конце холла, там, где широкая лестница вела на второй этаж, зажёгся свет. Тусклый, желтоватый, как свет в морге.

На верхней площадке лестницы стояло кресло. А в нём сидел он. Зокен Мато. Иссохший, похожий на мумию старик, чья кожа казалась пергаментом, натянутым на скелет. Но его глаза горели живым, нечестивым огнём.

Но он был не один.

Справа от него, прислонившись к перилам, стоял человек, которого Серёга узнал с содроганием. Котомине Кирей. В своей чёрной сутане священника он выглядел как элегантный стервятник, предвкушающий пир. На его губах играла лёгкая, циничная улыбка.

— Добрый вечер, — произнёс он вслух, и его голос был полон ложного радушия. — Мы вас заждались. Старик Мато устроил это представление специально для вас.

А слева от кресла Зокена стоял третий. Человек в простом, строгом японском костюме, похожий на учителя или госслужащего. Его лицо не выражало никаких эмоций. Он стоял абсолютно неподвижно, и от него веяло холодом не жизни, но и не смерти. Это было то самое «эхо», о котором говорила Медея. Мастер Кастер.

— Три на три. Почти честно, — проскрипел Зокен, и его смех прозвучал как шорох сухих листьев. — Почти.

Медея сделала шаг вперёд, пространство вокруг её рук начало искажаться.

— Ты привёл наблюдателя, чтобы он посмотрел на твою смерть, старик?

— О, нет, дитя, — ухмыльнулся Котомине. — Я здесь не как наблюдатель. Я здесь как участник. Видишь ли, старик Мато предложил мне нечто куда более интересное, чем Святой Грааль. Он предложил мне возможность увидеть рождение истинного зла. И поучаствовать в нём.

В этот момент Мастер Кастер сделал едва заметный жест рукой. И из-за его спины, из тени под потолком, бесшумно выплыла она. Медея-Кастер. В своём фиолетовом плаще, с капюшоном, скрывающим лицо. Она не атаковала. Она просто заняла позицию, и сам воздух вокруг неё начал вибрировать от магической мощи.

Против них были Зокен, Котомине и Мастер с Кастером. Четверо.

— Четыре на три, — поправила себя Медея-Avenger, её голос стал опасно тихим. — Уже интереснее.

«Ты всё ещё думаешь, что можешь считать?» — прошелестел голос Зокена в голове у Серёги. «Глупое дитя. Ты видишь лишь тех, кого я тебе показываю».

И тогда из тени за креслом Зокена раздался четвёртый голос. Ленивый, высокомерный, полный такой абсолютной, вселенской уверенности в собственном превосходстве, что у Серёги на мгновение остановилось сердце.

— Перестань болтать с этим мусором, старик, — произнёс голос. — Их вид оскорбляет мой взор. Позволь мне просто очистить твой дом от этих дворняг.

Из тени вышел он.

Высокий, золотоволосый, с глазами цвета свежей крови. Одетый не в золотые доспехи, а в простую, но дорогую мирскую одежду — чёрные брюки, белая рубашка. В руке он лениво покачивал бокал с красным вином.

Гильгамеш. Король Героев. Древнейший и сильнейший из Слуг.

Он окинул их троих скучающим взглядом, который задержался на Серёге на долю секунды дольше.

— А, — протянул он. — Вот и та самая диковинка. Червь, научившийся плеваться ядом богов. Забавно.

Он сделал глоток вина.

— Но даже забавному мусору место на помойке.

Пять. Пять противников. Два сильнейших Слуги в истории, два коварнейших Мастера и одна загадочная, молчаливая угроза.

А против них — две израненные Слуги и сломленный человек с рукой, которая пожирала его душу.

Сложность не просто припекла. Она превратилась в приговор.

Медея-Avenger медленно повернула голову и посмотрела на Серёгу. Впервые за всё время он увидел в её глазах нечто, похожее на отчаяние.

— Беги, — прошептала она так тихо, что только он мог услышать. — Просто беги.

Но бежать было некуда.

Секунда тишины, что повисла в воздухе, была плотнее ртути. Она была наполнена предвкушением насилия, запахом озона и неизбежности. Серёга видел, как дёрнулся мускул на лице Райдер. Видел, как под капюшоном Медеи-Avenger сжались челюсти. Они не были в ловушке. Они были на эшафоте.

Первым эту тишину разорвал Гильгамеш. Скучающим жестом он указал пальцем на Райдер.

— Начнём с самого уродливого.

За его спиной воздух пошёл золотой рябью. Десятки, сотни порталов, похожих на круги на воде, раскрылись, как глаза хищной стаи. И из них, без звука, но с чудовищной скоростью, вырвались клинки. Не простые мечи. Это были прототипы всех легендарных орудий, сокровища из его Врат Вавилона. Копья, что никогда не промахиваются, мечи, что режут саму магию, секиры, что раскалывают горы.

Это не было атакой. Это был артиллерийский обстрел божественным оружием.

— Райдер! — крикнула Медея.

Но Райдер уже двигалась. Она не пыталась уклониться. Это было невозможно. Вместо этого она сорвала повязку.

Мир на мгновение потерял цвет.

Её глаза, легендарные Мистические Глаза Кибелы, вспыхнули нечестивым, ядовито-зелёным светом. Это был взгляд, в котором застыла вся скорбь и ярость преданного чудовища. И всё, на что падал этот взгляд, превращалось в камень.

Первая волна клинков, летевших к ней, замерла в воздухе, покрываясь серой коркой, и с глухим стуком посыпалась на пол бесполезными статуями.

— Жалкий трюк, — лениво прокомментировал Гильгамеш.

Вторая волна клинков была уже другой. Они светились рунами, которые искажали пространство, делая их неуязвимыми для её взгляда.

Райдер, понимая это, перешла к плану «Б». Она не была просто монстром с волшебными глазами. Она была воином. Её тело, гибкое и смертоносное, как змея, заметалось по холлу. Она не бежала — она летела, отталкиваясь от стен, от колонн, от падающих каменных обломков. Её кинжалы на цепях превратились в два серебряных вихря, отбивая и отклоняя летящие в неё орудия. Каждый удар высекал сноп искр, каждый парированный клинок сотрясал её до костей. Она танцевала на лезвии бритвы, и ценой одного неверного движения была её жизнь. Она не могла победить. Она могла лишь отчаянно выигрывать секунды.

В тот же миг, как началась атака Гильгамеша, Котомине Кирей двинулся вперёд. Не как маг, а как боец. В его руках, словно из ниоткуда, появились Чёрные Ключи — длинные, тонкие клинки, похожие на распятия. Он двигался с неестественной скоростью, его целью была Медея.

— Посмотрим, колдунья, чего стоит твоя древняя магия против веры и стали, — прошипел он.

Медея-Avenger встретила его не заклинанием. Она материализовала свой собственный кинжал, тот самый, что был напитан кровью бога.

— Твоя вера — это гниль, пародия на священника, — ответила она.

Их бой был пугающе близок и личен. Это был не обмен заклинаниями, а жестокая, грязная резня. Клинки Котомине мелькали, нацеленные в жизненно важные точки. Он был мастером рукопашного боя, усиленным командными заклинаниями. Но Медея была быстрее. Она была Слугой. Она уклонялась от его выпадов с такой грацией, что казалось, будто её тело не имеет веса. Её кинжал не искал брешей в его защите. Он целился в его душу, оставляя на Чёрных Ключах оплавленные, дымящиеся царапины. Это был поединок двух абсолютных хищников, двух профессиональных убийц, и исход его решали миллиметры и доли секунды.

А на лестнице начался третий акт этой трагедии. Безмолвный и самый страшный.

Медея-Кастер, по приказу своего молчаливого Мастера, подняла руки. Пространство вокруг Серёги сгустилось. Он почувствовал, как сама геометрия комнаты начинает давить на него, пытаясь раздавить, как насекомое. Это была магия высочайшего уровня, магия контроля над территорией. Каждый атом воздуха становился врагом.

«Убей её, Мастер!» — голос Медеи-Avenger в его голове был напряжённым, почти срывающимся. Она была полностью занята боем с Котомине.

Серёга поднял свою серую руку. Он видел перед собой другую Медею. Фигуру в фиолетовом плаще, от которой веяло не яростью, а бесконечной, холодной печалью.

Он попытался открыть кран. Выплеснуть свою пустоту.

Но ничего не произошло.

«Что?..»

Шёпот Зокена в его голове вернулся, и теперь он был не просто фоном. Он был ликующим, торжествующим рёвом.

«Глупый, глупый ребёнок. Ты думал, я позволю тебе использовать мою силу против моих союзников? Ты думал, этот поводок, что я накинул на твою душу, — просто для устрашения?

Серёга с ужасом понял. Зокен не просто отравлял его разум. Он контролировал его дар. Он мог запретить ему использовать его. Он мог включать и выключать его, как водопроводный кран. Его единственное оружие, его проклятие и его сила — больше ему не принадлежали.

Он был безоружен.

Медея-Кастер медленно двинулась на него. Из-под её капюшона вырвались десятки сияющих лучей света, которые с шипением врезались в пол вокруг Серёги, заключая его в клетку из чистой энергии. Высшая магия, полная противоположность его грязной силе.

Зокен на кресле мерзко захихикал.

— Видишь, дитя? Ты — всего лишь кукла. Моя кукла.

И в этот момент абсолютного отчаяния, когда Серёга застыл в световой клетке, ожидая своей неминуемой смерти, когда Райдер уже начала выдыхаться под бесконечным шквалом клинков, а Медея-Avenger была на волосок от того, чтобы пропустить смертельный удар Котомине, случилось то, чего никто из них не мог предвидеть.

Задняя стена холла, та, что выходила во внутренний двор, взорвалась. Не от магического удара. Она была проломлена чем-то невероятно мощным.

Сквозь облако пыли и обломков в холл ворвалась гигантская, неуклюжая фигура, похожая на гору из мышц. Берсеркер. И на его плече сидела она. Девочка-альбинос в фиолетовом платье. Иллиясфиль фон Айнцберн.

— Кажется, мы как раз вовремя на вашу вечеринку, — произнесла она детским голоском, в котором, однако, не было ничего детского. — Берсеркер. Уничтожь.

И гигант взревел и бросился на ближайшую цель. На Гильгамеша.

— Что?! — Король Героев впервые за весь бой утратил свою скучающую мину. Он перенаправил поток клинков с Райдер на нового, более серьёзного противника.

Иллия была не одна. Сразу за ней в пролом вошли остальные. Широ Эмия, с двумя спроецированными клинками в руках. Тосака Рин, её лицо было мрачным и решительным. И Сэйбер, её невидимый меч был уже наготове. А замыкала процессию девушка с фиолетовыми волосами, которая держалась чуть позади, её глаза были полны страха, но и решимости. Сакура Мато.

Они пришли. Не как враги. А как… спасение?

— Что за сборище?! — прорычал Котомине, отскакивая от Медеи.

Рин окинула взглядом поле боя. Её взгляд задержался на Серёге, запертом в клетке.

— Мы пришли забрать то, что принадлежит этому дому, — сказала она, глядя прямо на Зокена. Её голос звенел от ненависти. — Мы пришли забрать Сакуру. А заодно — вынести мусор.

Зокен перестал смеяться. Его лицо исказилось от ярости.

— Глупые дети. Вы пришли умереть в моём доме. Все до единого.

Баланс сил резко изменился. Битва перестала быть казнью. Она превратилась в хаос. В мясорубку. И в центре этого хаоса, беспомощный и безоружный, стоял Серёга, понимая, что его только что спасли те, кого он ещё вчера считал своими врагами.

Появление команды Широ не принесло облегчения. Оно превратило эшафот в гладиаторскую арену, где каждый был и бойцом, и мишенью. Пространство холла, и без того казавшееся тесным, теперь стало смертельным котлом, в котором кипела битва полубогов.

Берсеркер, воплощение чистой ярости, сошёлся с Гильгамешем, воплощением абсолютного высокомерия. Их столкновение было апокалипсисом в миниатюре. Гигантский топор-меч Геракла врезался в поток божественных орудий, и каждый удар порождал ударную волну, от которой трескались стены и осыпалась штукатурка. Это был не поединок. Это была катастрофа, стихийное бедствие, и все остальные участники боя были вынуждены маневрировать на её периферии, рискуя быть сметёнными случайным ударом.

Сэйбер, словно сияющий клинок света, бросилась на Котомине. Её невидимый Экскалибур столкнулся с его Чёрными Ключами. Их бой был полной противоположностью поединка священника с Медеей. Там была грязная резня. Здесь — рыцарский поединок, столкновение идеалов. Честь против цинизма. Защита против разрушения.

Арчер занял позицию на обломках стены, материализовав свой лук. Он не стал вмешиваться в ближний бой. Он стал снайпером, выцеливая уязвимости. Его стрелы, летящие по немыслимым траекториям, то отвлекали Гильгамеша, спасая Берсеркера от особенно смертоносного удара, то заставляли Котомине уворачиваться, давая Сэйбер пространство для атаки. Он не сражался. Он дирижировал хаосом.

Рин Тосака, понимая, что против Слуг её магия не так эффективна, сосредоточилась на главном источнике угрозы — Зокене и молчаливом Мастере Кастер. Её драгоценные камни летели, как шрапнель, взрываясь защитными барьерами и атакующими заклинаниями. Она создавала тактическое преимущество, отрезая вражеских Мастеров от их Слуг.

Медея-Avenger, освободившись от Котомине, оказалась в странном положении. Её враг был занят, но и её союзники были… везде. Она на мгновение встретилась взглядом с Рин. Между ними не было ни слова, ни жеста, но возникло молчаливое, временное перемирие. У них был общий враг, который был страшнее их взаимной неприязни. Её целью стала Медея-Кастер, которая всё ещё удерживала Серёгу в световой клетке.

— Ты — позор моего имени, — прошипела Avenger, бросаясь на своё отражение. — Прятаться за спиной марионетки!

— Я — это то, чем ты могла бы стать, если бы нашла покой, — ответила Кастер, и её голос был спокойным, почти меланхоличным.

Их бой стал столкновением двух философий. Ярость против спокойствия. Тёмная, рвущая материю магия Avenger против чистой, божественной энергии Кастер.

А Райдер… Райдер, освобождённая от шквала Гильгамеша, оказалась лицом к лицу с единственным, кто остался без противника. С Лансером, который всё это время стоял в стороне, наблюдая за бойней с хищной ухмылкой воина.

— А вот и мой раунд, леди-змея, — произнёс он. — На этот раз без помех.

Их бой был чистой поэзией скорости. Два самых быстрых Слуги в этой Войне сошлись в танце, от которого рябило в глазах. Их оружие слилось в сплошную размытую линию.

Сакура осталась позади, в проломе стены, рядом с Широ. Она не сражалась. Но Серёга чувствовал, как от неё исходит странная, тёмная энергия. Она не была пассивным зрителем. Она была… якорем. Чем-то, что мешало Зокену полностью раскрыть свою мощь.

И посреди всего этого, в своей световой клетке, был Серёга. Беспомощный. Бесполезный. Он был эпицентром бури, но не мог повлиять на неё. Шёпот Зокена в его голове превратился в издевательский смех.

«Смотри, кукла. Смотри, как они умирают за тебя. Твои враги, ставшие спасителями. Они пришли не за тобой. Они пришли за девочкой. А ты — лишь побочный ущерб. Ты даже умереть сам не можешь. Тебе нужно, чтобы это сделали за тебя».

Он смотрел на свою серую руку. На поводок, который накинул на него старик. Он не мог использовать свою силу. Но что, если… что, если ему не нужно её использовать? Что, если ему нужно просто… перерезать нить?

Он сосредоточился. Не на силе. Не на Пустоте. Он сосредоточился на самом ощущении чужой воли в своём сознании. На этом ментальном паразите, который вцепился в его душу. Он представил его. Не как шёпот, а как реального, физического червя, сидящего у него в мозгу. Чёрного, извивающегося, с лицом Зокена.

И он вцепился в этого червя зубами. Не физическими. Ментальными.

Агония, которую он испытал, была несравнима ни с чем. Это была не боль от магии Медеи, не ужас от взгляда Трещины. Это была боль самопожирания. Он атаковал часть собственного разума. Он пытался совершить лоботомию самому себе, используя лишь свою слабую, человеческую волю против вековой мощи мага-паразита.

«ГЛУПЕЦ! ТЫ УБЬЁШЬ СЕБЯ!» — взревел Зокен в его голове. Он почувствовал сопротивление. Он понял, что делает Серёга.

Серёга не слушал. Он грыз. Рвал. Царапал. Его тело на полу билось в конвульсиях. Изо рта пошла пена. Но он не останавливался.

И тогда он почувствовал, как что-то хрустнуло.

Не в его голове. В его душе.

Поводок лопнул.

Связь с Зокеном не просто прервалась. Она взорвалась с силой обратной связи. Зокен на своём кресле дёрнулся и схватился за голову, его старческое лицо исказилось от боли. Он не ожидал такого яростного, самоубийственного сопротивления.

А Серёга… Серёга почувствовал, как его сила возвращается. Но она была другой. Она больше не была просто краном, который можно было открыть. Теперь это был дикий, неукрощённый зверь, сорвавшийся с цепи. И он был голоден.

Световая клетка, созданная Кастер, затрещала и с тихим звоном разбилась на миллионы осколков, словно была сделана из сахара.

Серёга медленно поднялся на ноги. Его глаза были абсолютно белыми, без зрачков и радужки. Серое пятно на его руке расползлось до самого локтя, и чёрная точка в центре ладони пульсировала, как чёрное сердце. Из его рта и носа текла кровь. Он больше не выглядел как человек. Он выглядел как ангел смерти, только что вырвавшийся из ада.

Он не смотрел ни на кого. Его пустые глаза были устремлены на одну-единственную цель. На Зокена Мато.

— Ты… — прошипел он, и его голос был двойным, словно говорил и он сам, и сама Пустота за его спиной. — …больше… не будешь… играть… с моими… игрушками.

Он поднял руку.

И весь хаос битвы на мгновение замер. Все — Сэйбер, Арчер, Гильгамеш, Медея — все почувствовали это. Всплеск энергии такой чудовищной, такой неправильной природы, что сама реальность, казалось, испуганно съёжилась.

Это была уже не просто угроза. Это был конец.

Мир застыл.

На одну бесконечно долгую секунду грохот битвы, скрежет стали и рёв монстров стихли, сменившись оглушительной тишиной. Все взгляды, полные шока, страха и благоговейного ужаса, были прикованы к нему. К существу, которое раньше было Сергеем.

Он стоял, покачиваясь, словно сломанное дерево на ветру. Его белые, пустые глаза не видели никого, кроме своей цели. Кровь, стекавшая по его подбородку, казалась единственным ярким пятном в этом выцветшем, искажённом мире. Сила, вырвавшаяся на свободу, гудела вокруг него, и от этого гула вибрировали зубы. Это был не звук. Это была анти-музыка. Музыка распада.

Зокен Мато, оправившись от ментального удара, смотрел на него уже не с насмешкой, а с жадным, нечестивым восторгом.

— Великолепно! — проскрипел он. — Ты не просто сломал поводок. Ты сожрал его! Ты превзошёл все мои ожидания! Возможно, именно ты, а не осквернённый Грааль, и есть истинный ключ к бессмертию!

Он рассмеялся, и этот смех был полон безумия.

— Ты ведь даже не знаешь, как ты сюда попал, правда, грязь? Думал, случайность? Божественное вмешательство? Ха! Это я нашёл тебя! Я почувствовал твою ничтожную, полную злобы и зависти душу, гниющую в твоём умирающем мирке! Твоя душа резонировала с Граалем, с той самой гнилью, что лежит в его основе. Я лишь помог тебе, подтолкнул! Я призвал тебя сюда, чтобы ты стал моим идеальным сосудом, моей марионеткой!

Слова падали в тишину, как капли яда. Но они не достигали цели. Существо, бывшее Сергеем, не слушало. Оно лишь подняло свою серую, уродливую руку.

— Нет! — крикнула Рин. — Если он это сделает, он разнесёт весь дом! Нас всех!

— Арчер, останови его! — приказал Широ.

Арчер натянул тетиву, но колебался.

— Я не уверен, что смогу. То, что он собирается сделать… это не магия. Это…

Медея-Avenger бросилась вперёд. Не чтобы атаковать. Чтобы встать между ним и остальными.

— Серёга! — её голос был как удар хлыста. — Контроль! Возьми себя в руки! Не дай ему сожрать тебя!

Её слова, казалось, на мгновение пробились сквозь пелену безумия. Белые глаза моргнули. На долю секунды в них проступили нормальные, человеческие зрачки, полные невыразимой агонии.

Он видел их всех. Рин, Широ, Сэйбер, которые пришли его спасти. Райдер, которая поверила в него. Медею, которая сделала его тем, кто он есть.

Он не хотел их убивать.

Он издал звук, похожий на скрежет рвущегося металла. Это был вопль борьбы. Борьбы человека со зверем, что сидел внутри. Он боролся не за свою жизнь. Он боролся за их.

Он медленно, с нечеловеческим усилием, начал сжимать пальцы своей серой руки, пытаясь сфокусировать, сжать высвободившуюся мощь в одну точку. Чёрная дыра на его ладони, которая уже начала расширяться, поглощая свет, замерла, а затем начала съёживаться.

Всё, что было вокруг него, начало притягиваться к его руке. Пыль, обломки, даже свет от ламп — всё устремилось к этому крошечному фокусу аннигиляции.

— Он… он сдерживает её! — с недоверием прошептала Рин.

Зокен перестал смеяться. На его лице отразилось недоумение, сменившееся яростью. Его идеальное оружие снова проявляло волю.

— Убить его! — взвизгнул он. — Убить их всех!

Но было поздно.

Серёга закончил фокусировку. Вся чудовищная мощь, способная стереть квартал, теперь была сжата в одну крошечную, вибрирующую точку, сиявшую не светом, а тьмой, на кончике его указательного пальца.

Он вытянул руку. Его белые глаза снова сфокусировались на Зокене.

И он отпустил.

Это не был выстрел. Это не был луч. Мир просто… моргнул.

Линия абсолютного ничто, тоньше человеческого волоса, пересекла холл. Она не издала ни звука. Она не несла ни тепла, ни холода. Она просто была.

Она прошла сквозь Котомине, который всё ещё стоял на полпути к Зокену. Священник замер, на его лице застыло выражение крайнего удивления.

Она прошла сквозь Мастера Кастер. Его безэмоциональное лицо не изменилось.

Она прошла сквозь кресло, в котором сидел Зокен.

Она прошла сквозь самого Зокена.

А затем она исчезла, оставив в дальней стене дома идеальную, микроскопическую дыру.

Секунду ничего не происходило.

А затем тела начали распадаться.

Мастер Кастер просто исчез, распавшись на частицы света. Его кукла-тело, лишённое хозяина, не могло больше существовать.

Медея-Кастер, потеряв якорь, издала тихий, печальный вздох и тоже начала растворяться. Перед тем как исчезнуть, она посмотрела на своё отражение, на Avenger, и едва заметно кивнула. То ли в знак прощания, то ли в знак уважения.

Тело Котомине распалось иначе. Верхняя его часть, над линией разреза, просто соскользнула вниз и с влажным шлепком упала на пол. Крови не было. Разрез был настолько чистым, что он прижёг саму реальность.

А Зокен… Зокен не умер. Его иссохшее тело, разрезанное пополам, рухнуло на пол, но из него, как из потревоженного улья, хлынул поток. Тысячи, миллионы отвратительных, извивающихся крестовых червей. Они расползались по полу, пытаясь спастись.

Но Гильгамеш, наблюдавший за всем этим с брезгливой усмешкой, поднял руку.

— Приберись в своём доме, герой, — бросил он Берсеркеру.

Геракл взревел и обрушил свой каменный меч на кишащую массу, превращая её в кровавое месиво.

Битва была окончена.

Серёга стоял, покачиваясь. Белый свет в его глазах погас. Его зрачки вернулись, но были расширены от шока. Он опустил свою руку. Серое пятно не исчезло, но перестало светиться. Он сделал это. Он направил ураган. Он выстоял.

Он сделал шаг и рухнул на пол без сознания.

Последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его, были три фигуры, бросившиеся к нему. Медея. Райдер. И, к его бесконечному удивлению, Сакура Мато, на чьём лице были слёзы. Но не страха. Благодарности.

Он не слышал, о чём они говорили, стоя над его телом. Он не знал японского. Но он чувствовал. Впервые за долгое время он чувствовал не холод пустоты и не шёпот гнили.

Он чувствовал тепло.

* * *

Пробуждение было похоже на всплытие со дна Марианской впадины. Не было ни рывка, ни света в конце тоннеля. Была лишь медленная, мучительная смена давления. Тьма не отступала, а истончалась, превращаясь в серый, вязкий туман, сквозь который проступала реальность.

Первым, что он осознал, был запах. Не гниль подвала, не озон магии, не кровь. Запах дерева, нагретого солнцем. Запах зелёного чая и чего-то съедобного. Запах… дома. Чужого, незнакомого, но дома.

Он открыл глаза.

Потолок был из светлого дерева, с аккуратными тёмными балками. Солнечный свет пробивался сквозь сёдзи — бумажную раздвижную дверь, — рисуя на полу тёплые прямоугольники. Он лежал на мягком футоне, укрытый лёгким одеялом. Воздух был чистым.

Серёга медленно, с усилием, которое стоило ему титанических мук, сел. Его тело ощущалось как чужой, избитый, пустой костюм. Он посмотрел на свою правую руку. Она лежала на одеяле, и серый, мертвенный цвет кожи расползся почти до самого плеча. Чёрная точка в центре ладони была спокойна, но её присутствие ощущалось как осколок льда, вживлённый в его плоть. Он чувствовал пустоту. Не метафорическую, а буквальную. Словно часть его души была ампутирована, и на её месте осталась фантомная боль.

— Ты очнулся.

Голос был тихим. Райдер сидела в углу комнаты, в позе сэйдза, прямая, как струна. Без своей боевой одежды, в простом тёмном кимоно, она выглядела почти как обычная женщина. Почти. Её глаза были снова скрыты повязкой.

— Где я? — хрипло спросил Серёга. Русский язык прозвучал в этой японской комнате чужеродно, как скрежет металла по стеклу.

— В доме Эмии Широ, — ответила она. — Ты был без сознания три дня.

Три дня. Он пытался вспомнить. Битва. Хаос. Его рука. Боль. Он поморщился.

— А… остальные? Медея?

— Она внизу. Вместе с ними. Они ждут, когда ты проснёшься.

«Они». Враги. Спасители.

Раздвижная дверь тихо скользнула в сторону. На пороге стояла Сакура Мато. Она была одета в светлый домашний фартук. Увидев, что он очнулся, она вздрогнула, но не от страха. В её глазах была… робость. И благодарность. Она что-то сказала на японском, её голос был мягким, как весенний ветер.

— Она говорит, что рада, что ты пришёл в себя, — перевела Райдер. — И спрашивает, хочешь ли ты есть.

Серёга тупо смотрел на неё. Эта девушка… он знал из аниме, через какие круги ада её провёл Зокен. Он был тем, кто убил её мучителя. Для неё он был не монстром. Он был освободителем. Это простое осознание было таким тяжёлым, что он едва мог дышать. Он молча кивнул.

Сакура улыбнулась — впервые, кажется, искренне — и исчезла.

— Они хотят поговорить с тобой, — сказала Райдер. — Все.

— О чём?

— О том, что делать дальше.

Через несколько минут комната наполнилась людьми. Это было сюрреалистическое зрелище. Широ Эмия, неловко переминающийся с ноги на ногу. Тосака Рин, стоящая со скрещёнными на груди руками, её лицо было серьёзным и сосредоточенным. Сэйбер, в своём синем платье, стоявшая за спиной Широ, её взгляд был настороженным, но не враждебным. Арчер прислонился к стене в дальнем углу, молчаливый наблюдатель. И Медея. Она вошла последней и встала у двери, перекрывая выход. Её взгляд был прикован к Серёге, и в нём читалась смесь собственничества, беспокойства и холодного расчёта.

Возникла неловкая тишина. Они смотрели на него. А он — на них. Он не понимал их языка. Он был чужим на этом совете победителей.

Первой заговорила Рин. Она говорила быстро, на японском, обращаясь то к нему, то к Медее.

— Тосака Рин спрашивает, что ты такое, — перевела Медея, её ментальный голос был холоден, как и всегда. — Она говорит, что твоя сила не подчиняется ни одному известному закону магии. Она хочет знать её природу, её источник и степень твоего контроля.

Серёга посмотрел на свою серую руку.

— Скажи ей… я не знаю, — ответил он по-русски. — Это просто… пустота. И она жрёт меня.

Медея перевела. Рин нахмурилась, явно не удовлетворённая ответом.

Затем заговорил Широ. Его речь была медленнее, тон — мягче. Он смотрел на Серёгу без страха, с чем-то похожим на сочувствие.

— Эмия Широ благодарит тебя, — голос Райдер на этот раз был теплее. — Он говорит, что ты спас Сакуру. И всех их. Он говорит, что видел, как ты боролся… с самим собой, чтобы не навредить им. Он предлагает тебе остаться здесь. В его доме. Как гостю. Как союзнику.

Серёга удивлённо посмотрел на него. Союзник? Он? Ходячая чёрная дыра?

— Зачем? — спросил он.

Райдер перевела вопрос.

Широ ответил просто, и в его голосе была та самая наивная, но несгибаемая убеждённость, которую Серёга раньше презирал.

— Потому что Война не окончена, — перевела Райдер. — Гильгамеш исчез после битвы. Но он жив. И он зол. А в лесу всё ещё сидит Иллиясфиль со своим Берсеркером. Они не враги, но и не друзья. И главное… — Широ посмотрел на Сакуру, которая вернулась с подносом, на котором стояла миска с рисом и чашка с чаем. — Мы не знаем, что Зокен успел сделать с Граалем. Мы победили в битве, но не в войне. Нам нужна твоя сила. И мы думаем, что тебе нужна наша помощь.

Сакура поставила поднос перед Сергеем. Она посмотрела ему в глаза — прямо, без страха. И снова что-то сказала.

— Она говорит, — прошептала Райдер, и в её голосе впервые прозвучало удивление, — «Спасибо, что вернул мне мои сны».

Серёга смотрел на дымящийся рис, на простую керамическую чашку с чаем. Простая, человеческая еда. Простое, человеческое спасибо.

Он медленно протянул свою левую, здоровую руку и взял чашку. Она была тёплой. Это тепло, казалось, было единственной реальной вещью в этом безумном мире.

— Я… — начал он, и голос его дрогнул. — Я не герой. Я не спаситель. Я просто… мусор, которому случайно дали в руки гранату.

Медея перевела.

— Иногда, чтобы убрать другой мусор, нужна именно граната, — ответила за всех Рин, и в уголке её губ мелькнула тень усмешки. — Мы не просим тебя быть героем. Мы предлагаем тебе быть нашим… ядерным оружием сдерживания. И мы поможем тебе не взорваться к чертям вместе со всеми нами.

Серёга посмотрел на них всех. На этих персонажей из мультика, которые оказались реальнее и сложнее, чем он мог себе представить. На свою проклятую, искалеченную «семью» из двух женщин-монстров. Они были разными. Они ненавидели друг друга, боялись, не доверяли. Но сейчас, в этой тихой японской комнате, их всех объединяло одно. Общий враг. И общая, хрупкая, почти невозможная надежда на то, что они смогут дожить до завтра.

Он сделал глоток чая. Он был горьким, терпким и невероятно настоящим.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен.

Война была не окончена. Но впервые он был в ней не один.

* * *

Дни, последовавшие за заключением этого странного перемирия, были похожи на затишье в эпицентре урагана. Снаружи, в городе, воцарилась неестественная тишина. Ни всплесков магической энергии, ни сообщений о пропавших людях. Гильгамеш и Иллия, казалось, испарились, затаились, выжидая. Но внутри дома Эмии Широ бушевала своя, тихая буря.

Это был дом, полный призраков и монстров, пытавшихся притвориться людьми.

Каждое утро начиналось с одного и того же ритуала. Широ и Сакура готовили завтрак на всех. Огромный стол, за которым собиралась эта невозможная компания. Сэйбер, с её рыцарским аппетитом, уплетала рис, с вежливым достоинством игнорируя Арчера, который сидел на другом конце стола и молча пил свой кофе. Их напряжение было осязаемым, как натянутая струна. Рин пыталась вести светскую беседу, обсуждая с Широ планы по восстановлению городских барьеров, но её взгляд постоянно возвращался к троице, сидевшей обособленно.

К ним. К Медее, Райдер и Сергею.

Они были как инородное тело в этом хрупком организме. Медея не ела. Она просто сидела, прямая, как стрела, и наблюдала за всеми с холодным, аналитическим презрением. Она не доверяла никому из них, считая их союз временной и вынужденной мерой. Райдер ела мало, молча, и большую часть времени проводила в тени, на веранде, читая книги из библиотеки Широ. Она была единственной, кто, казалось, нашёл в этом доме подобие покоя.

А Серёга… Серёга был чёрной дырой в центре этой маленькой вселенной.

Он ел левой рукой, неловко и медленно. Правую, уродливую, серую, он прятал под столом или в кармане. Он почти не говорил. Языковой барьер был лишь частью проблемы. Он просто не знал, что говорить. Как общаться с людьми, которые видели, как он стирает человека из реальности? Как сидеть за одним столом с девушкой, чьего мучителя ты аннигилировал?

Шёпот Зокена исчез, но тишина, оставшаяся после него, была не менее мучительной. Она была заполнена его собственными мыслями. Воспоминаниями о битве. Ощущением пустоты, выжигающей его изнутри. Он часто просыпался по ночам от кошмаров, в которых его серая рука пожирала его самого, а затем и весь мир.

Его тренировки не прекратились. Но теперь у него были новые учителя.

Рин Тосака, с её прагматичным подходом, пыталась понять природу его силы.

— Это не магия, — заявила она в первый же день их «занятий», которые проходили на заднем дворе дома. Медея выступала переводчиком. — Магия — это процесс изменения реальности по определённым законам, пусть и отличным от физических. То, что делаешь ты, — это отрицание законов. Ты не создаёшь и не изменяешь. Ты удаляешь. Это… фундаментально неправильно.

Она ставила перед ним цели — камни, куски дерева — и заставляла его пытаться контролировать свою силу. Не просто стирать, а, например, стереть только половину камня. Или сделать в нём дыру определённого размера. Каждая такая попытка была пыткой. Он чувствовал, как сила вырывается, жаждет поглотить всё, и ему приходилось с нечеловеческим усилием воли сдерживать её, направлять. После каждого «урока» он был выжат как лимон, а серое пятно на руке, казалось, становилось темнее.

Широ учил его другому. Он видел, что Серёга — не боец. И он пытался научить его не драться, а защищаться.

— Ты не можешь всегда полагаться на свою… эту штуку, — говорил он через Райдер, которая иногда соглашалась помочь с переводом. — Она убьёт тебя. Тебе нужно уметь двигаться. Уметь выжить, когда она тебе не поможет.

Он учил его базовым стойкам, уклонениям, простым приёмам самообороны. Для Широ, чьё тело было усилено магией, это были азы. Для Серёги, с его раскоординированным, измученным телом, это была каторга. Он постоянно падал, спотыкался, выглядел жалким и неуклюжим. Но Широ был бесконечно терпелив. Он видел не то, кем Серёга был. Он видел то, кем он отчаянно пытался не стать.

Самые странные уроки были с Арчером. Герой в красном почти не разговаривал с ним. Но иногда, когда Серёга сидел один на веранде, пытаясь унять дрожь в руках после очередной тренировки с Рин, Арчер подходил и молча садился рядом.

Однажды он протянул ему чашку с чаем.

— Она всё ещё болит? — спросил он на идеальном русском.

Серёга от неожиданности поперхнулся воздухом.

— Ты… ты говоришь?..

— Я — Слуга. Я знаю все языки, которые были, есть и будут, — безразлично ответил Арчер, глядя на сад. — Я спрашиваю про руку. Не физически. Внутри.

Серёга посмотрел на свою ладонь.

— Всегда, — честно ответил он.

— Я знаю, — кивнул Арчер. — У каждого героя есть такой шрам. Рана, которая никогда не заживает. Цена, которую он заплатил за свою силу или за свою ошибку. У Сэйбер — это её королевство. У меня… — он на мгновение замолчал, — …у меня — это мои идеалы. А у тебя — это.

Он указал подбородком на серую руку.

— Ты можешь позволить этой ране сожрать тебя. Превратить тебя в циничного монстра, который видит во всём лишь грязь и боль. Или ты можешь принять её. Сделать её частью себя. Напоминанием о том, кем ты никогда не должен становиться снова. Выбор только твой.

Он встал и ушёл, оставив Серёгу одного с его мыслями и чашкой остывающего чая.

В тот вечер, когда он лежал в своей комнате, не в силах уснуть, раздвижная дверь снова тихо открылась. Это была Медея. Она вошла и села рядом с его футоном. Впервые он видел её без капюшона и маски в такой близости. Её лицо, бледное и совершенное, было лицом древнегреческой богини, но её глаза… её глаза цвета запёкшейся крови были полны такой бездонной печали, что у него перехватило дыхание.

— Они пытаются тебя «исправить», — сказала она тихо. — Пытаются сделать из тебя одного из них. Героя.

— А ты? — спросил он. — Чего хочешь ты?

Она долго молчала, глядя на его руку, которая лежала поверх одеяла. Затем она медленно, почти нерешительно, протянула свою ледяную ладонь и накрыла его серые, мёртвые пальцы. Её прикосновение было странным. Не тёплым, не холодным. Оно было просто… настоящим.

— Я хочу, чтобы ты выжил, — прошептала она. — Потому что в твоём безумии, в твоей боли, в твоей уродливой силе… я впервые за две тысячи лет вижу не отражение своего проклятия, а… что-то другое. Что-то, что посмело сказать «нет» самой судьбе.

Она не убирала руку. И он не отдёргивал свою. В этой тихой, залитой лунным светом комнате, двое монстров, колдунья-детоубийца и ходячая чёрная дыра, на мгновение нашли утешение в прикосновении своих шрамов.

Впервые за много ночей Серёга уснул без кошмаров.

* * *

Неделя хрупкого мира закончилась не громом, а тихим плачем замерзающей души.

Это случилось днём. Серёга был на заднем дворе, пытаясь под руководством Широ отработать очередной неуклюжий блок. Идиллия была хрупкой, как стекло, и в этот день оно треснуло.

Первым это почувствовал Серёга. Холод. Не в воздухе. Внутри. Словно его собственная пустота, заключённая в серой руке, нашла своё отражение, своё эхо где-то поблизости. Он замер, опустив руки.

— Что-то не так…

В тот же миг воздух в саду стал плотным. На идеально зелёной траве появился иней. Яркое летнее солнце продолжало светить, но его тепло больше не достигало земли. Цветы, которые с такой заботой поливала Сакура, начали стремительно темнеть, их лепестки сворачивались и покрывались ледяной коркой.

— Барьер! — крикнула Рин с веранды. — Его не ломают. Он… тает. Превращается в лёд.

Все замерли. Арчер и Сэйбер материализовались рядом со своими Мастерами. Медея и Райдер напряглись, готовые к бою.

И тогда они увидели её.

Она не стояла на крыше, как завоеватель. Она просто вошла через калитку, которую никто не запирал. Иллиясфиль фон Айнцберн. Маленькая девочка в фиолетовом зимнем пальто, которое выглядело абсурдно в эту летнюю жару. За её спиной, как гигантская тень, молча шёл Берсеркер.

Она не выглядела угрожающе. Она выглядела потерянной. Её огромные красные глаза были полны не злобы, а бездонной, недетской печали. Она остановилась посреди замерзающего сада и посмотрела на Широ.

— Я пришла, братик, — её голос был тихим и дрожащим, как звон льдинки. — Ты не пришёл за мной. Поэтому я пришла сама.

Широ шагнул к ней, его лицо было полно боли и вины.

— Иллия… я…

— Ты выбрал их, — она обвела взглядом всех присутствующих. — Новую семью. А меня оставил в том замке. Ждать. Девять лет. В холоде.

С каждым её словом мороз усиливался. Это не было направленной атакой. Это была эманация её души. Её одиночество, её боль, её обида обретали физическую форму, замораживая мир вокруг.

— Я просто хотела… чтобы ты почувствовал, — прошептала она, и по её щеке скатилась слеза, которая тут же превратилась в крошечную льдинку и упала на землю со звенящим стуком. — Каково это. Быть одному. В вечной зиме.

Берсеркер рядом с ней зарычал. Не от ярости. От боли. Он был не просто оружием. Он был её единственным другом, её защитником, и он чувствовал каждое страдание своей маленькой госпожи. Он поднял свой каменный меч не для атаки, а как щит, инстинктивно защищая её от мира, который причинил ей столько боли.

— Иллия, стой! — крикнула Рин. — Твоя магия выходит из-под контроля! Ты убьёшь не только нас, но и себя!

Но Иллия, казалось, не слышала. Она была заперта в своём мире холода и предательства.

— Сэйбер! — скомандовал Широ. — Не атакуй! Просто сдерживай его! Не дай ему никому навредить!

Сэйбер, с тяжёлым вздохом, шагнула вперёд, её невидимый меч встал на пути гиганта. Их противостояние было не битвой, а трагическим балетом. Берсеркер не пытался убить её. Он лишь отталкивал её, рыча, не подпуская никого к своей плачущей госпоже.

Ситуация была патовой. Они не могли атаковать ребёнка. Но и бездействие было равносильно смерти — всепоглощающий холод продолжал наступать, сковывая их движения, высасывая тепло и жизнь.

Серёга смотрел на Иллию. И он понимал её. О, как он её понимал. Её одиночество. Её чувство, что весь мир отвернулся от неё. Её пустота, рождённая из боли. Она была такой же, как и он. Только её пустота была ледяной, а его — мёртвой.

«Ты такой же, как я», — её мысль коснулась его сознания. Не атакующая, а вопрошающая. Полная детского, отчаянного любопытства. «Внутри тебя тоже зима. Я чувствую её. Она зовёт мою».

Он сделал шаг вперёд.

— Стой! — крикнула Медея. — Что ты делаешь?!

Он не ответил. Он медленно, не делая резких движений, пошёл через замерзающий сад. Прямо к ней. К маленькой девочке, вокруг которой бушевала магическая метель. Лёд хрустел под его ногами. Холод пробирал до костей, но он почти не чувствовал его. Его собственная внутренняя зима защищала его.

Берсеркер, увидев, что он приближается к Иллии, взревел и занёс над ним свой меч. Но Сэйбер, предугадав его движение, бросилась наперерез, и её клинок с трудом остановил удар гиганта.

Серёга не остановился. Он подошёл к Иллии на расстояние вытянутой руки. Она смотрела на него своими огромными, заплаканными красными глазами. Она видела его серую руку, которую он не прятал.

Он не знал японского. Он не мог сказать ей ничего утешительного. Он мог сделать лишь одно.

Он медленно, превозмогая внутреннее сопротивление и ужас, протянул к ней свою серую, мёртвую руку. Не для атаки. Не для защиты. Он просто раскрыл ладонь. Чёрная точка в центре, его стигмат, его проклятие, смотрела на неё, как пустой, всепонимающий глаз.

— Я… знаю, — сказал он по-русски. Голос был хриплым, сломанным, но в нём не было угрозы. Только бесконечное, тяжёлое сочувствие.

Иллия смотрела на его руку. На это воплощение пустоты и боли. И она поняла. Он не пытался её остановить. Он не пытался её осудить. Он просто показывал ей свой собственный шрам. Он говорил ей без слов: «Я вижу твою боль. У меня есть своя. Ты не одна».

Она колебалась лишь мгновение. А потом, с тихим всхлипом, она шагнула вперёд и вложила свою крошечную, ледяную ручку в его мёртвую, серую ладонь.

В тот момент, когда их руки соприкоснулись, произошло нечто невероятное.

Её ледяная магия, её всепоглощающий холод хлынули в него. Любого другого мага это бы убило, превратило в ледяную статую. Но они встретили не жизнь. Они встретили пустоту. Чёрная точка на его ладони вспыхнула, и холод Иллии начал втягиваться в неё, как вода в сухую землю. Он не поглощал её боль. Он… принимал её. Разделял.

А от него к ней потекло нечто иное. Не тепло. У него не было тепла, чтобы дать. Но в его пустоте была тишина. Покой. Отсутствие боли.

Магическая метель вокруг них начала стихать. Иней на траве таял. Солнце снова начало греть. Берсеркер замер, опустив свой меч, и растерянно посмотрел на свою госпожу.

Иллия стояла, держась за руку Серёги, и её слёзы больше не замерзали. Они просто текли по её щекам. Она плакала. Впервые за долгие годы она плакала не от одиночества и холода, а от облегчения.

Серёга стоял, принимая в себя её боль, и на его лице не было ничего. Он просто смотрел на эту маленькую девочку и понимал, что впервые в жизни его проклятие, его уродливая, пожирающая душу сила… сделала что-то хорошее. Она не разрушила. Она утешила.

Все остальные молча наблюдали за этой сценой, не в силах вымолвить ни слова. Они стали свидетелями не битвы. А тихого, странного чуда. Чуда, рождённого из встречи двух разбитых, одиноких душ посреди замёрзшего сада.

Тишина, воцарившаяся в оттаявшем саду, была хрупкой, как первый лёд на луже. Иллия всё ещё держалась за руку Серёги, словно утопающий за спасательный круг. Её плечи вздрагивали от беззвучных рыданий, но всепоглощающий холод, исходивший от неё, исчез, уступив место лишь глубокой, детской усталости. Берсеркер стоял рядом, неподвижный, как гора, его красные глаза больше не горели яростью, а лишь с тревогой следили за его маленькой госпожой.

Широ медленно, боясь спугнуть этот момент, подошёл к ним.

— Иллия… — начал он, и в его голосе было столько вины, что, казалось, она могла обрести физический вес.

Девочка подняла на него свои заплаканные глаза. Обида в них никуда не делась, но она больше не была всепоглощающей.

— Ты не пришёл, — прошептала она.

— Прости, — просто ответил Широ. — Я был… я не знал. Я был глуп. Прости меня.

Это было начало. Не прощение, не примирение. Просто начало долгого, мучительного разговора, который им предстоял.

Но им не дали его провести.

— Какое трогательное представление, — раздался ленивый, полный презрения голос с крыши дома. — Воссоединение семьи, слёзы, сопли. Меня сейчас стошнит.

Все резко подняли головы. Там, где раньше стояла Иллия, теперь, в лучах полуденного солнца, стоял он. Гильгамеш. В своих сверкающих золотых доспехах, со скрещёнными на груди руками. Он не атаковал. Он просто наблюдал, и в его алых глазах читалась смесь скуки и отвращения.

— Я дал вам время поиграть в ваши игры, дворняги, — продолжил он. — Я наблюдал за вашим барахтаньем. За тем, как вы убили старого червя. За тем, как утешали плачущую куклу. Это было… умеренно забавно. Но теперь мне наскучило.

Арчер и Сэйбер мгновенно встали в боевые стойки. Медея и Райдер окружили Серёгу и Иллию, создавая живой щит.

— Что тебе нужно, Гильгамеш? — спросила Рин, её голос был напряжён, но не выказывал страха.

— Мне? — он усмехнулся. — Мне принадлежит всё в этом мире. Включая сам Грааль. Я просто пришёл забрать то, что по праву моё. А заодно — провести суд.

За его спиной снова начала распускаться золотая рябь Врат Вавилона. Но на этот раз оттуда появились не клинки.

— Вы все нарушили правила, — произнёс он, его голос обрёл вес голоса судьи и палача. — Эта Война должна была быть элегантной битвой героев за право обладать высшей наградой. А вы превратили её в грязную свару, полную предательств, неуместных союзов и жалких сантиментов.

Из одного из порталов медленно выплыл трон. Золотой, украшенный драгоценными камнями. Гильгамеш лениво опустился на него, положив подбородок на кулак.

— Тосака Рин. Ты, наследница одного из основателей, вместо того, чтобы сражаться, заключила союз с самым слабым Мастером. Позор.

— Эмия Широ. Ты, подделка, не имеющая права даже называться магом, посмел участвовать в ритуале для избранных. Преступление.

— Сэйбер. Король Артур. Ты, чей долг — следовать кодексу чести, якшаешься с убийцами и монстрами. Лицемерие.

— Айнцберн. Ты, сосуд Грааля, вместо того, чтобы исполнять свою функцию, устроила истерику, едва не уничтожив всё вокруг. Некомпетентность.

Его взгляд остановился на троице — Медее, Райдер и Сергее.

— Вы же… вы даже не ошибки. Вы — мусор, который случайно попал в механизм. Колдунья-предательница, монстр-горгона и… — его алые глаза впились в Серёгу, — …и ты. Грязь из другого мира. Аномалия. Осквернитель. Твоё само существование — это оскорбление для меня, для этого мира, для самого понятия «герой».

Он выпрямился на троне.

— Я, как единственный истинный Король, выношу вам всем приговор. Смерть.

И из сотен порталов за его спиной на них уставились наконечники копий, лезвия мечей и острия секир. Это был не просто арсенал. Это была армия.

Ситуация была абсолютно безнадёжной. Даже все вместе, они не могли противостоять всей мощи Врат Вавилона. Берсеркер был силён, но даже у него было лишь одиннадцать оставшихся жизней. А у Гильгамеша были орудия, способные убивать богов.

— Но, — произнёс Король, наслаждаясь их отчаянием, — я правитель милосердный. И я люблю хорошие представления. Поэтому я даю вам шанс.

Он указал золотой перчаткой на Серёгу.

— Ты. Грязь. Сразись со мной. Один на один. Если ты сможешь хотя бы коснуться меня, я, возможно, позволю остальным твоим друзьям-дворнягам уползти и умереть в другой день. Если нет — я сотру вас всех здесь и сейчас.

Это не было предложением. Это было издевательством. Он не просто хотел их убить. Он хотел их унизить. Он хотел показать абсолютность своего превосходства, заставив их самого слабого и самого уродливого представителя сразиться с ним.

— Не делай этого! — крикнул Широ. — Это ловушка!

— Он убьёт тебя! — сказала Рин.

Медея встала перед Сергеем, закрывая его своим телом.

— Ты не будешь с ним драться. Я не позволю.

Серёга смотрел на Гильгамеша. На его высокомерное, скучающее лицо. На абсолютную, непоколебимую уверенность в своей силе. Он видел в нём всё то, чем сам когда-то мечтал быть. Сильным. Всемогущим. Тем, кто стоит над всеми остальными. И он чувствовал к нему лишь омерзение.

Он посмотрел на Иллию, которая всё ещё испуганно цеплялась за его левую руку. Посмотрел на Широ, на Рин, на Сэйбер. На Райдер и Медею. На эту невозможную, сломанную семью, которая приняла его.

Арчер сказал, что у каждого героя есть шрам. Цена.

Он медленно высвободил свою руку из ладошки Иллии и сделал шаг вперёд, выйдя из-за спины Медеи.

— Я согласен, — сказал он по-русски. Голос был тихим, но твёрдым.

— Ты сошёл с ума?! — прошипела Медея.

— Нет, — ответил он, не глядя на неё. Он смотрел только на Короля на троне. — Он прав. Я — грязь. Я — аномалия. Я — не герой. Но если эта грязь может купить вам хотя бы один лишний день жизни… значит, так тому и быть.

Он повернулся к Медее, и в его глазах не было ни страха, ни отчаяния. Только спокойная, холодная решимость.

— Просто… когда всё закончится, позаботься о ней, — он кивнул на Иллию.

Он не знал, поняла ли она его слова. Но она смотрела на него так, словно впервые видела его по-настояшему.

Он повернулся обратно к Гильгамешу.

— Я готов, — сказал он.

Король Героев расплылся в широкой, хищной улыбке.

— Прекрасно. Да начнётся казнь.

И он медленно встал со своего трона, а арсенал за его спиной вспыхнул золотым светом, готовый обрушиться по первому его слову.

Пространство между ними превратилось в арену. Воздух загустел, заряженный ожиданием. Все остальные — герои, маги, монстры — стали зрителями, застывшими на краю бездны, что разверзлась между русским оборванцем и Королём Героев.

Гильгамеш не спешил. Он медленно спустился с крыши, его золотые доспехи не издали ни звука при соприкосновении с землёй. Он остановился в десяти метрах от Серёги, заложив руки за спину. Золотая рябь Врат Вавилона висела за ним, как павлиний хвост из клинков и копий.

— Я дам тебе право первого удара, дворняга, — его голос сочился снисхождением. — Удиви меня. Покажи мне, на что способна грязь, возомнившая себя силой.

Серёга не ответил. Он просто стоял, опустив руки. Он не готовился к бою. Он не принимал стойку. Он выглядел так, словно пришёл не на поединок, а на расстрел. Шёпот в его голове, отголосок Зокена, смешивался с его собственными мыслями, превращаясь в белый шум.

«Ты умрёшь».

Да. Он это знал.

«Он убьёт тебя, даже не вспотев».

Это он тоже знал.

«Твоя жизнь — череда унижений, закончившаяся бессмысленным жестом».

Возможно.

Он посмотрел на свою правую руку. Серую, мёртвую. На шрам, который был его проклятием и его единственным оружием. Арчер сказал, что он может позволить ране сожрать себя, а может принять её.

Что ж. Он её принял.

Он медленно поднял руку. Не угрожающе. Просто поднял, словно показывая её. Чёрная точка в центре ладони, казалось, втянула в себя солнечный свет.

— Я не буду тебя атаковать, — сказал он по-русски. Голос был ровным, лишённым всяких эмоций.

Гильгамеш удивлённо вскинул бровь. Арчер, стоявший позади, перевёл его слова.

— Что ты сказал, червь? — в голосе Короля прозвучало раздражение.

— Я не буду тебя атаковать, — повторил Серёга. — Потому что у меня нет ничего, что я мог бы тебе противопоставить. У тебя есть всё. Сила, оружие, история. Ты — само воплощение обладания. А я… — он посмотрел на свою ладонь, — …я — ничто.

Он сделал шаг вперёд.

— Стой, где стоишь! — рявкнул Гильгамеш.

Из врат за его спиной вырвался клинок и вонзился в землю перед ногами Серёги, в сантиметре от его стопы.

Серёга не остановился. Он сделал ещё один шаг, переступив через меч, как через трещину в асфальте.

— Ты оглох?! — взревел Король. Его самообладание начало давать трещину. Он ожидал страха, атаки, мольбы о пощаде. Он не ожидал… этого. Этого спокойного, фаталистичного движения навстречу своей смерти.

Ещё один клинок. Ещё один. Они вонзались в землю вокруг него, создавая частокол, но ни один не коснулся его. Гильгамеш не промахивался. Он намеренно не попадал, пытаясь запугать, остановить.

А Серёга просто шёл.

Он не был храбрым. Храбрость — это преодоление страха. А он не чувствовал страха. Он чувствовал лишь бесконечную, всепоглощающую усталость. Он устал бояться. Устал быть никем. Устал от этой боли, от этой пустоты. Он просто шёл домой. А его домом теперь была эта чёрная точка на его ладони.

«Я — ничто».

Но в этой фразе не было самоуничижения. В ней была констатация. Если ты — ничто, то тебе нечего терять. Если ты — пустота, то тебя нельзя уничтожить.

Гильгамеш понял, что его игра провалилась. Унижение не работало. Угрозы не работали. Этот червь просто игнорировал его, обесценивая саму его суть, саму его власть.

— Хорошо, — прошипел он, и его алые глаза сузились от ярости. — Ты сам этого захотел.

Золотой арсенал за его спиной пришёл в движение. Десятки клинков нацелились не в землю. Они нацелились ему в сердце.

— Умри.

И они сорвались с места.

Это был смертный приговор, приведённый в исполнение. Стена из стали и легенд, летящая со скоростью звука.

В этот самый момент Серёга не выставил щит. Он не пытался стереть атаку. Он сделал нечто иное.

Он открылся.

Он перестал сдерживать пустоту внутри себя. Он позволил ей быть. Чёрная точка на его ладони взорвалась. Но не наружу. А внутрь.

Его серая рука, его плечо, всё его тело на мгновение стало окном в другую реальность. В ту самую неправильность. В ту самую Трещину. Он не использовал её как оружие. Он стал ею.

Клинки Гильгамеша, сокровища Вавилона, оружие, способное убивать богов, влетели в это окно и… исчезли. Они не были уничтожены. Они просто перестали существовать в этой вселенной, поглощённые абсолютным ничто.

Гильгамеш застыл, его лицо было маской чистого, незамутнённого шока. Его атака. Его сокровища. Их просто… съели.

А Серёга всё ещё стоял. Точнее, то, что от него осталось. Его правая сторона тела дымилась. Одежда превратилась в пепел. Кожа почернела и обуглилась, но под ней не было ни крови, ни мышц. Была лишь мерцающая, звёздная пустота. Он пожертвовал частью своего физического тела, чтобы на мгновение стать тем, что не может быть уничтожено.

Он сделал ещё один шаг. И ещё. Теперь он был всего в метре от Короля Героев.

Он поднял свою обугленную, дымящуюся, уже нечеловеческую руку. И медленно, очень медленно, протянул её вперёд.

Гильгамеш, парализованный шоком, не двигался. Он смотрел, как эта уродливая, кошмарная рука приближается к его сияющим золотым доспехам.

— Коснуться… — прохрипел Серёга, и из его рта вместе со словами вырвался клуб дыма.

И он коснулся.

Его чёрные, обугленные пальцы легли на золотой нагрудник Короля.

Не было ни взрыва, ни вспышки. Просто в месте соприкосновения золото доспеха на мгновение потеряло свой блеск. Оно стало тусклым, серым, мёртвым. Словно к нему прикоснулась сама энтропия.

Серёга выполнил условие. Он коснулся его.

А потом он просто упал. Его тело, исчерпавшее последний ресурс, рухнуло на землю у ног ошеломлённого Короля, как перегоревшая лампочка.

В саду снова воцарилась тишина. Все смотрели на эту сцену. На поверженного русского парня и на Короля, который стоял, глядя на серое пятно на своих безупречных доспехах.

Гильгамеш медленно опустил взгляд на тело у своих ног. Его лицо было непроницаемым. Ярость ушла. Высокомерие ушло. Осталось лишь холодное, задумчивое недоумение.

— Ты… — прошептал он, обращаясь то ли к телу, то ли к самому себе. — Ты не победил. Ты даже не сражался. Ты просто… показал мне, что есть нечто, чем нельзя обладать.

Он поднял взгляд на остальных.

— Забирайте его, — бросил он, и в его голосе не было ни злости, ни снисхождения. Лишь бесконечная усталость. — Ваше представление окончено. Мне нужно подумать.

С этими словами он растворился в золотой пыли, и его арсенал исчез вместе с ним.

Они победили.

Точнее, им позволили уйти.

Медея и Широ бросились к телу Серёги. Он был без сознания, но дышал. Едва-едва. Его правая сторона была ужасающим зрелищем, но медленно, очень медленно, обугленная плоть начала восстанавливаться, стягиваться, превращаясь обратно в серую, мёртвую, но целую кожу. Пустота внутри него залечивала свои раны.

Они подняли его на руки.

— Он жив? — спросила Иллия, её голос дрожал.

— Жив, — ответила Медея, и в её голосе впервые прозвучало нечто, похожее на… гордость. — Этот идиот. Этот невозможный, упрямый русский идиот. Он жив.

Они понесли его обратно в дом. Они не знали, что будет дальше. Они не знали, выиграли они войну или лишь отсрочили казнь. Но они знали одно.

Этот никому не известный парень из другого мира, эта грязь, эта аномалия… только что заставил самого Короля Героев усомниться в ценности его сокровищ. И это было победой, большей, чем любая победа, одержанная мечом.

Он не был героем. Он не был богатырём. Он был просто человеком, который дошёл до самого конца и показал одному из великих царей прошлого, что даже у ничто есть своя цена.

Его второе пробуждение было ещё тише, чем первое. Не было ни запахов, ни звуков. Была лишь серая, безликая пустота. Не та агрессивная, пожирающая пустота его силы, а просто… ничто. Он открыл глаза и увидел тот же деревянный потолок. Но на этот раз комната была пуста.

Он сел. Тело болело, но уже не так, как раньше. Это была глубокая, внутренняя боль, как ушиб кости. Он посмотрел на свою правую руку. Она снова была целой. Серая, холодная кожа до самого плеча, чёрная точка на ладони. Шрам остался. Напоминание. Но теперь он ощущался иначе. Не как чужеродное клеймо. А как часть его. Уродливая, больная, но его собственная.

Он встал. Ноги дрожали, но держали. Он подошёл к сёдзи и осторожно отодвинул бумажную дверь.

Дом был погружён в тишину. Вечернее солнце заливало веранду золотистым светом. Там, прислонившись к столбу, сидел Арчер, чистя один из своих клинков. Он поднял на Сергея взгляд, кивнул и снова опустил глаза на свою работу. Это был жест… признания. Молчаливое уважение солдата к солдату, который вернулся с безнадёжного задания.

Серёга прошёл дальше, в общую комнату.

Картина, которую он там увидел, была странной, почти нереальной.

На татами, вокруг низкого столика, сидели все. Широ, Рин, Сакура, Сэйбер. И — Иллия. Она сидела рядом с Широ, и тот неловко пытался научить её складывать оригами. Её лицо было всё ещё серьёзным, но в нём больше не было той вселенской скорби. Была лишь сосредоточенность ребёнка, пытающегося освоить новую игру.

Напротив них, в кресле, сидела Райдер и читала книгу. А в углу, у окна, стояла Медея. Она смотрела на закат, и в её силуэте была не ярость, а глубокая, вековая задумчивость.

Они все почувствовали его присутствие и обернулись. На их лицах была смесь облегчения, беспокойства и чего-то ещё. Любопытства. Они смотрели на него не как на оружие или монстра. Они смотрели на него как на загадку, которую отчаянно хотели разгадать.

— Ты как? — спросил Широ, и Райдер тут же перевела.

Серёга пожал плечами.

— Как будто меня переехал поезд. А потом вернулся и переехал ещё раз. Но вроде живой.

Рин фыркнула, пытаясь скрыть улыбку.

— Ты выглядишь соответственно, — сказала она. — Ты проспал ещё два дня. Медея сказала, что твоя душа буквально латала дыры в твоём теле.

— Что с ним? — спросил Серёга, кивнув на крышу, где в прошлый раз сидел Гильгамеш.

— Он не появлялся, — ответил Арчер, войдя в комнату. Он говорил по-русски, чтобы слышали все, кому нужно. — И я не думаю, что он появится в ближайшее время. Ты не просто победил его, ты… сломал его игрушку. Король остался без подданных, которые бы восхищались его величием. Он ушёл думать. Это может занять вечность.

— Значит… мы победили? Война окончена? — с надеждой спросил Серёга.

— Нет, — покачала головой Медея, поворачиваясь к нему. Её взгляд был серьёзным, но в нём больше не было холода. Была… сопричастность. — Грааль всё ещё существует. Искажённый, отравленный, но он здесь. И пока он существует, эта земля не будет в безопасности. Он как раковая опухоль. Мы вырезали хирурга, который хотел её использовать. Но сама опухоль осталась.

— И что нам делать? — спросил Широ.

— Мы должны уничтожить его, — твёрдо сказала Сэйбер, вступая в разговор. — Полностью. Это единственный способ прекратить этот цикл раз и навсегда.

— Но как? — спросила Рин. — Великий Грааль находится за пределами нашего мира. Мы можем уничтожить лишь его сосуд, когда он проявится. А сосуд — это…

Она осеклась, посмотрев на Иллию.

Девочка опустила своего бумажного журавлика.

— Это я, — тихо сказала она. — Я знаю. Бабушка говорила, что когда придёт время, я должна стать чашей, чтобы принять в себя все грехи мира. Уничтожить Грааль — значит уничтожить меня.

В комнате повисла тяжёлая тишина.

— Нет, — твёрдо сказал Широ, положив руку на плечо Иллии. — Должен быть другой способ. Мы найдём его. Я не позволю тебе умереть. Я уже потерял одну семью. Я не потеряю ещё одну.

Серёга смотрел на них. На этих детей, решающих судьбу мира. На этих героев, связанных трагедией. Он чувствовал их решимость, их боль, их надежду. И он понимал, что его история здесь ещё не окончена.

Он подошёл к столу и сел на свободную подушку, рядом с Медеей.

— Чем я могу помочь? — спросил он.

Все удивлённо посмотрели на него.

— Ты сделал достаточно, — мягко сказала Райдер. — Ты заслужил покой.

— Покоя не будет, — ответил Серёга, глядя на свою серую руку. — Не пока эта штука — часть меня. Зокен сказал, что моя душа резонирует с Граалем. С его гнилью. Может… может, я смогу что-то сделать. Не уничтожить его силой. А… поговорить.

Это прозвучало абсурдно. Поговорить с воплощением мирового зла.

Рин хотела было возразить, но Медея подняла руку, останавливая её.

— Это не так безумно, как кажется, — сказала колдунья. — Он — аномалия. Его связь с Пустотой даёт ему возможности, которых нет ни у одного мага. Если Грааль — это рана, то он — это скальпель, способный её вскрыть. Или… антитело, способное её излечить.

Она посмотрела на Серёгу, и в её взгляде была вера. Не в его силу. А в него самого. В того упрямого идиота, который пошёл на смерть, чтобы спасти их.

— Это твой путь, Серёга, — сказала она. — Только ты можешь пройти его до конца. А мы… мы будем рядом, чтобы прикрыть твою спину.

Серёга обвёл взглядом комнату. Эту странную, невозможную семью. Герои, маги, монстры, дети. И он, парень из российской глубинки, который просто хотел лучшей жизни.

Возможно, это она и была. Не гарем и не всемогущество. А просто… быть нужным. Иметь место, которое можно назвать домом. Иметь людей, ради которых стоит пройти через ад.

Он посмотрел на свою серую руку. На своё проклятие. И впервые за всё время он не почувствовал ни отвращения, ни страха.

Он почувствовал… надежду.

* * *

Путь к Великому Граалю лежал не через горы или океаны. Он лежал через сердце. Сердце Иллии.

Ритуал должен был состояться в пещере под храмом Рюдо, в том самом месте, где система Грааля касалась мира людей. Это было опасное паломничество. Не из-за врагов. А из-за того, что им предстояло сделать.

Они шли все вместе. Не как армия. Как семья, провожающая одного из своих в долгий, возможно, последний путь. Широ и Иллия шли впереди, держась за руки. За ними — Рин и Сакура. Сэйбер и Арчер замыкали процессию, их молчаливое присутствие было лучшей охраной. А Серёга шёл в центре, рядом с Медеей и Райдер.

Он не чувствовал страха. Только странное, звенящее спокойствие. Шрам на его руке больше не был холодным. Он был… нейтральным. Просто частью его. Он принял его. Он принял себя.

В пещере, в центре огромного, высеченного в камне магического круга, сияла сама суть Грааля. Это не был золотой кубок. Это была пульсирующая сфера чистой, но искажённой энергии. Огромное, раненое сердце, сочащееся чёрным, маслянистым гноем Ангра-Майнью. От него исходила аура такой концентрированной боли и ненависти, что хотелось кричать.

— Он ждёт, — прошептала Иллия. Она была сосудом. Она чувствовала его голод.

— Мы не позволим ему забрать тебя, — твёрдо сказал Широ.

Рин и Медея начали подготовку. Они чертили вокруг основного круга свои собственные, защитные и направляющие. Это была сложнейшая совместная работа двух великих магов, которые ещё недавно были врагами.

— Наша задача — открыть тебе путь, — объяснила Медея Сергею. — Создать канал прямо к ядру, к источнику заражения. Но мы не можем войти туда сами. Наши души будут мгновенно поглощены и искажены. Только ты… твоя Пустота может выдержать его прикосновение.

— Что я должен делать? — спросил Серёга.

— То же, что ты сделал с Иллией, — ответила она. — Не сражайся с ним. Не пытайся его стереть. Это лишь усилит его. Услышь его. Прими его боль. И покажи ему… другой путь.

Это была безумная, невозможная задача. Психотерапия для воплощения мирового зла. Но это был их единственный шанс.

— Я готов.

Он подошёл к краю круга. Иллия взяла его левую, здоровую руку. Широ положил свою ладонь ей на плечо, Рин — ему, и так по цепочке. Они создавали живую цепь, якорь, который должен был удержать его в этом мире, не дать ему раствориться в бездне Грааля. Последней его руку взяла Медея. Её ладонь была холодной, но хватка — крепкой, как сталь.

— Возвращайся, — прошептала она. Это был не приказ. Это была мольба.

Он шагнул в круг.

И мир исчез.

Он снова оказался в том раковом океане маны, но на этот раз он не был беспомощной щепкой. Он был скальпелем, летящим к цели. Перед ним, в центре всего, пульсировала сама Рана. Ангра-Майнью.

»…КТО ТЫ?..» — мысль, прозвучавшая в его сознании, была полна не ненависти, а бесконечного, усталого удивления. »…ТЫ НЕ ИЗ НИХ… ТЫ ДРУГОЙ…»

— Я тот, кто пришёл поговорить, — ответил Серёга, и его мысленный голос был спокоен.

»…ГОВОРЯТ СЛАБЫЕ. СИЛЬНЫЕ БЕРУТ. УНИЧТОЖАЮТ. НЕНАВИДЯТ…»

— Тебя таким сделали, — сказал Серёга. — Заставили нести на себе все грехи мира. Заставили ненавидеть. Но это был не твой выбор.

Он увидел его. Образ юноши из древней деревни, выбранного козлом отпущения. Образ бесконечных пыток, унижений, пока его имя не было стёрто, а его суть не была заменена чистой, концентрированной злобой.

»…НЕТ ДРУГОГО ПУТИ…»

— Есть, — ответил Серёга. — Всегда есть.

Он протянул свою правую, серую руку. Не как оружие. Как предложение.

— Я не могу забрать твою боль. Никто не может. Но я могу разделить её. Я знаю, что такое быть никем. Что такое ненавидеть весь мир, потому что он ненавидит тебя. Я был таким же.

»…ТЫ?.. НО ТЫ СИЛЁН… ТЫ МОГ УНИЧТОЖИТЬ ВСЁ…»

— Мог. Но не стал, — сказал Серёга. — Потому что нашёл тех, ради кого стоит не разрушать, а защищать. Потому что понял, что ненависть — это яд, который ты пьёшь сам.

Он коснулся пульсирующего, гниющего сердца Грааля. И он не стал его стирать. Он начал впитывать. Он принимал в свою Пустоту его чёрную, гнойную ненависть. Боль была чудовищной. Он чувствовал агонию миллионов душ, поглощённых Граалем. Он чувствовал пытку того самого первого юноши. Его собственная рана на руке закричала, угрожая поглотить его.

Но он держался. Якорь, который держали его друзья в реальном мире, не давал ему утонуть. Он чувствовал их тепло, их веру, их надежду.

И он не просто принимал. Он отдавал.

Он отдавал ту тишину, тот покой, что был в его Пустоте. Он отдавал воспоминание о тёплой чашке чая. О заботливом взгляде Сакуры. О рукопожатии Широ. О прикосновении руки Медеи.

Он показывал ему не мир, который нужно уничтожить. А мир, за который стоит бороться.

Чёрная гниль, сочившаяся из сердца Грааля, начала светлеть. Ненависть в нём не исчезала. Она… успокаивалась. Превращалась из всепоглощающего пожара в тихую, глубокую скорбь.

»…Я… НЕ ЗНАЛ…» — прошелестела последняя мысль Ангра-Майнью. »…ПРОСТИ…»

И сфера чистой энергии, бывшая Граалем, вспыхнула ослепительным, чистым, золотым светом. Искажение исчезло. Рана затянулась.

Серёга почувствовал, как его выталкивает назад, в реальность.

Он открыл глаза. Он лежал на полу пещеры, в центре теперь уже сияющего, а не зловещего круга. Все его друзья были рядом, их лица были полны слёз и облегчения.

Магический круг медленно угасал. Война Святого Грааля была окончена. По-настоящему.

Он посмотрел на свою правую руку.

Серая кожа… медленно обретала нормальный, живой цвет. От плеча к ладони волна жизни спускалась вниз, изгоняя мертвенный оттенок. Чёрная точка в центре ладони вспыхнула и исчезла, оставив на своём месте лишь тонкий, едва заметный белый шрам.

Его проклятие ушло. Он исцелил Грааль, и Грааль, в ответ, исцелил его.

Он больше не был монстром. Он больше не был аномалией.

Он снова был просто человеком.

Он медленно сел, и Медея помогла ему подняться. Он посмотрел на неё, на её глаза цвета запёкшейся крови, и увидел в них то, чего никогда не видел раньше. Улыбку. Настоящую, тёплую, полную слёз.

Он был дома.

Прошёл год.

Серёга так и не вернулся в свой мир. Да и зачем? Его старая жизнь была мёртвым пеплом, а здесь… здесь у него была настоящая.

Он жил в доме Эмии. Он всё ещё плохо говорил по-японски, часто путая слова и попадая в неловкие ситуации, что служило источником бесконечных шуток для Рин. Он учился. Не магии. А простым вещам. Готовить вместе с Широ. Ухаживать за садом вместе с Сакурой. Играть в видеоигры с Иллией, которая стала его маленькой тенью.

Слуги не исчезли. С исцелением Грааля и разрушением системы их связь с миром стала иной. Они были свободны уйти, но никто из них не захотел. Сэйбер осталась рядом с Широ, пытаясь понять, что значит быть не королём, а просто Артурией. Арчер, всё ещё саркастичный и отстранённый, иногда присоединялся к их ужинам, ведя бесконечные споры с самим собой в лице Широ.

А Медея и Райдер… они остались с ним. Они были его семьёй. Его защитниками. Его самыми близкими друзьями.

Его правая рука больше не была серой, но шрам на ладони остался. Он больше не обладал силой стирать реальность. Он был просто Сергеем. Человеком со сложным прошлым и туманным будущим.

Однажды вечером он сидел на веранде вместе с Медеей. Они молча смотрели на звёзды.

— Ты когда-нибудь думаешь о том, чтобы вернуться? — спросила она.

— Иногда, — честно ответил он. — Но потом я вспоминаю, что я там оставил. И что я здесь нашёл.

Он повернулся к ней.

— Я был никем. Полным нулём. И даже здесь, я не стал ни героем, ни великим магом. Я всё тот же… Серёга.

— Нет, — сказала она, и её рука нашла его. Та, на которой был шрам. — Ты не тот же. Ты — человек, который заглянул в бездну и не позволил ей поглотить себя. Ты — человек, который научил колдунью-детоубийцу прощать. И ты — человек, который показал великим, что такое надежда.

Она придвинулась ближе, и её голова легла ему на плечо.

— Для меня, — прошептала она, — этого более чем достаточно.

Он смотрел на далёкие, незнакомые созвездия. Он не знал, что ждёт его завтра. Но впервые в своей жизни он не боялся этого. Потому что он был не один. И этого было достаточно. Это было всем.